Часть 1
26 сентября 2017 г. в 16:20
"В завещании Виллема не было сюрпризов, хотя иногда он хотел, чтобы они там были: как благодарен он был бы за тайного ребенка, с которым он мог бы встретиться, увидеть на его лице улыбку Виллема; как испугало и одновременно взбудоражило бы его тайное письмо с давно откладываемой исповедью". ("Маленькая жизнь").
***
В первый раз он приходит сюда лишь через год.
Долгое время он боится, что само посещение этого места может разрушить неустойчивую систему поддержки – систему иллюзий и самообмана – которую он создал, чтобы как-то продолжать существовать. Продолжать жить, цепляясь за своё отрицание реальности. Но однажды, осенним днем, что-то меняется. И тогда он идет в единственное место, где что-то осталось от Виллема...
И вот он здесь. Бесконечный ряд урн с прахом в гранитной стене... Прошли месяцы после автокатастрофы, пока он набрался духу спросить у Гарольда и Джулии, кто тогда организовал погребальную церемонию. (У него те самые первые дни остались в памяти черной дырой медикаментозного онемения, плотным комком непроглядного тумана). Он видит ирисы – яркое пятно у подножья стены, и сразу же решает, что они от Джей-Би. Сам он не принес цветов; почему-то он даже не подумал об этом.
Некоторое время он стоит перед мраморной плитой с высеченным именем и двумя датами, не думая ни о чем. Виллем, звуки его голоса, его запах, улыбка, которые он так отчаянно пытался удержать все эти месяцы и которые уже начали ускользать от него – все эти воспоминания, такие хрупкие и такие драгоценные, вдруг кажутся мертвыми и холодными…
А затем – как случается с ним теперь – это происходит опять. Он видит перед собой Виллема. Тот стоит, одетый в рубашку и джинсы – мертвым не страшен холод – и смотрит прямо на него. Губы Виллема размыкаются, и он что-то говорит – но он не может расслышать слов, как будто прозрачный занавес между двумя мирами пропускает только зрительный облик, но не голос. Виллем, кажется, понимает, что он его не слышит, и тогда прекращает попытки что-то сказать, и просто улыбается.
«Что ты пытаешься сказать мне? Я не понимаю», – хочет спросить он у Виллема, но не решается – он знает, что слова разрушат иллюзию и Виллем исчезнет. И он молчит. Но Виллем исчезает все равно... В последнее время его призрачные визиты становятся все более и более короткими.
Он закрывает глаза… А когда открывает их через минуту, перед глазами пляшут черные круги и стрелы – несомненно, такой же побочный эффект голода, как и галлюцинации. В глубине души он, конечно, знает о причине явлений Виллема, но пока еще совсем не готов признаться в этом самому себе.
Но когда он поворачивается, чтобы уйти, то вновь видит перед собой Виллема. «Как живой», – еще успевает подумать он.
***
Он приходит в себя по-прежнему на кладбище, на гранитной скамейке недалеко от стены.
Виллем – тот, кого он принял за Виллема, за Виллема двадцатилетней давности, когда тот еще только начинал становиться настоящей знаменитостью – склонившись над ним, вглядывается в его лицо, и когда он открывает глаза, на лице «Виллема» читается облегчение.
Почему-то он сразу знает, кто этот человек, ему не нужно никаких объяснений.
– Вы меня напугали, – говорит Виллем и слегка улыбается… нет, не Виллем. Просто, оказывается, когда он волнуется, его голос становится совершенно неотличим от голоса Виллема.
Как он скучал по этому голосу...
– Я знаю, кто вы, – произносит он довольно глупую фразу.
– Я тоже знаю, кто вы, – «Виллем» снова улыбается. – Вы Джуд Сент-Френсис, лучший друг и партнер моего отца.
«Виллем» садится рядом. Лишь теперь он замечает в руках собеседника две белые розы – и тот, как будто сам только что вспомнив о них, кладет цветы на скамейку между ними.
– Почему Виллем ничего мне не сказал? – бормочет он.
– Он не знал.
Теперь, присмотревшись, он видит, конечно, что это не Виллем: чуть выше ростом, волосы темнее (хотя цвет глаз тот же), черты лица не так выразительны – не говоря уже о том, что этот человек лет на двадцать моложе, чем Виллем мог бы быть сейчас… но, тем не менее, сходство просто невероятное.
– Как вас зовут? – спрашивает он.
Когда тот отвечает, он думает, что это слишком простое имя. Ребенку Виллема подошло бы что-то более оригинальное, возможно, указывающее на его скандинавские корни... Но все эти размышления похожи на сюрреалистический сон, когда происходят неподвластные нормальной логике вещи – а ты, как Алиса в Стране чудес, упорно пытаешься здраво мыслить и анализировать невозможное.
Потому что все это абсолютно невозможно.
– Моей матери было девятнадцать лет, когда она меня родила. На год больше, чем было тогда мистеру Рагнарссону...
…Все время, слушая рассказ, он пытается вспомнить девушек, с которыми Виллем встречался на первом курсе колледжа, в тот год, когда они познакомились. Пытается выхватить из тьмы, в которую уходят воспоминания, лицо той, чьи черты смешались в этом лице с чертами Виллема. Но он не помнит, конечно, – ведь прошло больше тридцати лет. У Виллема в те времена всегда было много подружек, некоторые его романы были мимолетны, некоторые начинались прежде, чем заканчивалась предыдущая связь. А он сам в тот первый год своей новой жизни был слишком погружен в собственные страхи, в неуверенность, в постоянную борьбу за то, чтобы научиться притворяться нормальным человеком – слишком занят собой, чтобы обращать внимание на увлечения Виллема.
– Вы удивительно похожи на него. Это что-то фантастическое.
Изумление на его лице, наверное, выглядит забавно, поскольку он снова видит эту чуть заметную, ускользающую улыбку Виллема, которую он так часто, лежа без сна, пытался усилием воли вызвать в своей памяти.
– Я многие годы раздумывал над тем, хочу ли встречи с отцом. Я злился на него, был обижен – как бы это ни было глупо. Я решил, что мне не нужен отец… наверное, из страха, что ему не будет нужен сын. А потом я узнал, что он умер. И теперь я не могу перестать воображать нашу с ним несостоявшуюся встречу. Это кажется странным?
Он думает о том, что должен сказать – что нет, это вовсе не странно, но не произносит ничего, как будто все еще боится одним неосторожным словом разрушить иллюзию.
Но это не иллюзия, вдруг понимает он. До него по-настоящему доходит, что это не галлюцинация, не призрак, не тень Виллема, вызванная из царства мертвых его отчаянием, его безумием – перед ним действительно живой человек. Другой человек. Впервые за долгие месяцы он чувствует жадный интерес – он хочет узнать об этом человеке всё: чем он занимается, какой он, в чем он похож на Виллема и в чем отличается. Это почти похоже на голод.
Некоторое время они просто молчат, а потом собеседник говорит:
– Расскажите, каким был мой отец.
Он улыбается, прежде чем ответить.