Obsession

Для полного осознания сходства Сынхёну требуется три дня и два литра пива в один хобот. К его вящей гордости в хлам с минимальной дозировки уносит Джиёна, но то, что вместо него доставляет домой Сухёк, очень сильно напоминает Сынхёну беспризорника. Не спасает даже знание, что персональный доход этого создания сопоставим с годовым бюджетом какой-нибудь маленькой африканской страны. Bentley Continental GT кажется таким же мифом, как дружеский визит марсиан из вчерашних галлюцинаций Сынри, когда Сынхён смотрит на по-армейски коротко остриженные волосы Дракона. И на его разодранные во всех местах джинсы. - Ты достал уже сниться, - четко, как на экзамене, говорит благоухающее подворотней тело и окончательно отключается. Видимо, считает, что сухой и теплый угол общежития - отличное место для здорового детского сна. Сынхён уже привык к тому, что Джиён умеет засыпать при всяком удобном случае, не гнушаясь ни креслами в студии, ни пластиковыми сидениями в аэропорту, ни плечом Сынри, по традиции не знающего, то ли ему радоваться благосклонности лидера, то ли страдать от боли в тех местах, куда обязательно упрутся какие-нибудь неучтенные кости. Сынхён на секунду допускает мысль оставить все как есть: больно сладко Джиён улыбается во сне цементной стенке и, кажется, даже немножко пускает слюни. Потом ругает себя за малодушие, подцепляет запакованный в изрядно потрепанные, но все еще дизайнерские шмотки, скелет лидера и в очередной раз удивляется: суповой набор оказывается внушительно тяжелым, даром что кажется, что острые ключицы вот-вот проткнут тоненькую кожу. - Проснись, пьянь, - почти ласково шепчет Сынхён и думает, что от букета ароматов в их прихожей похмелье завтра будет даже у Ёнбэ. - Уйди, - не открывая глаз, злится Джиён, по-прежнему уверенный, что Сынхён ему снится. - Куда? - тоном опытного санитара дома скорби интересуется Сынхён, устанавливая подобие лидера в вертикальное положение. - Похуй. Из головы... уйди. Куда-нибудь. Сгинь, пожалуйста, - голос Джиёна сползает до шепота, а потом и вовсе затихает, и Сынхён с удивлением осознает новую грань этой удивительной личности: лидер, кажется, умудряется сносно спать даже стоя посреди коридора. - Фрейд аплодирует стоя, - резюмирует ситуацию Сынхён, попутно выбирая, тащить ли Джиёна волоком или предпринять попытку достучаться до его затуманенного сознания. - Ненавижу, - внезапно сообщает Джиён и не добавляет никаких пояснений. Сынхён терпеть не может всяческие викторины и лотереи, поэтому разумно пропускает эту информацию мимо ушей. Куда сильнее его волнует тот факт, что комната наикрутейшего азиатского дракона дальше всех по коридору. Расстояние зрительно увеличивается за счет того, что острый локоть Джиёна вознамерился пробить лишнюю дыру у Сынхёна в боку. Приходится перехватить его, развернуть к себе лицом, приобнять за талию и только потом понять, что этого делать не стоило. Джиён активирует гены ленивцев, осьминогов и рыб-прилипал, вцепляется в Сынхёна и обмякает на нем, тяжелеет, словно в их отдельно взятой квартире включились дополнительные несколько g. Сынхён начинает остро сочувствовать коалам и прочим несчастным сумчатым, когда его собственный "детеныш" особенно громко и страдальчески вздыхает и старается зарыться носом в его рубашку. Делается очень щекотно и жарко: перерабатывая алкоголь, Джиён превращается в маленькую, но обжигающе горячую печку. Тогда Сынхён принимает решение на одну ночь поменяться с невменяемым высочеством кроватями, а утром стребовать с него новое постельное белье. "И рубашку!" - мысленно добавляет еще один пункт Сынхён, когда чувствует что-то влажное на груди. - Оставь меня в покое. Отпусти, - между тем бормочет Джиён и сам себе противоречит: цепляется за Сынхёна, словно они не стоят посреди коридора, а, по меньшей мере, тонут в водовороте. - Ты бы определился, - советует ему Сынхён и делает маленький шажок в сторону собственной спальни. Тут же делается совершенно ясно: Джиён проспится раньше, чем они дойдут. Либо же Сынхён сам надышится исходящими от Джиёна ароматами, и тогда никуда больше идти не придется. - Обними меня, - между тем продолжает вещать тело, по-прежнему не приходя в сознание. - А я что до сих пор делал? - с возмущением интересуется Сынхён у своего отражения в зеркале и невесть откуда нарисовавшегося в конце коридора Ёнбэ. - Чудо какое-то, что он домой попал, - Ёнбэ еще раз доказывает, что он очень умный, когда не задает лишних вопросов. - Давай помогу тебе. - Дверь открой, - Сынхён легонько встряхивает своего персонального беспризорника, которому уже снится десятый сон с ним в главной роли. - Справишься? - Ёнбэ широко распахивает дверь и предусмотрительно отходит в сторону. Сынхён только кивает, делает глубокий вздох, чувствуя себя приговоренным к утоплению, поправляет сопящий на груди камень и уверенно шагает к двери. Вернее, ему кажется, что шагает. Ёнбэ демонстрирует каменную выдержку и идеальное воспитание, но палится скачущими в глазах чертями. - Не смешно, - Сынхён сердится на себя за то, что позволил Джиёну втянуть себя в авантюру. И плевать, что Джиён в этот момент пребывает в своем иллюзорном мире, где его окружают такие же иллюзорные Сынхёны, не имеющие никакого отношения к реальности. - Дальше я сам справлюсь. Спокойной ночи и спасибо за помощь, - бросает он слишком грубо, чтобы это хоть немного походило на благодарность. - Это слюни драконьи на тебя так действуют? - ехидно уточняет Ёнбэ, прежде чем отступить под защиту стен своей спальни. - Ёнбэ, Боженька не успеет помочь, - честно предупреждает Сынхён и пускает в собственный взгляд что-то такое убийственно-безумное. - Сынхён, выключи, а? - почти нормальным голосом просит Джиён, и Сынхён опускает голову, чтобы увидеть узкие, темные, как дно колодца, глаза. - Что выключить? - он уже делает себе пометку на память выпытать у Сухёка, где наливают такое замечательное пиво и с чем его употребляют. - Секс выключи. Сил уже нет, - поясняет Джиён, после чего замечает Ёнбэ и радостно машет ему рукой. Шесть лет в качестве трейни определенно формируют железную выдержку: Ёнбэ честно машет в ответ, почти нормальным голосом еще раз желает спокойной ночи, закрывает дверь и только потом хохочет во весь голос. Сынхён пожимает плечами в ответ на недоуменный взгляд слегка очухавшегося Джиёна, подтягивает его повыше и с упрямством бизона двигается дальше. Осторожные шаги и движение дверной ручки, намекающие на проснувшегося от всей этой возни Сынри, катализируют такой выброс энергии, словно Сынхён вживил себе в грудь портативный адронный коллайдер. Джиён охает, когда они вдвоем валятся на кровать, и просыпается окончательно. - Джиён, да пусти же ты! - Сынхён очень старается не ругаться, хотя и чувствует, что выдержка готова ему изменить. - Не хочу, - режим "дива" более чувствителен к алкоголю, поэтому голос звучит спокойно, устало и убедительно. - Тогда завтра будешь читать в новостях, в каких позах мы трахаемся, - Сынхён тоже порядком утомлен этим сражением и знанием, что вечер на этом не закончится. Джиён - это такое ядерное оружие от музыки. И даже крохотный сбой в системе угрожает катастрофой маленькой и уютной Вселенной Сынхёна. - Мы не трахаемся, - Сынхён может поклясться, что в голосе Джиёна звучит тщательно скрываемое сожаление. - Скажешь это Сынри. Он еще не простил тебе Strong Hearts, - Сынхён мысленно прикидывает, как долго ему удастся сохранять показную невозмутимость, если случится то, что он описал. Не то чтобы он так уж плохо думал о Сынри, скорее готовился к наихудшему из возможных вариантов. - И скажу, - кости под Сынхёном приходят в движение и через некоторое время снова замирают. Под своей ладонью Сынхён чувствует такую же острую, как и все в Джиёне, коленку, машинально сжимает ее и гладит: - Так он тебе и поверит. - Тебе поверит. Тебе все верят, - Джиён снова ерзает, как будто не может решить, что ему делать с Сынхёном: отпустить или прижать посильнее. - Прекрати, - делает последнюю попытку достучаться до него Сынхён и тут же понимает, что ошибается. Джиён на глазах становится меньше и несчастнее, походя скорее на потрепанную жизнью уличную кошку, чем на наикрутейшего азиатского дракона. - Ты мне очень помог, - Джиён начинает вырываться так отчаянно, словно Сынхён собирается его насиловать. - Я знаю, - кивает Сынхён, нехотя отпускает так удобно ложащуюся под его руку коленку и ловит в захват тонкие запястья Джиёна. – Не трепыхайся, у меня уже вся грудь в синяках от твоих ребер. - Слезь с меня, - Джиён отчаивается добиться своего словами и всерьез собирается драться, если об этом вообще можно говорить в его положении. - Блять, - Сынхён не железный, особенно в том месте, где Джиён осознанно или нет трется об него бедром. – Отпусти меня… Обними меня… - он очень похоже имитирует голос Джиёна, тот замирает, как мышь под веником, и, кажется, даже дышать перестает. – И не смотри на меня так. Сам сказал, - Сынхёна уже несет до такой степени, что даже явись сюда Сынри с толпой журналистов, он даже ухом не поведет. – Так что? Отпускать или обнимать? Решай. В глазах у Джиёна вся скорбь корейского и нескольких соседних народов. Искусанные и обветренные губы двигаются, складываются то для одного, то для другого слова, но так и не решаются ничего озвучить. Наконец Джиён на что-то решается: глаза горят отчаянным предвкушением, как у игрока, поставившего на кон собственную душу. - По… - Целовать не буду, даже не проси, - опережает его Сынхён и тут же пугается: с лица Джиёна исчезают все краски, остается только бесцветная и безжизненная маска. – Не обижайся, но от тебя пахнет, как от маленькой, но очень качественной помойки. - Это единственная причина? – губы Джиёна все еще бескровные, но в глазах уже теплится подобие разумной жизни. Сынхён честно прислушивается к себе, а потом уверенно кивает. - Дай мне десять минут, - просит Джиён и, похоже, очень старается не начать улыбаться во все свои полторы тысячи. - Минимум полчаса, - не соглашается Сынхён, но вставать не торопится: оказывается, можно привыкнуть даже к анатомическому пособию под собой, если правильно расставить приоритеты. - Ты уснешь же, - Джиён хмурится, кусает губу, мучительно решая, что делать. - Разбудишь, - смеется Сынхён, которому до обалдения нравится это серьезное и сосредоточенное выражение лица, словно Джиён пытается по памяти высчитать период полураспада радиоактивного стронция. - Нет, - неожиданно отказывает Джиён. Кажется, он что-то сам себе придумывает из разряда "я вот здесь лежу, а в Африке дети голодают" и все-таки принимает решение. Сынхёну оно заранее не нравится. - Не стоит и пробовать. Будет плохо, - Джиён уговаривает сам себя, озвучивает аргументы вслух, как будто от этого они станут более убедительными. - Ты не можешь знать наверняка, - Сынхён очень надеется, что правильно толкует эти слова, особенно в свете последних событий. - Не уверен, что хочу рисковать, - Джиён продолжает настаивать, демонстрируя поистине ослиное упрямство. - Ладно, - Сынхён никогда не спорит с женщинами и думает, что пора расширить это душеспасительное правило на одного субтильного мужчину. - Пойдем вместе. Я не умею спать сидя, а тем более стоя, так что безусловно дождусь. - Или научишься спать, - тихо бурчит себе под нос Джиён, который не привык сдаваться без боя. - А что это вы делаете? - Сынри не умеет проходить мимо, поэтому топчется в дверях и нервно почесывает бровь, предчувствуя то ли горяченькую сплетню, то ли хорошую драку. - Разговариваем, - с самыми честными глазами на свете сообщает Сынхён, стараясь не думать, как увязывается с понятием "разговор" их поза и страдальческое выражение лица Джиёна. - Как интересно, - младший Сынхён еще не до конца освоил технику "невинный мужчина", но он очень старается. - А можно я с вами посижу, а то мне что-то не спится. По глазам монгольского пасечника с опытом трехнедельного запоя Сынхён старший догадывается, что до этого момента спалось ему хорошо и сладко, но стремление всюду воткнуть свой любопытный нос сильнее даже физиологических потребностей. - Посиди, отчего же нет, - великодушно позволяет Джиён и одним движением выскальзывает из-под Сынхёна, пользуясь его секундной заминкой. А еще через пару секунд с шумом захлопывается дверь ванной комнаты. - Если он там уснет, я лично тебя утоплю, и пусть меня потом судят за уничтожение охраняемых животных, - самые честные глаза на свете не лгут, и Сынри видит в них собственную мучительную смерть. - Прости, Сынхён-хён, прости. Я же не знал, я не специально, - частит Сынри, лихорадочно обдумывая пути к отступлению, и замирает, когда из ванной доносится грохот и виртуозный мат. Что-то падает, со стуком сыплется на кафельный пол, после чего дверь открывается, и Сынри улыбается, не в силах скрыть облегчение: из кромешной темноты, в которую внезапно оказывается погружена ванная комната, высовывается худая лидерская рука и несколько раз нажимает на бесполезный выключатель. Сынхён моментально соображает, что это его шанс, поэтому хватает со стола мобильный и в два шага достигает ванной. Сынри еще долго с восторгом смотрит ему в след, а потом устраивается на кровати хёна: ему по-прежнему интересно знать, о чем способны говорить люди, лежа друг на друге. - Мог бы оставить телефон, - Джиён возвращается в ванну, буквально прячется в воде и жалеет, что не умеет при необходимости отращивать жабры. - Мог бы, - Сынхён кивает, хотя и знает, что Джиён вряд ли видит его, намеренно остающегося в густой тени. - Так в чем дело? - когда Джиён сердится, он становится родным ребенком папы Яна, только в ядовитом варианте. - Тебе не кажется, что нам пора поговорить? - Сынхён понимает, что эта мысль, как и прочие, относящиеся к разряду разумных, пришла к нему позже, чем хотелось бы. - Не кажется, - Джиён продолжает сопротивляться, как девственница, обманом затащенная на сеновал. - А зря. Часто, кстати, я тебе снюсь? - Сынхён решает отложить танцы с бубном до лучших времен и переходит сразу к насущным проблемам. - Каждый раз, - Джиён делает глубокий вдох и с головой скрывается под водой, отказывая себе в соблазне видеть выражение лица Сынхёна. Долго наслаждаться подводным плаваньем, однако, ему не удается, потому что Сынхён цепко хватает его за плечи и, как котенка, встряхивает над водой. - Совсем дурной? - Сынхён злится, сам не зная, на что больше: на глупое поведение Джиёна или на его стремление молчать до последнего. - Нельзя было раньше сказать? - А то что? Ты бы перестал? Ты умеешь контролировать такие вещи? - Джиён фыркает, садится и обнимает руками колени. - Не умею. Но мы могли бы попробовать, - оставленный на полочке над раковиной телефон гаснет, и Сынхёну требуется время, чтобы найти его и снова вернуть ванной комнате подобие освещения. - О каких таких "мы" ты говоришь? "Мы" - это Big Bang, в крайнем случае, GD&T.O.P. Но ни одних, ни вторых "мы" это не касается. А никаких других нет же, - что-то в голосе Джиёна дает Сынхёну понять, что тот с радостью отказался бы и от первого, и от второго ради чего-то особенного, о чем знает пока только он сам. - Расскажи мне, что с тобой происходит, - просит Сынхён, не слишком-то рассчитывая на удовлетворение собственной просьбы. - Не знаю, - невпопад отвечает Джиён и замолкает, бездумно гладя рукой остывающую воду. - Ты откуда-то взялся в моей голове, поселился там и навел свои порядки. Значимыми стали твои слова, твои действия, твои поступки, твои улыбки. Твои глаза внезапно самые красивые. Ты знаешь об этом? - телефон снова гаснет, но Сынхён даже не двигается, целиком превращается в слух, чтобы не пропустить ни одного слова. - Неужели не знаешь? - в темноте Джиён смелеет, протягивает руку и оставляет мокрый след на щеке Сынхёна. - Губы вот тоже, - его пальцы спускаются ниже, прикасаются и тут же пропадают. - Верни, - просит его Сынхён и, не дожидаясь реакции, смело опускает руку в воду, ловит ладонь Джиёна и тянет на себя, утыкается в нее губами. - Сынхён, не надо, - Джиён даже не пытается вырваться, просто сидит и ждет, поэтому Сынхён игнорирует эту просьбу, осторожно целует мокрую ладонь, а потом прижимает ее к щеке. - Не бойся, - уговаривает Сынхён, поглаживает пальцами проступающие на тыльной стороне ладони вены, перебирается на запястье, стараясь не сжимать слишком уж сильно. - Сынхён, ты можешь просто уйти? - ни на что особо не надеясь, спрашивает Джиён, но Сынхён не обижается, вопрос должен быть задан. - Могу. Сейчас и от тебя. Но не из твоей головы. Не из снов. Не вот отсюда, - Сынхён умудряется в темноте найти Джиёна и провести пальцами по его лбу. - И не отсюда тоже, - его рука так же безошибочно находит сердце, прижимается и слушает, как оно буквально заходится под его ладонью. - Хочешь? - сердце замирает: Джиён не дышит, не думает, только чувствует. - Нет, - наконец говорит он, как будто это короткое слово требует всех его жизненных сил. - Тогда хватит уже мокнуть, - Сынхён поднимается и тянет Джиёна за собой, обнимает, стискивает до хруста в ребрах и искренне опасается, что может и придушить ненароком. - Сынхён? - Джиён не успевает за такими эмоциональными перепадами, напрягается и упирается руками Сынхёну в грудь. - Заканчивай, пожалуйста, - Сынхён шарит на полочке, кое-как нащупывает телефон и включает слабый свет, делающий их немного похожими на свежих зомби. - Нам еще о многом нужно поговорить. И я не хочу здесь. - А где? - Джиён цепляется за самую безопасную на его взгляд часть разговора, выбирается из ванны и так стоит, словно не может вспомнить, что должен делать дальше. - Я придумаю, - уверенно обещает Сынхён, тащит с крючка огромное полотенце и заматывает в него Джиёна, как никогда напоминающего кошку после дождя. - Ты сейчас как уличный, - горячей ладонью Сынхён смахивает воду со щек Джи, потом обводит кончиком пальца брови. - Не нравлюсь, да? - кажется, даже ёжик волос Джиёна выражает отчаяние и тоску. - Наоборот, - Сынхён убеждается, что из-под полотенца не видно ничего стратегически важного, и отступает, просит еще раз: - Ты заканчивай, хорошо? Я пока малого где-нибудь запру. Джиён кивает, тыкает мокрым пальцем в сенсор телефона, после чего долго смотрит на себя в зеркало. В тусклом свете его лицо кажется изможденным и бледным, словно его годами морили голодом в концлагерях. Сколько-нибудь живыми остаются глаза, все равно еще несчастные, как у побитой любимым хозяином собаки. Джиён уговаривает себя ни на что не надеяться, не рассчитывать, не ждать ничего сверх того, что он уже успел получить. Он просит себя не доверять Сынхёну так безоговорочно и безусловно только потому, что так хочет его глупое сердце. - Джиёна, выходи уже, - Сынхён почему-то не заходит внутрь, и целую секунду Джиён всерьез размышляет, что будет, если он запрется изнутри. Будет только больнее. И совсем безнадежно. Последний шаг Джиён делает уже в кромешной темноте, кое-как открывает дверь и буквально выпадает прямо в руки Сынхёна, на секунду слепнет от яркого электрического света в прихожей и обалдело поворачивает голову из стороны в сторону. - Наша птица-говорун отрубилась прямо поперек кровати, - со смешком сообщает Сынхён, наклоняясь к самому уху Джиёна, как он обычно делает на всех общественных мероприятиях, а потом целует, как раз так, как Джиёну всегда хотелось. - Мы сегодня у тебя, если ты не против. - Не против, - Джиён качает головой и думает, как легко нарушить данное себе обещание, если Сынхён рядом и вот так смотрит в глаза. - М-м-м, а попроси меня еще раз, - внезапно меняет тему Сынхён и улыбается в стиле "само совершенство". Джиён физически не способен противостоять этой улыбке с намеком на ямочки на щеках. - Прошу, - послушно говорит он, не отрывая от Сынхёна глаз. - Нет, не так, - Сынхён смеется, а Джиён искренне недоумевает, что он должен сделать. - Скажи: Сынхён, поцелуй меня. Джиён краснеет до ушей, опускает глаза и молчит, только улыбается смущенно. - Ладно, пойдем другим путем, - с притворной усталостью вздыхает Сынхён и берет лицо Джиёна в ладони. - Поцелуй меня, Джиёна. Пожалуйста. Если до этого момента Джиён еще как-то фантазировал, то подобного точно не представлял от слова совсем. Сынхён стоит перед ним и просит поцеловать. И это настолько серьезно, насколько серьезна пересадка сердца. Джиён решается с трудом, подается вперед и на всякий случай смотрит широко раскрытыми глазами. Сынхён подставляет свои красивые губы, улыбается самыми краешками и опускает по-девичьи густые ресницы. Кровь ударяет Джиёну одновременно и в голову, и в сердце, и ниже. Он целуется, как в последний раз, будто прощается с Сынхёном и так пытается его запомнить. И удивляется, когда поцелуй заканчивается, а Сынхён все еще стоит перед ним, высокий, красивый, как актер из черно-белых фильмов, и весь его. Джиён не может поверить в то, что видит. Сынхён такой прекрасный, что было бы преступлением рассчитывать, что делиться не придется. И если кто-нибудь узнает… Джиён никогда не отделается обвинениями, судами и письмами с пожеланиями поскорее умереть. Сынхён – не марихуана, не плагиат, не аморальное поведение. Это в сто миллионов раз хуже, но всё же, это самое лучшее, что могло случиться с Джиёном за всю его жизнь. - С прохода свалите, а? – раздается из-за спины голос Дэсона, который то ли только явился, то ли просто выполз на звук. Джиён оглядывается, буквально ощупывает взглядом лицо младшего и не находит ничего из того, что ожидает увидеть. Дэсон не осуждает, не брезгует, просто не может пройти мимо, потому что вдвоем Джиён и Сынхён умудряются занимать все свободное место. Сынхён соображает первым, утягивает Джиёна в его комнату и с самым невинным выражением лица желает Дэсону доброй ночи перед тем, как закрыть дверь и остаться вдвоем. - Вы на часы смотрели? Уже почти утро, - Дэсон смеется им вслед, а потом тихо скребется в спальню Ёнбэ. В спальне по-рассветному сумрачно и прохладно. Джиён моментально обнимает себя руками, растирает покрытые гусиной кожей плечи и без конца кусает губу. - Нервничаешь? – Сынхён подходит вплотную, обнимает уверенно и спокойно, будто для них в порядке вещей и находиться вместе в ванной, и целоваться в коридоре, и собираться провести остаток ночи в одной постели. - Нервничаю, - Джиён соглашается, понимая, что показушная смелость и бравада здесь никому не нужны. Больше не перед кем притворяться. - Мы можем не торопиться, - Сынхён гладит коротко остриженный затылок и улыбается от удовольствия. - Не можем, - Джиён не объясняет, но Сынхён догадывается сам: его бесстрашный и уверенный в себе Дракон сейчас переживает так, как не переживал, наверное, даже в бытность стажёром YG. Он до сих пор не верит в происходящее и считает, что если не здесь и сейчас, то потом никогда больше. - Хорошо, - Сынхён только крепче прижимает его к себе, утыкается подбородком в макушку и шепчет: - Только пообещай мне, что никуда не исчезнешь утром. Не станешь говорить, что это ошибка, неправильно, так не должно быть и прочий бред в этом духе. Не пойдешь каяться к папе Яну и требовать себе публичной порки или харакири. Ну ты понял, да? - Понял, - Джиён вздыхает, словно Сынхён уже поймал его на нарушении обещания. – Я обещаю тебе. Правда, - он переступает по полу замерзшими ногами, но скорее откусит себе язык, чем еще раз попросит Сынхёна его отпустить. Только если Сынхён сам захочет. - Мазохизма бы поменьше, - неизвестно к кому обращаясь, говорит Сынхён, после чего не очень аккуратно валит Джиёна на кровать, а сам устраивается сверху и резюмирует: - Сцена первая, дубль второй. На чем мы остановились? - Не помню, - Джиён решает, что страдать будет уже по факту, поэтому понемногу расслабляется и даже осознает происходящее. – Импровизируй. - Да уж придется, - соглашается Сынхён, попутно отмечает, что в кои-то веки его беспризорник наконец пристроен и не так отчаянно несчастен, а потом целует искусанные губы, пока от них еще что-то осталось. – Не делай так больше, - просит между поцелуями, и Джиён кивает, даже не задумываясь, на что соглашается. Куда внимательнее он прислушивается к тому, что звучит не в словах, но в прикосновениях и ласках. Сынхён быстро и ловко убирает полотенце, открывает Джиёна своему взгляду и своим рукам, трогает осторожно, как будто впервые берет в руки бесценную и удивительно хрупкую вещь. Впрочем, абсолютное доверие Джиёна бесценно и хрупко до невозможности. Сынхён не знает, как ему поступить. Джиёна хочется до беспамятства. Хочется быстро, сильно, жадно, чтобы до боли и следов на бледной коже, подчеркивающих собственнические инстинкты Сынхёна. И одновременно хочется нежно, так медленно, чтобы почти больно от этой неспешной и тягучей трепетности. - Как тебя любить? Помоги мне, - Сынхён сдается, не способный сделать выбор в одиночку. - Как будто я всё, что у тебя сейчас есть, - Джиён только все усложняет, но Сынхён все равно находит в его словах подсказку. - Как будто с тобой может быть по-другому, - Сынхён уверен, что эти слова должны прозвучать прежде, чем им обоим отчаянно перестанет хватать воздуха. Предчувствие чего-то удивительного, неоднозначного, непредсказуемого и волнительного тревожит, давит, как воздух перед грозой. Когда Сынхён берется за край своей майки, чтобы Джиёна можно было чувствовать всем телом, тот замирает и широко распахивает бездонно-черные глаза. Он просто смотрит. Просто, но так, как больше никто и никогда не будет на Сынхёна смотреть. Джиён как никогда похож на безумца, и Сынхёну это нравится до дрожи в коленях. Безумие, одержимость, наваждение – называй, как хочешь. Сынхён чувствует себя самым счастливым на свете, потому что Джиён, единственный в своем роде, влюблен в него. Любить друг друга у них получается как бы само собой. Сынхён полагается как на собственный опыт, так и на реакции Джиёна, а тот просто ничего не скрывает. Улыбается, когда Сынхён нежничает, целует тонкую кожу висков и запястий, гладит колени и сгибы локтей, внимательно слушает ритм сердца. Прикрывает глаза, когда красивые губы Сынхёна касаются его груди, шеи и плеч. Вздыхает, если Сынхёну приходит в голову легонько укусить мочку уха или кожу под ключицей. Морщится, стоит только Сынхёну начать подготавливать его тело к своему проникновению, и до боли закусывает губу, когда они наконец становятся единым целым. - Я всегда хотел тебя себе, - расписывается в своем эгоизме Джиён, когда боль отступает на задний план. – Хотя бы раз. Джиён видит, как его слова, его прерывающийся, дрожащий голос, сбивчивые ответные поцелуи и до побелевших костяшек сжатые на плечах пальцы действуют на Сынхёна, и беззастенчиво этим пользуется. Подталкивает Сынхёна к пропасти, потому что до одури боится сорваться один и раньше. Только не так, иначе все это не имеет смысла. Сынхён же не думает ни о чем. Весь он сейчас в Джиёне, в его голове и сердце, в его теле, в его крови и коже. Сынхён ощущает его удовольствие, как свое собственное, поэтому без слов понимает, когда сдерживаться больше не нужно. Возвращение в реальность оказывается болезненным, хотя и по-своему приятным: Сынхён падает на Джиёна сверху, окончательно теряет способность нормально дышать и только тихо шипит, чувствуя своим телом каждую выпирающую косточку. - Твое сердце, кажется, хочет пробить дыру еще и в моей груди, - Сынхён находит в себе силы приподняться и прижать ладонь к груди Джиёна. - Оно просто хочет целоваться тоже. С твоим сердцем, - Джиён зеркально повторяет жест, несколько секунд молча прислушивается, а потом тянется к Сынхёну губами. Безумие становится общим и всеобъемлющим, окончательно вытесняет все рациональное и оставляет только неприкрытые эмоции. Сынхён знает, что уже с этого утра, до наступления которого остались даже не часы, а считанные минуты, им придется учиться лгать. Не только посторонним, но и самым близким. Научиться прятать и физические следы своей близости, и прочную мысленную связь, и свою одержимость друг другом. Джиён тоже это чувствует, поэтому категорически не желает терять драгоценные мгновения на рефлексию: - Сынхёна-а-а, попроси меня еще раз. - Поцелуй меня…