Во имя пламени, быть может

      Застенчивое шуршание сопровождало движения точёных женских рук, с безучастием исследующих серые одежды. Они скользили по атласной, невесомой материи, смахивая время от времени осевшие пылинки и гоня прочь линии изломанных складок. Это не что иное, как прискорбная инициация.       Нет. Личный траур, погруженный в нерушимую уверенность в необходимости совершаемых действий.       Ведь иначе просто-напросто запрещено.       Закравшееся беспокойство не осмелилось прервать сей трепетный ритуал, как бы женщина об этом в тайне не молила, пресекая накатывающую хандру. А может и вовсе утробный страх, заставляющий её незримо вздрагивать. Нужно смиренно подчиняться. Так он ей советовал.       — Мы покоряемся назначенной судьбе быстрее, чем нам-то кажется, — его голос как всегда излишне доброжелателен, но, тем не менее, действительно откровенен в своей выдержанной мягкости. В животрепещущей вере. — Ну же. Не робей.       Если бы только…       Движения молодой особы в совершенстве точны, плавны, неспешны в своей власти над темной мантией. Они противоречивы с её состоянием выгораживать дерзкую истину от тех, кому знать о данном ни в коем случае — нельзя. Бледные пальцы же лишь финальным значимым взмахом поправили на плечах накидку, завершая необратимое преображение. Осанка горда, не смея надломиться, но в повиновении услужливо кланяется.       Ей эта фамильярность важна, хоть и ценности не имеет.       Сложив на краткий миг руки в надлежавшем впредь жесте, Хранительница растерянно отдернула их, спешно выдохнув. Она вытянула их перед более незрячими глазами по привычке, однако тьма, опутавшая её взор, не отступила, являя лишь безграничную тонущую пустоту. Эти хрупкие конечности по локоть были испещрены ссадинами и порезами, а ожоги саднили ноющей болью, которая никогда не прекращалась. Ей было досадно пятнать собственной кровью основание юбки, посему она нащупала завалявшуюся ненужную материю из каких-то давнишних тряпок. Она решительно разорвала их на длинные лоскутья.       Отныне её предназначение оберегать Пламя, быть стражем в мире, где Огонь почти потух, покидая своих Богов точно так же, как они покинули его.

***

      — Так-так, кто бы мог подумать… Я вновь оказался прав.       Исполинские троны позабытыми могилами высились над главным залом, неотвратимо погрузившимся в собственный упадок. Каменные плиты, некогда используемые как столь необходимые элементы крыши, просели и деформировались, тем самым предсказуемо обнажив внутреннее убранство. Черепица гнездилась на прохудившихся от сырости балках, временами гонимая шквалами промозглого ветра. Изящная ручная отделка норовила осыпаться каскадом из крошки и песка. Лишь неизменные колоссы, покинутые издавна своими порочными властителями, сиротливо выжидали обещанного участия взамен роли бездушных, грубо сотворенных статуй.       Лудлет Курляндский опирался локтями на обрубленные ошметки ног, культями свисающие с трона, а ладони по-отечески скрестились пальцами, выжидающе поддерживая голову. Прибежище его иссыхающего тела было усеяно десятком некогда бережно расставленных храмовых свечей. Огоньки выплясывали затейливый танец, преданно борясь с порывами холодящего сквозняка.       — Смотри, как они исправно горят, не прерывая своего безоговорочного замысла. Если бы такая непоколебимая покорность была у всех, Лотрик, возможно, был бы сейчас иным. Он бы расцветал в языках пламени. Однако, вместо этого, мы тлеем, догорая в последних угольках… Я прошу тебя, помоги мне это изменить. Я сам слишком стар для этого. Я могу лишь говорить.       Кроткая поступь по лестнице прекратилась, смахнув тени со статной женской фигуры, когда та аккуратно ступила на пол в главном зале. Её босые пятки утопали в частичках пепла, заполонившего собой Храм Огня.       — Конечно. Здесь не только пепел да зола. Нет. Они давно смешались с тем, что кормит наш Огонь. Приглядись. Но не бойся. Это лишь история тех, кто выбрал эту судьбу сам. Она не твоя. Я же с честью её приму, когда настанет подходящее время.       Она исправно кивает, ведь ей так положено.       Он же, наконец, всё молча понимает…       Мужчина с благовейным восхищением неосознанно следовал взглядом за девушкой, облаченной в тёмные одежды.       Подол плаща вторил флегматичному шагу, сопровождая протяженным шлейфом, извиваясь в обманчивом сером песке подобно тревожной бестии. Изящные плечи покрывала накидка, ниспадающая на высокую грудь, скрытую плотным материалом. Серебреная подвеска являлась взору, мелькая отблеском как наконечник маятника, отбивая свой немыслимый отсчет.       — Ты так красива в этой…       — Я приветствую вас, Повелитель пепла, я здесь, чтобы отныне исполнять свой долг, — выказывая почести, женщина церемонно поклонилась, став лицом к Лудлету, аккурат в шаге от давно остывшего остова костра, расположившегося в разбитой чаше. — Огонь почти потух. Позвольте мне служивать Вам и всем тем, кто стремиться к его возрождению в нашем королевстве. Я — Хранительница Огня, я всегда буду тянуться к Пламени.       Белесые пряди волос, лишь чуть утаившие исконно золотистый оттенок, заботливо попытались укрыть собой повязку на глазах. Она состояла из цельного стального пласта, иронично украшенного росписью и композитными вставками. Железные тиски по осе головы неукоснительно приминали длинные локоны, уходящие в пол. Разве что попытка их заплести ранее, уберегла от повторения судьбы плаща: брести по выжженному пеплу.       — Для меня ты — самый желанный гость. Нет. Не я здесь правитель, а ты. Я надеюсь это место заменит тебе… дом, — Лудлет кивнул, произнеся финальные слова в полушёпоте. — Я безмерно благодарен.       — Да будет так, мой лорд.       Девушка вновь совершила поклон, но более глубокий. Её пальцы с силой сминают ткань юбки в попытке скрыть дрожь в голосе. И у неё это вышло.