Руки Сокджина начинают трястись. Чонгук уже пьян, но продолжает вливать в себя алкоголь. Ким понимает: на этот раз усмирить Чона не получится и ему лучше просто промолчать, сделать то, чего просил Гук, и… уйти под утро.
Стиснутые зубы, пульсирующая вена на шее, сжатые до побелевших костяшек кулаки — все это указывало на то, что ярости Чона нет предела. Сокджин уже знал наизусть последующие действия Гука. К «буйным ночам», как их называл сам Ким, оба парня уже привыкли: после них Джин оставался вдоль и поперек в царапинах и синяках. Хоть и Чонгук был младше, но силы это никак не убавляло. И Ким Сокджин — живой пример.
Ему лишь оставалось с тревогой ожидать дальнейших действий своего разбушевавшегося парня, смотреть, как он отпивает из второй или третьей по счету бутылки, хватаясь за горлышко, а не за основание, как всегда это делал. Это было плохим знаком, ведь Ким уже догадывался, как именно на этот раз Чон задействует ее. Старший хотел было спуститься в холл, но не успел и оглянуться — бутылка летит прямо в голову. Он падает, чувствуя, как толстое стекло врезается в кожу. Чонгук молча смотрел на страдания своего «любимого», как тот держится за затылок, второй рукой опираясь о стену, иначе бы подняться не получилось.
Сокджин смотрит в эти бездушные глаза, гадая, куда же делся тот человек, которого он так любил? Тишина и непонятные взгляды друг на друга. Джин медленно пятится назад, замечая хищный взгляд напротив, и сразу же выскакивает в коридор. Все готово для побега: сумка уже заготовлена, осталось только быстро вытащить ее из-под кровати. И все. Можно остаться дома у друзей. В комфорте и уюте.
Без насилия. Он еле слышно направляется в спальню. Присаживается на корточки, доставая рюкзак из-под кровати, проверяя, все ли на месте, как выяснилось, слишком долго — позади скрипнул пол. Сокджин поднял голову, боясь обернуться и увидеть, как отреагировал на его выходку Чонгук. Ким чуть повернулся и заметил, что за его спиной, совсем рядом, стоит Гук и внимательно наблюдает за ним, изучает содержимое сумки, вопросительно смотря на старшего.
— Что это? — преспокойно спрашивает Чон, а у Джина сердце бешено стучит в груди, и контролировать себя становится сложнее.
— Я собираюсь побыть пару дней у друзей…
Чонгук улыбается.
— Это вовсе не обязательно, Джинни. Прости, что я злюсь на тебя, хотя ты прекрасно знаешь, что я не люблю все твои похождения с другими парнями, даже если они твои друзья. — Гук сильнее сжимает его плечо и смотрит на свежую рану, которая вскоре станет одним из многочисленных шрамов. — Каждый раз, когда ты уходишь куда-то с ними, я сам не свой. Я не хотел вредить тебе.
— Чонгук, мне нужно уехать… — говорит Ким и закидывает рюкзак на плечо, делает первый шаг, как его останавливают сильные руки. На лице Чона все еще улыбка, но она явно скрывает что-то ужасное.
— Нет, не нужно… — Гук делает акцент на каждом слове, пугая и озадачивая Джина одновременно. Ким кладет свои руки поверх чонгуковых, пытаясь убрать их с себя, но младший лишь сдавливает его бока сильнее, прижимая спиной к комоду. — Я сказал, что мне жаль. Прими мои извинения. Пожалуйста.
Ким смотрит на своего парня. Больно кусает губу изнутри, пытаясь сдержать подступившие слезы. В то время как Чонгук аккуратно стягивает за лямку портфель и кидает его на пол. Он прижимает хёна еще ближе, тянет до самой кровати, падает вместе с ним на кровать, подминая Джина под себя. Сокджин извивается, старается выпутаться из хватки Чона, но это невозможно.
Он сильнее. Ким попытался согнуть ногу в колене, чтобы хоть как-то отгородить от себя
любимого, а тот без особых усилий оттолкнул мешающуюся конечность. Джин никогда не видел, чтобы Чонгук делал что-нибудь подобное раньше. Никогда. Такой Гук предстал пред ним впервые. Он не мог знать, изобьют ли его сегодня, пнут ли, оставят очередной шрам — сейчас он не знал
ничего. Сердце ушло в пятки от одного лишь взгляда в глаза Чона. Что-то новое в них пугало Кима еще больше.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя… Да ведь? — Сокджин неуверенно кивает. Чон всегда так проявляет свою «любовь», а потом у них может выдаться парочка спокойных деньков, после которых все возвращается на круги своя. Это происходит постоянно. Закономерность? "Стабильность"?
— Все хорошо… — говорит Гук сам себе, даже не обращая внимания на старшего. Ким пытается успокоиться, но получается сделать лишь очередной рваный вдох — выдать себя с потрохами, и гадает, что у Гука на уме сегодня. Чон начинает с обуви и носков, стягивая их и бросая куда-то в сторону шкафа. Джин все еще не понимает происходящего, поэтому пока не сопротивляется. Но потом, когда Чонгук начинает расстегивать его рубашку, он понял: младший может ударить его в грудную клетку или даже сделать пару надрезов на ней. А когда Чон принялся стягивать еще и брюки — все стало ясно.
— Пожалуйста… остановись! — умоляет Сокджин, хватаясь за запястья Гука. Но его это не остановило: Чон оттолкнул руки Кима, чтобы стянуть штаны окончательно. Джин выпрямил ноги, чтобы элемент одежды оставался на нем как можно дольше, но Чонгуку все равно. Он лишь больно ударил парня по бедру, задевая старые шрамы и синяки, отчего Джин прижал колени к груди от болезненных ощущений, чем Чон с удовольствием воспользовался. Брюки полетели на пол. Осталось нижнее белье.
— Гук-и… — Чон молчит. Смотрит снизу вверх своими затуманенными пугающими глазами. — Прошу тебя, не надо…
Чонгук улыбается, а после едва касается губ Сокджина, оставляя невесомый поцелуй.
— Все в порядке. — Шепот, который пугает Кима еще больше. Он вновь заходится в мольбах, на которые Гуку все равно — сейчас он намерен сделать кое-что, на его взгляд, получше. Чон достает из комода тюбик смазки и выдавливает немного на пальцы, чтобы потом подготовить хёна. Но стоило ему поднести руку, как Джин отталкивает ее. И так неоднократно.
— Господи, Сокджин!
И тут Ким пожалел о своих действиях, потому что Чонгук стягивает свои спортивные штаны вместе с бельем, с силой раздвигает бедра Джина и растирает остатки лубриканта с ладоней по члену.
— Н-нет, Чонгук! Ты же знаешь, что мне будет очень больно! — хнычет старший, как только чувствует, что головка уже внутри.
— Но ты не дал мне подготовить тебя. — Спокойно, кажется, совсем без эмоций, отвечает тот, входя еще глубже. Ким прогибается в спине от пронзающей боли, закидывая ноги на поясницу Гука.
— Прекрати! Мне больно! Хорошо-хорошо, прости, подготовь меня, пожалуйста. Но Чонгук шикнул, не желая больше этого слушать, и заткнул его рот ладонью. Он навис сверху, позволяя Киму привыкнуть, чтобы потом сорваться на сумасшедший темп. Хоть Сокджин и немного расслабился, но боль все равно давала о себе знать при каждом малейшем движении. Ким лишь мычал в руку, пока слезы скатывались по щекам крупными горошинами.
Ему было страшно. Он взглянул на Чонгука, чтобы найти что-нибудь в его глазах, в его улыбке, в его волосах, что напоминало бы о прежнем Чоне, человеке, которого он любил.
Любил… Прежнего Чона больше нет… Он мертв — финальное заключение Кима, столь душераздирающее и ужасное. Сокджин повернул голову вбок настолько, насколько мог в этом положении, и зарыдал. Теперь не было нужды отбиваться: чем сильнее ты сопротивляешься, тем больнее будет потом. Это и дураку ясно. Он расслабляет бедра и ноги, больше не обвивая ими талию.
Он расслаблен физически. Ему не больно, но и не хорошо. Ему никак. Ким пытается убрать руку Чона со своего рта, и у него получается. Джин молчит и смотрит куда-то пустым, расфокусированным взглядом, а Гук продолжает вбиваться в такое податливое на данный момент тело. Тишина давит на Сокджина до тех пор, пока Чонгук не кончает внутрь хёна.
— Все… хорошо… — в последний раз шепчет Гук и встает с кровати, поднимает разбросанную одежду, быстро натягивая ее на себя. Он тоже плакал, из-за чего на щеках видны мокрые дорожки. Но Чон ничего не скажет, нет, он уйдет… Уйдет, оставляя
любимого валяться абсолютно голым на их некогда любовном ложе. Сокджин не может шевельнуться от боли: душевной и физической — поэтому просто лежит, не двигаясь, пока не слышит, как захлопнулась входная дверь. Чонгук опять ушел непонятно куда, оставил Кима одного. Он лежит еще несколько минут, а потом, собравшись с силами, подбирает разбросанную в разные углы комнаты одежду, через силу одевается и вновь падает на кровать, утыкаясь лицом в подушку в попытках уснуть.
***
Через два дня после случившегося Джин приходит домой, что кажется таким пустым. Он оглядывается по сторонам, но все выглядит нетронутым. Нет, он и не думал ходить к друзьям. Этого категорически нельзя было делать, если, конечно, Ким хотел быть в безопасности. Он остался с Чоном, как младший того и требовал, но атмосфера казалась такой непривычной, словно за короткий промежуток времени весь мир перевернулся с ног на голову. Единственное, что пришло на ум Сокджину — это то, что
Гук его больше не трогал. Поэтому Ким волновался, ведь дома было так… спокойно? Иногда здесь на тебя давила негативная энергия, иногда бесил шум телевизора. Здесь всегда что-то витало в воздухе, зачастую плохое. Но сегодня… тут не было ничего. Сокджин неуверенно шагнул вперед, к шкафу, вешая пальто на крючок. Он прошел мимо гостиной и кухни, заглядывая в комнаты, но Чонгука там не было. В ванной — тоже нет. Оставался последний вариант — спальня, при условии, что младший и впрямь дома. Когда он переступил порог комнаты, то увидел лишь голову Чона, выглядывающую из-за другой стороны кровати. Сокджин аккуратно подошел к нему, чтобы узнать, чем он таким занят, раз решил усесться на полу, а не, например, на той же кровати или стуле.
Увиденное пробудило в Киме желание бежать куда подальше из этой квартиры. Чонгук сидел на паркете, окруженный буклетами, которые Джин прятал в своей обуви, а ее — на самой нижней полке в шкафу. Как он их, черт возьми, нашел? Сокджин взял эти брошюры в местной клинике. Все они посвящены плохим взаимоотношениям, насилию и непониманию в семьях и ненависти к любимым. Он так часто ходил за ними, что весь медперсонал лишь раскрывал рты на каждый его визит. А теперь Чонгук сидит и рассматривает эти бумажки. Ким знал, что Гук заметил,
почувствовал, поэтому бежать и прятаться было бесполезно. Но, кажется, ему не придется этого делать… Потому что когда Джин взглянул на Гука, то не заметил ни гнева, ни отвращения. Он даже не был пьян. Все, что тогда видел Ким — слезы и лицо сломанного, разбитого человека. Чонгук держал в руках брошюру и водил по ней безостановочно пальцем, на ней было написано яркими буквами
«Как бороться с насилием». Чон даже не читал содержание. Он пустым взглядом смотрел на заголовок, мысленно повторяя его раз за разом. Через пару минут буклет летит на пол ко всем остальным.
— Кем я стал… — еле слышно произнес Гук, но Сокджин не понимает: это вопрос или утверждение. Старший вздрагивает, когда Чонгук резко поднимается и молча идет к Киму, не разрывая зрительного контакта. Джин готовится отбиваться, потому что Чон уже меньше чем в футе от его лица. Гук хватает его за запястья, и Сокджин думать не хочет о том, что может быть снова прикован к кровати.
Но вместо этого Чонгук падает на колени перед своим терпеливым хеном. Он сгорбился и уткнулся лицом в эти родные бедра, а еще он… плачет? Да, это определенно плач, разносящийся по комнате. Ким не знал, что делать дальше, он даже не мог шевельнуться, потому что с обездвиженными запястьями и чонгуковой головой на коленях это как минимум невозможно. Ноги уже начали затекать, а ткань джинс промокла насквозь от нескончаемых слез. Слез обессиленного
ребенка.
— Сокджин-и, пожалуйста, скажи, что мне делать? Я не могу взять и отпустить тебя, не могу потерять. Клянусь, я сделаю все для тебя, твоего блага,
нас, в конце концов. — Тяжело вздохнул Чон.
Ким посмотрел на свою
настоящую любовь, что сейчас не отрывает взгляда от лица старшего. Впервые за последний месяц Джин увидел
знакомого Чонгука.
— Ты мог бы начать читать те буклеты или отпустить меня сегодня к друзьям. — Тихо отвечает Ким, смотря на свой рюкзак, что сейчас был не в лучшем состоянии, и разбросанные бумаги. От этих слов Чон сжал руки крепче, а в глазах промелькнула злость. Ничего не говоря, Гук наклоняется за сумкой и нехотя отдает ее. Он не хочет смотреть на Джина, так как не знает, получится ли у него проконтролировать себя и не накинуться на хёна в очередной раз. Но Сокджин осмеливается на прощальный поцелуй:
— Помни, что я все еще люблю тебя. — Услышав это, Чонгук, казалось, потерял всякие силы.
— Я тоже люблю тебя…
***
На следующее утро Ким не знал, чего ждать по возвращению домой, но он явно не рассчитывал увидеть коробки со своими вещами, стоящие возле порога. Его брошюры из больницы также были упакованы — Чон аккуратно сложил их в отдельную сумку — а сверху лежала записка.
«Сокджин,
Я оставил твои вещи здесь, потому что попросту не могу впустить тебя сейчас. Прошлой ночью я сделал то, что ты просил. Я опять напился, но прочитал твои листовки. Все до единой. Каждую от корки до корки. Ты считаешь меня монстром, не так ли? А я даже не заметил, как и зачем стал таким. Я знаю, что если скажу, что люблю тебя — ты не поверишь, потому что, как там было сказано, „тот, кто бьет, никогда по-настоящему не любит“. Но это неправда… Я люблю тебя, Ким Сокджин.
Поэтому тебе лучше уйти, иначе я не исправлюсь. Со мной ты не в безопасности. Меня это бесит, потому что тебе абсолютно негде остаться, но я надеюсь, что твой друг исполнит мою единственную просьбу. Я не хотел тебя вот так вот выгонять, но что мне остается? А еще я понимаю, что могу тебя больше никогда не увидеть. И от этого мне так больно. Ты даже не представляешь насколько.
Если ты когда-нибудь решишь, что сможешь довериться мне вновь, тогда приходи на наше место, в той самой библиотеке, тридцатого марта в три часа и тридцать три минуты. У нас есть несколько месяцев, чтобы расставить все точки над „и“. Я обещаю, что изменюсь, и мне без разницы, увидишь ты это или нет. Мои чувства к тебе не дают мне покоя. Любовь не дает мне покоя…»
Ким прочитал записку, вероятно, раз десять. Его взгляд цеплялся за каждую букву, а пальцы хаотично бегали по строчкам, растирая намокшие от слез чернила, превращая послание в неразбериху. Быть может, прошлая ночь была последней для них?
***
Как бы не так. Они встретили друг друга вновь, как и договаривались, тридцатого марта в три часа и тридцать три минуты — чуть позже, чем планировалось, потому что Ким все никак не решался подойти к Чонгуку. Что он скажет спустя пять месяцев?
Их особое место было на шестом этаже — последний компьютер слева, стоящий на первом по счету столе от другого входа в помещение. Он был очень дорог для обоих: они вместе делали там рефераты, смотрели фильмы, готовили проекты для учебы. Единственный рабочий в то время компьютер, но Гук сейчас им не пользовался. Чон читал книгу. Или писал? Это очень похоже на книгу сочинений — «500 оригинальных приглашений» — а Сокджин даже не знал, что младший таким увлекается.
Спустя еще три минуты Ким все-таки шагает навстречу Чонгуку. Почувствовав присутствие хёна, Гук поднимает на него свои большие кристально-чистые карие глаза, которые Джин не видел уже… больше года? Чонгук выглядит так свежо и невинно, как в их первую встречу — два с половиной года назад. Он широко улыбается.
— Я так рад тебя видеть… 
