где-то между Лондоном и Токио

— Привет. У него широкие ладони, от которых воняет кровью, а Джеймс не любит кровь, потому что она убивает другие запахи, потому что она металлом своим пригвождает к земле все обоняние, но готов поцеловать эти руки миллиметр за миллиметром. Солнце слепит так, что все, что хоть капельку способно отражать мир, превращается в сверкающие зеркала, и эти лучи бьют в глаза. Мир рассыпается. Мориарти вскакивает, у него дергается глаз, а какая-то нудная и незнакомая песня на языке, который он не знает пожирает его мозг изнутри, заполняя память, вытесняя оттуда все остальное. В том числе и сон. Мир, сожранный солнцем Кандагара. Себастьян поднимает голову с подушки, он ненавидит, когда его будят, хотя их работа и состоит в создании снов, но это важно, как говорит Моран, спать. Джеймс мелко мотает головой, мол, все хорошо, а потом пялится на разлапистый фикус в углу комнаты. Он похож на плохо сделанную картинку в фотошопе. — Спи давай, — Себастьян ворочается и хрипит в подушку. Мориарти кивает, снова кивает и закрывает глаза. — Твою мать, твою мать, Джим, какого черта? — Не трогай мою мать, — Мориарти делано спокоен, но люди за ними доверия не вызывают, как и вся ситуация в целом. Ему не хочется подставляться и подставлять Себастьяна под пули. Он стреляет в подошедшего слишком близко противника, тот падает и Мориарти трясет головой. Песня не хочет вылетать из нее так же легко, как и попала в его мозг. Как пуля, тик-так. Время еще есть. — Я хочу открыть новое скопление звезд, — говорит подросток с подбитым глазом. Второй многозначительно кивает, открывая, в противовес словам друга, пиво. — Еще откроешь, успеешь, правда. Пойдем в дом, Джимми-бой, — зовет он, спрыгивая с перил. Становится холодно и у темноволосого мурашки бегают по голым рукам. Где-то между огненных дыр и провалов в полу находится важный код. Важный код, в, а ж н ы й к о д, он важнее ваших жизней, Джим, ты должен. Ты должен. Нет. Мориарти рушит мир, который сам и создал одним выстрелом в рот, потому что другого выхода нет. — Все в порядке, Себ? — Да. Нет. Джим лежит в ванной, наполнений горячей водой и солью с лавандой. Вода скоро остынет, потому что воде нужно греть безжизненное тело Джеймса Мориарти. Многовариативность наших миров сводит с ума, осознание того, что все может быть нереальным превращает жизнь в театральную постановку. Представь себе, Джимми, мы — плод чьего-то подсознания, и теперь умелый архитектор перестраивает наши мирок, а мы считаем, что все так и должно быть. Твоя душа — скопление редких вещей и кошмаров. Ты хранишь в себе сны, ты — библиотека того, как можно повернуть мир, как можно его исправить. Хранитель своих кошмаров. Так и должно быть, что ты умен, сволочь и красавец. Так и должно быть, чтобы когда твоя душа выгорит, никто этого бы даже и не заметил, потому что всю жизнь ты притворялся бездушным. Лимб, ты можешь построить свой, но никогда не сделаешь этого, потому что там. Там. Ты не оживишь Себастьяна Морана, который умер в прошлом году, вчера, завтра, через три месяца, потому что вариации мира сводят с ума. Лучше умереть. — Джим?