Вечность восемью взмахами кисти

Вечность восемью взмахами кисти. Комната была залита летним солнцем. Казалось, все в ней пропитано светом. Теперь понятно, почему дядя Роберт сделал в ней свою студию. Ганнибал оглянулся назад. На кушетке у стены спал Уилл. Кудри присыпали щеку, исчерченную шрамом, и сгиб руки, на котором покоилась голова, темным снегом. Тени от деревьев за окном кружились кружевом на обнаженном теле, прикрытых белоснежной простыней бедрах. Лицо его было спокойно и безмятежно, впервые за столько лет. Ганнибал почувствовал, что не в силах оторваться от лицезрения этого зрелища. Прекрасно. Внутрь всегда закрадывается страх, когда в твоей жизни появляется что-то прекрасное. Всегда, кажется, что может случиться что-то, что разрушит сформировавшуюся гармонию. Но мы пережили хаос. И теперь научились удерживать равновесие. Ганнибал оглянулся снова. В груди зреет какое-то неясное сладкое томление, будто в предвкушении чуда. О да, чудо будет. Когда он проснется, откроет свои голубые глаза и поймет, что они перешли на новую стадию, о которой так давно мечтали, хотя и боялись себе в этом признаться. Оба. Словно они вместе стащили покров с тяжелой тайны, прошли трудное испытание. Чтобы стать единым целым. Внутри все дрожало от восторга, такого детского и чистого, которого Ганнибал не помнил уже много лет. Наверное, подобное он испытал лишь однажды, случайно, увидев купание леди Мурасаки, чья кожа была белее лилий. Она показалась ему прекрасным божеством после ужасов детдомовской жизни. Но Уилл это божество, что спустилось к нему. Его собственное божество, ангел-хранитель. Все самое прекрасное. Только для него. Ганнибал откинулся на спинку раскладного стула и посмотрел на этюдник перед собой. Перед ним стоял белоснежный лист. На котором не было ничего. Дядя Роберт однажды посоветовал, когда эмоции переполняют тебя, возьми кисть и пиши прямые толстые линии, не жалей краски, Ганнибал, не пытайся изобразить что-то конкретное, просто пиши эти линии. Наверное, это хороший совет, но когда он, Ганнибал, тогда еще совсем подросток, попытался воспользоваться этим советом, он ему не помог. Тогда из-под его кисти вышло лицо мясника Поля, который затем стал его первой жертвой. И сейчас. Помогут ли ему эти линии? Или его эмоций слишком много? Наверное, этот совет подходит лишь для маленькой радости или маленького горя. Лектеру вспомнилось, как леди Мурасаки учила его и Чийо каллиграфии. Свои работы она подписывала восемью взмахами кисти. Этот знак перенял и сам Ганнибал. Позже он всегда подписывал так свои рисунки. В этом было что-то сакральное… Этим утром Уилл пришел во флигель, где Ганнибал разбирал старые работы дяди. Это поместье на юге Франции оказалось идеальным местом, чтобы скрыться от любопытных глаз. Чтобы начать новую жизнь после падения с обрыва. Падения, которое принесло их в новый мир, дало шанс на новую жизнь. Уилл ничего не говорил, он боялся нарушить тишину. Ганнибал посмотрел в его глаза, и этот страх передался ему. Будто если один из них заговорит, то нарушит какую-то тайну. Лектер не стал препятствовать пальцам, что растерзали пуговицы на его воротнике, чтобы поскорее раскрыть начинку безупречной сорочки. В свою очередь Ганнибал недолго воевал с пряжкой профайлерского ремня. В воздухе веял тонкий аромат масляных красок и восточных благовоний, что так и не выветрились из этих стен, но теперь к этому старому запаху примешался новый. Запах секса, аромат разгоряченной кожи. Веки прикрыли медово-ореховые глаза. Перед внутренним взором простирался бесконечный белый узор молочных капель на бледных простынях, это терзаемое поцелуями извивающееся тело, жаркое и безукоризненное. Наверное, это похоже на рождение. Когда та, кто дает жизнь, измученная, мокрая от пота и крови, взирает на творение свое. Их же детищем стала эта безумная любовь. И все же, как выплеснуть обуревающие чувства? Ганнибал снова оглянулся на Уилла. Спит. Так сладко... А эти губы слаще всех десертов мира. Когда-то мне приходилось продавать свои рисунки, чтобы прокормиться. Я был совсем юным и впереди был бесконечно длинный путь в жизнь. Но теперь я могу рисовать для своего собственного удовольствия. Ганнибал подался вперед. Да… Теперь я знаю… Уилл открыл глаза и увидел напряженную фигуру. Лектер так увлекся своим рисунком, что даже не заметил, что Грэм проснулся. Белая простыня скользнула вниз, бессильно рухнув краем на пол, Уилл прошел к Ганнибалу за спину и обнял, заглянув в лист через плечо. -Что ты рисуешь? -Тебя, - повернул голову Ганнибал и улыбнулся. -Слишком красиво для меня, - усмехнулся Уилл. -Не слишком, боюсь, ни одному мастеру не под силу передать твою красоту, Уилл, - бархатистый голос замер, оборвавшись как взмах кисти. А теперь подписать. Раз, два… -А что это? – Уилл обратил внимание на иероглиф, чуть склонив голову. -Вечность восемью взмахами кисти. -Красиво. Научишь так писать? -Конечно, - убежденно кивнул Ганнибал и отложил кисть, привлекая к себе обнаженное тело, - у нас для этого целая вечность… Уилл улыбнулся, позволяя увлечь себя в долгий поцелуй.