dejected-M.

Когда Марк уложил тело Мирона на заднее сиденье, он даже не додумался проверить, жив ли тот — бомба была готова, Проф сказал везти, а значит он просто везет его на место и оставляет там. За эти короткие семь лет сплошного выживания и наблюдения за смертями людей, рыб, снова людей, снова живых существ — за все эти годы у Марка выработалась привычка буквально «отключать» свои чувства и эмоции, стараясь не принимать на себя смерти — а ведь он сам вез чужие жизни к точкам подрыва, сам вытаскивал их с заднего сиденья (или из багажника особо буйных) и, связанных, обколотых наркотой и абсолютно бессознательных сажал уже-просто-тела на точку. Отъезжал на пару десятков метров, жал на такую комичную «красную кнопку», мысленно тихо усмехаясь, чем запускал обратный отсчет на маленьком зеленом экранчике на поверхности огромной металлической махины, вшитой внутрь грудной клетки человека-«бомбы», коротко и одноименно окрещенной Профом «бомбой», который теперь был грязно-бурым от крови. Потом пару секунд стоял на месте, пристально наблюдая за поведением опьяненного наркотиком человека, который после такого долгого пути постепенно начинал приходить в себя; взгляд таких резко прояснялся и начинал метаться по миру перед глазами в поисках спасения — останавливался на фигуре Марка в белом, и тогда последний медленно кивал уже-просто-телу, стараясь убедить себя, что так — нужно, единственно-верно. Что так правильно. А потом, так и не сумев внушить себе такую простую истину, отворачивался, садился в машину и резко давил на газ — он никогда не возвращался обратно той же дорогой и делал большой крюк — скорее всего, чтобы развеяться — проезжал мимо «бомбы», каждый раз надеясь на то, что эта драматичная сцена со все-понимающими-взглядами без-минуты-трупов, с его пафосным и таким натянуто-лживым кивком оттянула достаточно времени, и бомба внутри уже готова детонировать — и каждый раз он прогадывал. Мирон тоже находится в абсолютно бессознательном состоянии в момент, когда крепкие татуированные руки «парня в белом» подхватывают его, поднимая с кушетки в «морге» и унося в машину — Проф каждый раз шутил что-то про некрофилию, но Марк лишь закатывал глаза, натянуто смеясь в ответ — этот человек был ему абсолютно отвратителен, хотя и стал за все это время почти-семьей, пусть и насильно. Каждый раз, как Марк проезжал мимо готовой рвануть бомбы, возвращаясь «домой», он вжимал педаль в пол с невероятной силой, еле удерживаясь от того, чтобы врезаться в первое же дерево, или скалу, или полуразрушенное здание — до сих пор не заживший огромный шов на предплечье, перетянутый хирургической ниткой, выделялся на бледной коже парня, заставляя его вспоминать обо всем, что произошло тогда, семь лет назад, когда Арес-18 был запущен. Он кровоточил и неприятно зудел, особенно когда Марк отводил взгляд от человека, жизнью которого он только что распорядился. Тогда Проф нашел его, еще семнадцатилетнего, потерявшего семью, друзей, себя после произошедшего взрыва — нашел, восстановил процессор в подреберье и сделал… это.

(Марк резко давит на тормоз, дрифтуя на дороге, и, когда машина останавливается, руки парня, сжатые в кулаки, с силой врезаются в руль, глаза становятся мокрыми, а железо внутри начинает постепенно закипать — эмоции всегда вводили его в такое состояние, а со вшитым чипом, который их записывал и пытался контролировать, вся ситуация усугублялась, потому что он отчаянно сопротивлялся.)

Обессиленный, не в силах успокоить себя, Марк слышал взрыв, и уже даже не вздрагивал — не хватало сил ни моральных, ни физических. Мирон пришел в себя где-то в середине пути — очнулся и первым делом громко закашлялся, сплевывая кровь куда-то в сторону, пытаясь распрямиться и сесть на сиденье, но проваливая попытку за попыткой — связанные руки неприятно горели стертой кожей на запястьях. Марк бросил на него скептический взгляд через зеркало заднего вида и хотел было продолжить молчать, но тишину нарушил хрипящий голос «бомбы»: — Ты долго уже этим занимаешься? — Мирон смотрит на него своими огромными синими глазами, которые кажутся еще больше и ярче на фоне бледного лица с размазанной по щеке кровью. Марк сглатывает, стараясь не смотреть на него в ответ. — Достаточно, чтобы успеть привыкнуть к таким разговорчивым, как ты, — сухо отвечает, продолжая буравить взглядом дорогу, пока его изучает еще плывущий взгляд Мирона. Парень наконец садится, и теперь Марк уже не может игнорировать худой силуэт «бомбы» на заднем сидении. В этот раз он будет взрывать подход к городу — единственный, тот самый, через который он привык возвращаться «долгим путем». Угроза нарушения депривации их живой точки всегда претила уставам и идеям Профа, поэтому он решил сделать это не санкционировано. Мирон молчит, продолжая изучать парня за рулем. Потом его снова вырубает — небыстродействующие капсулы Профа, которыми он заполнил желудок этого парня, выпускают свое наркотическое содержимое, и парень «пьянеет». До точки взрыва остается около пятнадцати километров, когда Мирон вновь заговаривает — будто чувствует приближение своей собственной смерти, которое не глушит даже наркота, которой он накачан. — Я хочу чувствовать. На секунду Марк замирает, переставая вжимать газ в пол. — Что? — Я хочу чувствовать, — повторяет Мирон, и его пьяный взгляд скользит по телу Марка слишком ощутимо, так что последний покрывается мурашками. — Я слышал, люди, — тут он запинается, потому что… да кому он врет — какие они люди теперь? — Люди испытывают огромное количество эмоций, когда целуются. А я хочу чувствовать. Марк непонимающе смотрит в плывущие глаза, которые все никак не могут сконцентрироваться в одной точке. Марк останавливает машину, а Мирон продолжает говорить о чувствах, о поцелуях. Об их прошлых жизнях — о людях. Марк разворачивается. — Ради всего святого — замолчи, — и замирает. С ним замирает и «бомба». Взгляд на мгновение фокусируется на лице «убийцы» и проясняется — но лишь на мгновение. И Марк, чтобы предотвратить продолжение этой дурацкой речи, резко притягивает связанного к себе — и целует так, будто это последнее, что он может сделать, будучи живым. Цепляется за плечи, закрывает глаза — Мирон же ограничен в действиях, но подается навстречу, и Марк чувствует вибрации, исходящие от конструкции детонирующего устройства в чужой грудной клетке, а когда неосознанно прижимает его к себе — чувствует металлические углы корпуса, и это ощущение заставляет его отстраниться и взять себя в руки, заставляет вернуться к выполнению задания. Оба молчат, пока машина преодолевает последние километры, неумолимо приближая парней к точке невозврата, после прохождения которой выживет лишь один из них — и им заведомо известно, кто. Когда Марк в очередной раз замирает, созерцая результаты своей работы — практически выполненное задание, очередная «галочка» в списке миссий — он ждет этой самой «сцены» больше, чем когда-либо. Но ничего не происходит: взгляд Мирона не проясняется, он не начинает сопротивляться, он просто покорно принимает действие огромных доз наркотиков и смиренно сидит на асфальте под массивной каменной аркой. Подождав еще пару секунд, Марк отворачивается и направляется к машине. Садится за руль и делает глубокий вдох, шумный выдох — жмет на газ. Когда Марк проезжает мимо тикающей «бомбы», он слышит. — Мне не врали. Люди действительно чувствуют. И больше он не слышит ничего. Пальцы до белеющих костяшек крепко сжимают руль, в вакууме внутри головы эхом отдается эта фраза на фоне громкого тиканья взрывного устройства.

Марк впервые за семь лет по-настоящему чувствует.