В состоянии бреда

Ключ проворачивается в замке с глухим щелчком. В доме духота, и пахнет пылью. Глаза резало очень, а слёз не было. И сил не было. Кинула сумку в угол, прошла на кухню, не разуваясь. Выцветшие занавески сквозь открытую форточку раздувал промозглый октябрьский ветер. Я поёжилась. Я о чём-то думала, пока шла сюда, поднималась на лифте. О чём? Не помню. Все мысли будто выцвели из сознания, остались только пустые привычные механические движения. Подойти к плите, повернуть комфорку. Закрыть окно. Сейчас будет хуже, начнет мутить. А потом — потом будет всё равно. В голове туман, еще гуще, чем за стеклом. Словно в полусне придвигаю к себе табуретку неверным движением, сажусь, опуская голову на стол. Если у меня опять ничего не получится, наверняка упекут в психушку. Не хотелось бы. Вдохнула, закашлялась. Сквозь мутную пелену сознания послышалось что-то похожее на шаги. Соседи? Я резко подняла взгляд и остолбенела. Не знаю, его не знаю. Или знаю? Удивления не было почему-то. Никакого страха. Возможно, я уже перешагнула ту черту, за которой перестаёшь его ощущать. Просквозила только тень любопытства, которая и заставляла меня смотреть на гостя, не отрывая глаз. Тот наградил меня тяжёлым взглядом, вернул комфорку в первоначальное состояние. Я хотела запротестовать, вскочила с табуретки, но голова закружилась, и потемнело перед глазами – пришлось обратно осесть. – В этом вообще... вообще нет никакого смысла. К чему были обращены сорвавшиеся с губ слова? К моей жизни, к тому, что он её спасает? Есть ли в этом мире что-то более ненужное? – Я просто устала, я просто хочу это всё закончить, – бормочу неразборчивым скрипучим голосом. Но мои слова перебивает такое явственное, необычайно чёткое ощущение. Понимание. А он вообще не отсюда, он как будто из тонкого мира. Я это чувствую на подсознательном уровне. Возможно, его не существует в других реальностях, кроме моей, комфорку никто не повернул, и я уже сплю. – Ты кто? – спрашиваю напрямую. – Дьявол. – Не очень-то подходящее место для Дьявола? – я поднимаю глаза, ю мельком задерживая взгляд на немытой тарелке в раковине. Как будто его вырезали из другой картинки, из другой реальности, и вставили сюда. И вот теперь владыка ада стоит на моей кухне. Размеренный, спокойный, непоколебимый. Я перебираю в голове мысли одну за одной, и почему-то не нахожу тех, что помешали бы мне поверить, в то, что это действительно владыка ада. В то, что таким он и должен быть. Может, именно поэтому, я совсем не протестую, когда меня берут на руки и одетую укалывают в кровать. Или это потому, что я просто слишком устала, поизмоталась, поизносилась моя душа. И будь я демоном, ни за что не явилась бы за такой. – Человеческая душа очень ранима. Рвётся на ветру, как бумажная салфетка, – с каким-то удивлением замечает он, склоняясь надо мной. И я... поддаваясь какому-то непреодолимому инстинкту, неожиданной и глубокой жажде тепла, немного поддаюсь навстречу – и, чёрт возьми – действительно обнимаю его. Сцепляю руки в замок за его спиной. И мне х о р о ш о, и я по-прежнему полыхаю от одиночества и задыхаюсь от пустоты, но сейчас – немного меньше. И, нужно признаться себе, мне по правде говоря, совершенно всё равно кого обнимать, хоть самого Дьявола. Всё равно это сон, это бред сознания, нездоровая иллюзия, и всё не по-настоящему. Если бы это имело что-то общее с реальностью, он бы уже давно вырвался, но я выпускаю из объятий сама, позволяя себя разглядывать. Так внимательно, будто он ищет во мне что-то определённое. Впрочем, я тоже его разглядываю. «Если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть в тебя?» Что ж, я неоднократно пыталась перешагнуть порог того мира, что делать настрого запрещается. И вот теперь он пришёл. И смотрит. И гладит меня по скуле. Ласка отдаётся острой болью внутри рёберного остова. – Ты пришёл за моей душой? Возьмёшь меня к себе? Берусь за его руку. А она тёплая, немного шершавая. Можно гладить костяшки пальцев, целовать вдоль выступающих вен, ткнуться носом в ладонь. Ничего этого я сделать не успеваю. Чувствую на своих губах мимолётное мягкое прикосновение чужих, и на миг меня сковывает оцепенение, которое даже можно назвать... приятным? Туманное, сладкое, отдающие явным привкусом опасности и тревоги. Самое то для дурёхи вроде меня. – Не делай так, я этого не заслужила, – говорю и сама пугаюсь своих слов. Взгляд, которым меня награждают, может разрушать стены. Я прячу глаза, моргаю часто, но потом всё равно набираюсь мужества, чтобы вновь посмотреть ему в лицо. – Я не должна была этого говорить? – Не должна была, – мягко подтверждает он и снова припадает к моим губам. Только теперь совсем иначе, горячо и бешено. Мне кажется, будто я погрузилась под воду и уже долго не могу вдохнуть. Тот момент, когда после длительного удушья наступает состояние эйфории. Будто я его знаю, будто я уже слышала этот голос, будто я ждала его так сильно, что уже успела напрочь тронуться умом. На подсознательном уровне тянусь к нему и, держу пари, он слышит, чувствует, как стучит с перебоями моё сердце. Пуговицы на джемпере расстёгнуты, на рубашке – тоже. Сознание расслаивается, в голове царит полный беспорядок, и я не успеваю уловить все детали. Касания к разгорячённой коже: щёки, шея, ямочка меж ключиц. Он не давил, не напорствовал, мягкие плавные движения, словно кот. Я действовала скорее инстинктивно, чем осознанно. Потёрлась щекой о его плечо. До чего дошла, ласкаюсь к Дьяволу... Но от одних только касаний его губ всё тело насквозь прошибали импульсы. Боюсь даже предположить, чем мне придётся заплатить за эти несколько минут пьяного счастья. Он покрывает поцелуями грудь, умело и соблазнительно, и я начинаю чаще дышать, извиваться под ним и кусать щёки изнутри. Но потом, когда он ставит колено между моих ног, я замираю. Словно обдаёт волной пробирающего холода, и пара льдинок остаются застрвшими между рёбер. Они медленно таят, и это мучительно прекрасно. Грудь беспокойно вздымается с каждым вдохом. И мне кажется, наверное, из-за бреда сгорающего сознания, что в его взгляде сквозит необъяснимая... нежность? – Закрой глаза, – он гладит меня по щеке, убирает волосы за ухо. Я хочу спросить, зачем, но голос пропадает, я не могу выдавить из себя ни звука, и остаётся только подчиниться. Темнота мгновенно погружает в мир тактильных ощущений, погружает с головой, и теперь я чувствую так остро, будто у меня обнажён каждый нерв. Он целует мои дрожащие веки, и от этого обрушивается вселенная. Гладит живот, и небо по кусочкам падает вниз. Ладонь натыкается на что-то, и... Это... это же хвост! Гибкий, покрытый тёмной шершавой шерстью, заканчивающийся кисточкой. Но Дьявол не позволяет мне его потрогать, берётся за запястье и отводит руку в сторону. Пальцы спускаются вниз по животу, у меня внутри что-то обрывается, охватывает чувство свободного падения и я шумно втягиваю воздух, комкая в пальцах простынь, царапая покрывало. Он вводит сначала один, потом два пальца. Ритмичные движения, я мечусь по кровати, зажимая рот, кусая ладонь, меня разбирает на молекулы. Что будет, если соседи услышат? Хотя какая разница, что будет... Мне просто горячо, кайфово и всё. И всё. Как будто дали наконец напиться воды из чистейшего источника. Хотя, это так себе метафора. По комнате гулял едва заметный холодок, обжигая ещё разгорячённую кожу. Дьявол завернул меня в одеяло и отступил на шаг от кровати. Я уже была где-то на границе сознания, но неприятная мысль всё равно насквозь пронзила скользкой иглой. – Не оставляй меня? – поймала за рукав белой рубашки, задев пальцем колючую запонку. – Мы еще встретимся, – он деликатно высвободился из слабой хватки. – А сейчас тебе нужно поспать. Оставил за собой пустоту, лёгкость и силы дожить до понедельника.