Пора.

Зубы скрипят друг о друга, а голос –шипение. Хлёсткою плетью, огнем, жжёт пощёчина левой руки с тонкими пальцами, которым бы клавиши рояля и кисть с акварелью. Она отпечатывается алым разводом, растекается багряным по щеке с острыми скулами. Как точка в конце предложения. Подытоживает всё то мерзкое и отвратительное. Подчёркивает его жирной линией. И начинает новое. Они переходят на крик. Оба вопят до хрипа в голосе. Друг другу в лицо. Потому что сил на молчание нет. Яд десятилетней выдержки выплёскивает словами рычащими. Они ненавидят друг друга с первого взгляда, с первой весны, с первого поцелуя. Ненавидят с надрывным отчаяньем, с бессонными ночами и заломленными руками слоновой кости. Но они не плачут. Никогда не позволят себе такой слабости. Лишь кричат от избытка эмоций. Одни. В пустом классе бессмысленной буквы. Десять лет закипания и вот – результат. Кулаки сжимаются до хруста, до крови под тонким ободом ногтей. Не для удара. А от бессилья. *** Анна Брагинская – человек с большой буквы. Маленьким ребячьим телом уже не вмещает в себя то бескрайнее, что живёт внутри. Не самая высокая, но на три головы выше всех. Особенно Джонса. Он дышит ей в шею. Они никогда особо не ладили. Живут по соседству, одна школа, один класс. Два ребёнка со взвинченным разумом без шансов на понимание. Их всегда ставят рядом. В насмешку. Анна всё-таки выше Альфреда с его «лилипутскими» выходками мелкого человека. Но он не теряется. Она лишь гигантская женщина. *** Три года они в одном классе и разница в росте всё больше. Анна недавно прочла какого-то Канта. Ещё одна книга-ступенька. Джонс навряд ли осилит такое, но он вгрызается в прочие с жадностью. Качество заменяет количеством. Брагинская с Альфредом – старосты. Они дежурят по пятницами и понедельникам. Ведут тетрадь – одну на двоих и остаются после уроков в одном кабинете. Он корчит ей рожи, когда тонкие пальцы ажурно выводят фальшивую двойку напротив фамилии Джонс. А она роняет его карандаши, дробя плоской подошвой острие грифеля, когда в её портфель «случайно» заползает гусеница. На следующий день они оба наказаны. Снова в одном кабинете. И так постоянно. Как минимум пять раз в неделю. Они переписывают что-то с доски, скрипя ручками о бумагу. И оба молчат. Альфред всё вертится и оглядывается, изредка что-то бормочет, но Анна молчит. Лишь ухмыляется ему в золотистый затылок. Она выше иного ребячества. *** Джонсу одиннадцать. Его записали на баскетбол, футбол, хоккей, плаванье. И домоводство. Брагинская ходит туда по субботам, а он по дням после пятницы. Конечно же, не из-за неё. Альфред лишь догоняет. Хочет обставить её даже в этом. Потому что Анна уже и в хоккее на голову выше, а готовит как прежде – погано. Джонс хотя бы красиво рисует глазурью. Поверх печенья угольно-чёрного. Она впервые надела юбку. Джинсовая плотная ткань на стройных бёдрах. Альфред считает, что ей не идёт. Вообще ничего. Джонс на весь класс высказывает. Она ведь совсем некрасивая. Зачем ей какие-то модные юбки? С её-то причёской, в которой тайфуны бушуют три раза на дню, и с лицом уродливо-круглым. Ни чуть не красивая. Капельку девочка. Анна ни слова в ответ, лишь смотрит презрительно-холодно. И словами «тебя и не спрашивали» затыкает Альфреда. Впервые на ты и впервые в лицо. Но юбок в её гардеробе слегка поубавилось. Единица сменилась нулём. А Джонс больше не говорит громких слов на весь класс. Только лишь думает, что быть может ей капельку шла та юбка, которая чуточку порвана на заплатки. Однажды он и сам приходит в школу в чём-то приличном. Кроссовки на толстой подошве слегка сокращают их разницу. Но Анна ехидно смеётся: «Неужто отчаялся вырасти?». Жалит цинизмом и взрослой жестокостью, а Альфред вскипает от ярости. И, хотя девочек бить и нехорошо, он замахивается толстым учебником ,кажется, математики. Круглое некрасивое лицо стало мишенью. Брагинская не ожидала такого. Её крупноватый нос славянской наружности – тоже. Только ушиб синеватого цвета на нём разросся в горбинку. А она захлебнулась и болью и яростью. Анна схватила такую же книжку, и Альфред лишился какого-то зуба. Обмен равноценный. Но молочные зубы сменяются всё равно. А нос крупноватый с горбинкой – остался на память. Как и кроссовки Джонса, что пылятся в шкафу. Где-то так же, в пыли, и заплаты из джинсовой юбки.