тебя любить мне свыше дано.

Избавиться от мыслей о человеке, однако, очень трудно. Если он, по сути, ничего не значит для тебя, это просто. Но стоит ему пустить корни в твоём сердце, а потом исчезнуть, оставив за собой мётвые ростки, как вдруг всё становится чертовски сложным. Выкорчевать их сложнее, чем самый большой пенёк, после срубки дерева. Но если у тебя получается, с трудом, но всё же получается, залечить их следы будет ещё хуже. Чонгук с грустью осознаёт, что в пачке совсем не осталось сигарет, когда идёт вдоль забора заброшенного дома, и возвращается обратно на главную улицу. Он заходит в уже знакомый табачный магазинчик, просит продавца подать ему пачку LD, и даже не показывает паспорт. А к чему? За этот год, женщина, наверно, уже выучила время, в какое Чон приходит за сигаретами, и запомнила его бледное лицо. — Ты так молод. — говорит она, впервые заводя беседу со своим частым гостем, заглядывая в нежно карие глаза парня. — А уже так губишь себя. — Меня уже сгубили, аджума. Чонгук яростно разрывает бедную обёртку на сигаретах, касается губами фильтра и поджигает, делая глубокий вдох. Черника даёт о себе знать, как только Чон нащупывает капсулу зубами и раскусывает её. «Это были его любимые.» Вспоминает он, рассматривая тлеющий табак внутри бумажной обёртки. А потом просто выкидывает, когда губы начинает неприятно покалывать от подошедшего к фильтру огня. *** — Покурим? — хриплый голос старшего пробивается в сознание, окутывая разум и почти полностью овладевая Чонгуком. Он едва ли успевает кивнуть, чтобы пауза в коротком диалоге не переросла в неловкую, а после не спеша шагает вслед за Хосоком. Они находят укромное местечко в тени деревьев, прячась от света ночных фонарей, и пару секунд стоят, в поисках злостачстной пачки. У обоих LD club на двоих, ставший любимым, знакомая песня, общая для них, связывающая несколько памятных дней, и улыбки, от которых у любого на душе станет теплее. Хосок видит в глазах младшего детсткую любовь и искренность, невольно смеясь и снова подчёркивает это. — Ты милый ребёнок, Чон Чонгук. Гук обиженно надувает губы, скрещивая руки на груди, и уже заранее знает, что Хосок поцелует его и прошепчет короткое «прости». Вечер сменяется ночью, ночь днём, и так по кругу. Неизменными остаются прогулки по парку, те же LD club на двоих, клубы дыма, скрывающие неловкие поцелуи, и разговоры о звёздках, под те же песни. Но в какой-то момент, весь шаблон рушится, словно башенка, потерявшая частичцу для равновесия. — Иди нахуй, Чон Чонгук. И снова настаёт вечер, снова Чонгук идёт в тот лес, по пути к их, уже бывшему, с Хосоком дому, останавливается у давно полюбившегося дерева и достаёт пачку LD. От вкуса черники хочется плакать, ведь _это были его любимые_. — Чёрт. Гук снова курит, вплоть до фильтра, и на этот раз обжигает губы, с горечью осознавая, что никакой Чон Хосок не подойдёт, не коснётся своими искусанными губами его и не прошепчет «дурак», в ответ на такую выходку. Как же глупо ждать, что человек снова вернётся к тебе, сказав, что любит. Глупо приходить каждый вечер в одно и то же место, курить те же ненавистные LD, с чертовой черникой, давится слезами и думать, _он_ вернётся. Но Чонгук продолжает вовзращаться на их любимое место, продолжает курить и ждать. Ждать, когда же придёт его Хосок и скажет коронное: — Ты милый ребёнок, Чон Чонгук.