Я не знаю зачем

Мои пальцы как всегда немного дрожали. Я чувствовала, как пот крупицами стекал по моей спине, оставляя неприятное и липкое ощущение. Коленки странно тряслись, а уж пить хотелось нестерпимо. Ну почему со мной всегда так?! Я ведь выступаю не в первый, не во второй и далеко не в пятый раз на этой сцене старого амфитеатра. Я ведь уже была здесь неделю назад и все также стояла за темно-синими шторами кулис, сгорая от волнения и стыда. Так ведь ничего не изменилось. На мне все тоже нежно-зеленое платье, а мои каштановые волосы все также собраны в тугой конский хвост. Мне все также нужно сыграть три этюда, а потом скромно удалиться, забрав небольшой гонорар за свой труд. В этом не было ничего сложного, но волнение этого просто не знало. Вдруг от внезапного осознания того, что мне, шестнадцатилетней девчонке, совсем скоро придется выступать перед элитой музыкального общества, сердце пропустило удар. Там сидели известные критики и циники, смысл жизни которых и был в том, чтоб смотреть на таких как я «юных дарований», а потом беспощадно уничтожать их своим высокомерным и компетентным мнением. Обычно никто не мог выступать перед ними дважды. Я смогла. Потому что понравилась. Потому что они были, наверное, слишком пьяны, чтоб вслушаться в мелодию. Потому что скоро им надоест эта опрятная простолюдинка и они вышвырнут меня, оставив совершенно без денег на обучение в колледже. Но пока все спокойно и в море затишье. Пока я хожу сюда, то волноваться не о чем. Хотя нет... Есть о чем, а точнее о ком. Я ужасно волнуюсь о нем. Кто он? Сын известного миллионера и предпринимателя Брюса Джеколса. На кого он похож? На аристократа из старинного рода английских феодалов. У него тонкие и острые скулы, большие, внимательные голубые глаза и прилизанные лаком черные волосы, которые блестят от химии под светом люстр. Как он одет? Как и подобает его статусу. В солидный черный костюм, белую рубашку, а из аксессуаров предпочитает галстук бабочке. Каждый раз правда разного цвета. Может в зависимости от настроения он их меняет? Тогда сегодня он счастлив. Галстук – желтый. Или он просто заболел желтухой и теперь сильно скорбит, а я ничего точно не знаю. Как его зовут? Проспер. Проп. Имя загадка и тайна. Имя, которое в городе есть только у него. Имя до того редкое, что с непривычки режет ухо. А потом ты к нему привыкаешь. К такому вот ненормальному слову. Но все равно ведь ясно, что его обладатель из мира мистики. Мистики нам, самым простым скоморохам из народа, недоступной. Настойчивый голос из громкоговорителя объявляет мое имя и название композиции. Волнение никуда не делось, оно только лишь усилилось, когда я вышла в свет прожекторов. Скрип-скрип. Половицы как-то слишком громко заскрипели и нарушили тишину в зале. Кто-то чихнул. Кто-то постучал пальцами по сидению. Кто-то дал подзатыльник своему ребенку. А я подошла к фортепиано и откинула с грохотом старую крышку. Пальцы привычно заняли исходную позицию, я привычно закрыла глаза и отдалась полостью музыке и тем знаниям, что еще были у меня в голове. Первые нелепые аккорды. Звуки слабые, боязливые и робкие. Они ,как молодые неопытные пташки, которые впервые выпорхнули из гнезда, разносились по залу, с каждой секундой все нарастая и усиливаясь. Ритм ускорился в несколько раз, мелодия перешла из мажора в минор и стала набирать обороты. В такие моменты я совершенно забываю, где я. Музыка поглощает исполнителя больше, чем слушателя. Я не боялась забыть ноту, не боялась ошибиться, потому что интуиция меня бы не подвела. Да и пальцы уже сами играли без моего участия. В такие моменты я могу отдаться на волю своим мечтам и фантазиям. В которых непременно будет он. Проспер. Только не такой вот современный аристократ на выгуле. Нет, там он обычный мальчишка. Там он со скейтом через плечо и в майке с абстракцией. Там он говорит не педантично-скучным фальцетом, а веселым и радостным голосом. Своим настоящим и не наигранным. Он там всегда даже чересчур развязный и немного сумасшедший, но никак не такой, каким я вижу его в жизни. Далеко не такой. Там он может сорваться с моста вниз головой, обвязав себя веревкой за пояс, или в шутку прыгать с крыши на крышу. Там…в моих мечтах. Несбыточных конечно. Мелодия для меня резко обрывается. Я опять слишком сильно ушла в себя и даже не заметила, как доиграла композицию. Слышны нарастающие аплодисменты зала, которые быстро возвращают меня в реальность. Я краснею, как в общем-то и всегда. Кто-то сегодня расщедрился и купил мне букет цветов, скромно положив их на край сцены. С отстраненной улыбкой подбираю ромашки, и ,прижимая их к себе, чуть ли не бегом иду за кулисы. Там меня опять ждет мой руководитель. Он хороший. Он добрый. Он меня любит, как лучшую ученицу. Но он еще и придирчивый старый хрыч, который каждый аккорд тебе неправильный будет разбирать полчаса. Сегодня я насчитала пять неправильных аккордов. Три часа веселого разговора на кафедре мне обеспечены. А потом еще и занятия. Ночью. Он их ужасно любит, ведь именно ночью обычно к людям приходит вдохновение. Ко всем, кроме меня. Я же ночью предпочитаю видеть сны, которые намного прекраснее реальности. Но сегодня за кулисами меня ждал далеко не руководитель. Там был даже не известный репортер или журналист. Там был даже не именитый продюсер, заработавший миллионы на начинающих композиторах. Там был Он. Проспер. Со своим желтушным галстуком. Он посмотрел мне в глаза, потом на эти нежные ромашки и улыбнулся. Так мило и так по-детски наивно, что я опять улетела в свои далекие мечты и другие миры, пока то что он сделал, не вернуло меня в реальность. Он просто меня поцеловал. Схватил за талию, прижал к себе и поцеловал в губы, так и не сказав ни единого слова. Ощущение неправильности, стыда и смущения смешались с идиотским счастьем и радостью. Я тоже обняла его, не оставаясь в долгу, позволяя ему углубить поцелуй и спустить свои руки в зону бедер. Я была на десятом небе. Небе, в котором нет атмосферы, и в котором люди умирают без кислорода. Я там тоже умирала. Но только от счастья, от понимания того, что у меня исполнилась мечта. Неожиданно он отстранился, сделал шаг назад и поправил галстук. Потом педантично пригладил волосы и застегнул на одну пуговицу пиджак. Подумал и расстегнул. Затем Проп достал из своего кармана записку и вложил мне в руку. После чего он исчез и больше не появился на этом вечере. Как и на всех других вечерах тоже… В записке было одно предложение, которое опять-таки было загадкой, а точнее частью мозаики по имени Проспер, и она гласила : « Я не знаю зачем я это сделал. Прости»