14.01

- Мне плевать было на то, что обо мне думали прежде, но в последние несколько дней…- Линкольн вздохнул и, остановившись, сел за стол и продолжил. – Ли Харви Освальд, Джон Уилкс Бут, Линкольн Барроуз. Я войду в историю вместе с этими уродами. И хуже всего, что я,- мужчина замер, едва заметно усмехнулся, а затем яростно тряхнул стол и почти прорычал, - не виноват! Я не виноват! Линкольн встал, отпихивая что-то ногами в стороны, и продолжал бормотать, - не виноват… не виноват. Скофилд с невыносимой тоской и болью смотрел на брата. Майкл понимал, что помочь ему не в силах и что зря дал ему надежду на возможное спасение. Мужчина поднялся и сделал два больших медленных шага в сторону Линкольна, который сидел на импровизированном подоконнике у решетчатого окна, обхватив голову руками, и неразборчиво уже шептал одно и то же: не виноват, не виноват. - Линк… - Майкл протянул руку и тронул брата за плечо, - посмотри на меня. Линкольн отнял ладони от лица и, подняв голову, посмотрел на Майкла чуть влажными глазами. - Ты обещал. Ты обещал, что вытащишь меня отсюда, – с горечью выплюнул Барроуз и, резко выдохнув, вскочил и схватил Майкла за грудки. – Ты обещал! Обещал! Линкольн тряс Майкла как грушу и выкрикивал ему в лицо злые слова, а затем прижал к стене и замахнулся кулаком для удара. Рука Линкольна впечаталась в каменную кладку с отвратительным звуком, и сразу же заструилась кровь. Мужчина стоял, закрыв глаза и закусив губу, левой рукой все еще держа брата. Ярость прошла вместе с пришедшим ощущением боли, и Линкольну стало стыдно за подобное поведение. Последние минуты, которые он мог провести с Майклом, самым близким и дорогим для него человеком после сына, он провел таким образом: в пустой и бессмысленной ссоре. Линкольн вновь поднял глаза и открыл было рот, чтобы оправдать свое поведение, но Майкл не дал ему сказать ни слова. Он обнял брата, прижал к себе и начал просить о прощении. Майкл говорил о том, что сделал все, что мог, о том, что его план провалился из-за злосчастной трубы, из-за каких-то сраных десяти дюймов стали, говорил о том, что не смог бы жить спокойно после его, Линкольна, смерти и о том, как сильно его любит. Затем Майкл медленно отстранился от брата, вздохнул и прижался к губам Линкольна. Поцелуй не был мягким, не был нежным, но также не был ни страстным, ни требовательным. Он был таким…майкловским. Скофилд целовался так, будто отдавал всего себя, без остатка, не требуя ничего взамен, прося прощения и одновременно выражая весь спектр испытываемых чувств: от любви до тоски и обратно. Линкольн не помнил того момента, когда стал отвечать брату, сминая ткань на его груди, не помнил, кто первый застонал и уж точно не помнил того, как просунул Майклу колено между ног, о которое тот невыносимо развратно потерся. Руки Майкла хаотично перемещались по груди Линкольна в попытке забраться под одежду. Когда Майклу наконец удалось справиться с неподатливой преградой и продолжить те же перемещения, только по голому телу, Линкольн прислонился горячим лбом к стене и срывающимся хриплым голосом пробормотал брату в ухо: - Майкл, это… безумие. Майкл улыбнулся влажными губами, скользнул правой рукой под тюремные штаны Линкольна, нащупал его член и ощутимо сжал. Барроуз рвано выдохнул, а Майкл начал медленно двигать рукой по стволу, размазывая смегму, одновременно притягивая Линкольна ближе к себе другой и прижимаясь к его бедру. Линкольн чувствовал возбуждение брата, и хотел было прикоснуться к нему, но Майкл тихо и твердо сказал: - Нет. И задвигал рукой быстрее, оглаживая головку и сжимая яички, целуя Линкольна в висок и шепча свое тихое «прости». Движения Майкла неотвратимо подводили мужчину к развязке, но кричать было нельзя, а сдерживаться с каждой секундой становилось все сложнее. Кончая, Линкольн прокусил Майклу плечо, но тот, кажется, даже не почувствовал этого. Он опять улыбался, услышав в полузадушенном стоне брата свое имя. Через пару минут пришедший в себя Линкольн все еще чуть хрипло сказал уже отошедшему от него брату: - Майкл… Если ты это из жалости, то… спасибо, но не стоило… так. Скофилд пристально посмотрел на брата, но не успел ничего ответить. Звякнули ключи и вошел начальник тюрьмы в сопровождении четырех сержантов. - Пора, - твердо сказал Генри.