Полёт попугайчика

Глава 11. В палате Кита миссис Хогарт безуспешно пыталась вручить сыну нехитрый больничный обед: на подносе стояла тарелочка с картофельным пюре и рыбными палочками, стаканчик вишневого желе и стаканчик сока. Миссис Хогарт то и дело ставила поднос на кровать, а Кит то и дело его отталкивал. Приходилось хватать поднос и отходить в сторону, а потом предпринимать новую попытку. — Тебе нужно поесть… поешь, пожалуйста. — Нет. Поднос в очередной раз оказался на кровати, Кит в очередной раз приподнял руку, чтобы спихнуть его на пол, но остановился, потому что в дверном проеме показалась рыжая яркая голова Томми Митфорда. Миссис Хогарт повернулась и посмотрела на Томми. Один ее глаз был густо накрашен, про второй она забыла впопыхах, собираясь в больницу к сыну, поэтому выглядела, как раненая полуслепая сова. — Добрый день, миссис Хогарт, — сказал Томми, подошел к ней и аккуратно потянул к себе поднос. — Можно? Я знаю волшебное слово, миссис Хогарт. Если позволите, без проблем накормлю Кита, только слово такое волшебное, что действует только тет-а-тет. Оливия впервые видела этого рыжего мальчишку, но он так искренне и открыто ей улыбался, а зеленые глаза так дружелюбно блестели, что она невольно улыбнулась в ответ и отдала поднос. — Я оставлю вас на полчаса, мальчики, только не вздумайте играть в подвижные игры. — Я не буду есть, — неприязненно сказал Кит, когда она вышла. Томми поставил поднос на столик, закрыл жалюзи пластиковой обзорной стены и вернулся назад. Забрался на подоконник, переставил тарелку себе на колени. — Зато я буду, — сказал он. — Позавтракать не успел. Кит умолк и отвернулся. Смазанное, медленное движение. Ни следа прежней уверенности. Кит словно потерял связь с окружающим его миром пространства и реальности, и двигался теперь на ощупь, в противодействующем ему тумане, словно младенец, изучающий бесконечные квадратные метры своей детской комнатки. Солнечные лучи рассеянным потоком пробирались через окна, скользили по белым обнаженным рукам Кита, останавливались на шее, и там переливались дрожащими волнами. Томми засмотрелся на их игру. Солнце всем светит одинаково, правда? — Я могу съедать всю твою еду, если скажешь мне расписание кормежки. — Тебя дома не кормят? — Периодически кормят. Просто я примерно представляю, почему ты не хочешь есть. Кит усмехнулся. — Ну да, — сказал он. — Хотя вряд ли поможет. Наверняка мне приспичит, и все-таки придется наложить под себя под присмотром мамочки или какой-нибудь медсестры. Чтобы не обляпался и правильно подтерся. Вишневое желе выпало из пластикового низкого стаканчика, Томми подцепил его ложкой и вернул обратно. — На дне обычно бывает ягодка, — разочарованно сказал он. — Не в этот раз, детка. Доедай и выкладывай. Пришел утешить? Пожалеть? Подарить мне медвежонка? Медвежонок в палате уже был. Довольно-таки потрепанный Тедди в клетчатом галстуке-бабочке. Он лежал на полу, задрав лапы. — Я его не кидал, — сказал Кит, проследив его взгляд. — Мать бегала тут и сбросила. — Это она тебя так уделала? — спросил Томми, деля желе на четыре дрожащие части. — Нет, — спустя секунду ответил Кит. — Отец. Ты никому ничего не расскажешь, Томми? — Не расскажу. Кит запрокинул голову и посмотрел на него, показав прозрачные серые глаза с мраморным узором радужки и расширенные матовые зрачки. — Не расскажу, — тихо повторил Томми. — Сара приехала, — ответил на это Кит. — Она собиралась идти в полицию, но… договорилась с матерью, что не сделает этого, если мать подаст на развод и уберет отца из моей жизни. И это все из-за меня. Если бы я ненавидел его, все было бы нормально. Но я помню, как он играл со мной, когда я был маленьким. Всегда покупал мне то, что я хотел. И теперь из-за меня ему опять пришлось уехать. Я даже извиниться перед ним пока не могу… В один день все рухнуло. Надо убрать мои плакаты… надо выбросить форму. А дальше… не знаю. Мать снова свихнется, и все из-за меня. Томми положил ложку, сдвинул поднос со своих колен. Ему в голову пришел умопомрачительный вихрь, завьюжил яркие картины несущихся под колеса дорог, желтых пустынь, ледяной колы, купленной на заправке. Ему представились зеркала на стенах ванны дешевой гостиницы, рваные на коленях джинсы, терпкий загар, свобода, свобода, много свободы, льющейся отовсюду. Разрушенные душные стены родного дома, пустующее место за школьной партой, ласковые глаза девушек с неизвестными именами, черная рубашка с длинным рукавом, красная акула, уходящая под рекламный щит, огни городов, истлевающие вдали, плотное небо, застегнутое на пуговицу луны. Все и сразу. И стекла расколотой жизни Кита, сплавленные краями заново, просто зажившие шрамы, забытые белые полосы, выступающие только под пристальным вниманием солнца. — Я бы тоже все бросил и уехал отсюда, — сказал он. Кит покачал головой. — Это не побег, — пояснил Томми, понимая ход его мыслей. — Это не значит — трусливо сбежать. Это значит — поменять свою жизнь. — Ты с ума сошел, рыжий, — почти ласково сказал Кит и протянул Томми руку, — но если ты задумаешь что-то подобное, то я подарю тебе тачку и ствол. Хочешь? Томми взял его руку, легонько прижал прохладные пальцы, и не стал отпускать. — Я задумывал увеселительную прогулку, а ты хочешь навязать мне прорыв с боем? — Жизнь без боя не сменишь, — возразил Кит. — Ну почему же. Можно завести ребенка. Говорят, здорово влияет. Кит сразу помрачнел. — Все, иди, Митфорд, — сказал он металлически-ровным голосом. — Нет у меня на тебя времени. И он вынул из-под подушки стопочку листов в пластиковой прозрачной упаковке. Томми присмотрелся и узнал пьесу Минди. — Хочу выучить наконец, — пояснил Кит уже мягче. — Не хочу, чтобы все развалилось из-за моей болезни. Не могу больше никого подводить. Томми кивнул. На пороге он обернулся и спросил: — Нога-то болит? — Пошел вон, — спокойно ответил Кит, просматривая листы. ** * С утра на небо нагнало грузных туч. Пепельные сверху, желтоватые снизу, они выглядели синяками на избитой насмерть плоти. Ветер гнал пыль и листву. Томми отправился в школу в старой серой водолазке. Оранжевую рубашку миссис Митфорд выбросила при тщательном обыске комнаты Томми. Она выбросила не только ее. Исчез ноутбук, стопка старых комиксов, где грудастые красотки в сапожках-ботфортах лихо стреляли с двух рук из блестящих пистолетов в городских оборотней. Пропали некоторые книги, а на видном месте появилась Библия, окаймленная золотым венцом. Томми ничего не сказал по поводу пропавших вещей, хотя видел — миссис Митфорд ждет реакции, и уже заготовила по этому поводу какую-то речь. В школу Томми шел медленно, старательно набираясь сил для встречи с Мораном. Его мучил тяжелый страх и заодно совесть — предстояло объясниться с Карлой. Что сказать другу, которого несправедливо и гнусно оскорбила твоя собственная мать? Томми не знал. Он понимал, что попался в ловушку. С одной стороны вековым дубом, вцепившись массивными корнями в семейную почву, высилось древо Митфордов, веточкой которого он являлся. Оторваться от этого древа, обидеть мать, нарушить табу, нанести рану доверию и уважению, к которому его приучали с детства, Томми не мог. С другой стороны он смутно осознавал, что жизнь его не может ограничиваться семьей, что он обязан уважать и ценить тех людей, другом которых стал. Внешний мир с его связями и привязанностями рано или поздно должен был стать для Томми новым домом, но как шагнуть на порог этого дома, если на улице стоит мать и скорбно прижимает руки к груди, со слезами на глазах глядя, как неблагодарный сын покидает ее, не удосужившись пригласить с собой? Ведь она готова создать ему уют и там, в этой новой взрослой жизни. Повесить шторы, испечь печенье. Нет-нет, она не будет вмешиваться, повзрослевший сын может делать все, что хочет. Ну, может, даст пару советов — с высоты своего опыта. Опыт никто не отменял, верно? Может, подскажет кое-что. Иногда. Только не бросай ее, Томми, ты нанесешь ей смертельную рану. Она решит, что ты ее ненавидишь, Томми. Она так и скажет: Томми, за что ты меня так ненавидишь? И тогда придется обнять ее и поцеловать, и провести в дом, и спрашивать разрешения каждый раз, когда решишь куда-то отлучиться. Не потому, что она хочет тебя контролировать, а чтобы не обидеть ее, чтобы доказать, как тебе ценна ее опека и мнение… Томми остановился. На школьном крыльце, почти у самой двери, стояла Минди, прекрасная, как осенняя ведьма. Слегка завитые волосы развевались под порывами ветра, мягкая кашемировая кофточка плотно облегала высокую грудь. Рядом с Минди стояла Карла. Карла с маленькой сумочкой на длинной цепочке, Карла с губами цвета фуксии, Карла в замшевых туфлях на высоком каблуке, в белоснежной юбке-резинке, обтянувшей задницу так, что выступали очертания маленьких трусиков. Карла и Минди смотрели на Томми и улыбались. Минди — презрительно, Карла — вызывающе. Ее глаза сияли от гордости, губы слегка шевелились — она что-то говорила Минди. Томми поднялся по лестнице под их пристальными взглядами, вопросительно глянул на Карлу, но она не ответила ему ни словом, ни движением. За спиной Томми они обе расхохотались, а смех в спину больнее, чем удар в спину, и Томми ощутил это в полной мере. Тучи чернели и чернели. Появилась лиловая угрожающая тьма, обнявшая их с горизонта. Томми наблюдал за небом из школьных окон, не слушая учителей и не занимаясь ничем полезным. Он просто сидел и смотрел, сложив руки перед собой. Вот-вот прольется дождь. Наверное, ледяной и жесткий, как копья, как стрелы, как титановые пластины, вшитые в живую плоть Кита. У неба были свои неприятности, у Томми — свои. Вопреки им он не думал о страхе, а старательно изменял и переделывал себя, подставляя кусочки мозаики, собранные по всему городу. Мистер Пибоди. “Этот город полное дерьмо, парень. Поднимись над ним, помаши крылышками и ты увидешь большую-пребольшую кучу отменного дерьма” Джастин. “Ты либо друг, либо никто” Кевин Кленси. “Соответствовать всему, что от тебя хотят другие, — смертельно опасно для твоей нежной душонки и тощего тельца. Ты скоро повесишься, будешь болтаться в петле, обмочишь штаны и обделаешься, а твоя мама закажет в морге грим мальчика-ангелочка. Но знаешь, если Они доводят людей до самоубийства, то должны понимать, что могут довести и до убийства тоже, не так ли?” Кит Хогарт. “Я одолжу тебе тачку и ствол. Изменить жизнь без боя? Да ты смеешься, Томми. Остановись... Стой. Стой...” — Стой, — сказал Берт Моран, отталкивая Томми от двери в мужской туалет. — Иди в кустик, присядь на корточки и пописай. Сюда тебя никто не пустит. — Ты мне надоел, Берт. С дороги, или я выбью тебе мозги и спущу их в унитаз. Слышишь меня, Моран? Посмотри на меня — я твоя смерть. Не ожидал увидеть меня так рано? Думал, смерть — сказочка для неудачников? Ошибочка вышла. — Митфорд! — Это Макгейл, веселый, улыбающийся. Пыльная подошва его кроссовка отпечаталась на темных джинсах Томми. Томми удержался на ногах, и пошел вдоль стены, прихрамывая. Давление в мочевом пузыре усиливалось. — Кирк. Как ты считаешь, сколько тебе осталось? Не пытайся узнать у меня, решай сам. Хоть раз в жизни что-то реши сам — напоследок. Окей? Это будет полезным уроком. Сколько минут ты себе отведешь? Три? Пять? Сколько времени тебе понадобится, чтобы прочитать молитву или завязать шнурки? Мимо равнодушной тенью проскользнул Алекс. Томми узнал его по запаху. Его чувства обострились, напряжение возросло, а рука сжимала невидимое оружие. — Алекс? Обернись и посмотри на меня. — Опять травите малютку Томми? Макс Айви. Остановился посмотреть на шоу. Слева снова Кирк, снова боль в бедре и еще один отпечаток на джинсах. Позорные метки на загнанном зверьке. Карла Нобл, Минди, Тина Джефферсон, Саймон Клири. Запахи, взгляды, отчуждение. — Она надевала босоножки на белые носки! Ты представляешь? — Наверное, будет дождь. У тебя есть зонтик, Тина? Пойдем из школы вместе? — Дай попробовать твой ключ, по-моему, мой погнулся или что-то в этом роде... — Митфорд, ты принес мне деньги? Это снова Берт Моран, его дышащая тупая туша, раздробившая ногу Киту Хогарту. Кит спит в наркотическом сне, на его лице маска, и собравшиеся кругом медики ввинчивают в его кость пластины, ставят спицы и прокалывают насквозь разошедшуюся кожу. Берт Моран — здесь. Новый капитан старой команды. Он здесь и ему нужны пятьдесят баксов. — К черту тебя, неуклюжий ублюдок. — Пошел к черту, ублюдок. Что из этого произнесено вслух? Первым рассмеялся Кирк Макгейл, за ним, повизгивая, захохотал Макс. — Ублюдок — твой папочка, Митфорд, — удовлетворенно пояснил Берт. — Я вчера пялил твою мамашу, а он даже выпить мне не предложил. Томми остановился. Иллюзия тяжелого, уверенно лежащего в руке оружия, стала полной, и этой потяжелевшей рукой, сжатой в кулак, он наотмашь ударил Морана. Ударил и сжался. Моран должен был, обязан был обрушить на Томми ответный удар, но вместо этого он слепо качнулся, схватившись за челюсть. Сделал два шага назад и прислонился к стене, мотая головой, словно бык в стойле. — Он тебя уделал! — в полном восторге заорал Кирк, пританцовывая вокруг Берта. — Тебя уделал педик, Моран! Ну ты и баран!.. Макс Айви вздохнул. — Ничего особенного не случилось, — брезгливо сказал он. — Заехал в челюсть, а Моран пасть разинул, и продырявил себе зубами язык. В подтверждение его диагноза Берт наклонился, уперся руками в колени и сплюнул на пол кровавую пенистую лужицу. — Ты в порядке, чувак? — спросил Кирк, нагибаясь и пытаясь заглянуть в лицо Берту. Томми не стал дожидаться ответа. Он ускорил шаг и завернул в боковой коридор, надеясь, что дверь на запасную лестницу открыта, и можно будет ускользнуть через нее. Уверенность и Томас покинули его при виде крови. Страх снова появился, старый приятель-страх. Никакого выхода, ни на запасную лестницу — дверь заперта намертво, ни выхода из школьного кошмара. Еще целый год, подумал Томми. Мне учиться с ними целый год. Пожалуй, Кленси прав, и придется вешаться. Эта мысль его неожиданно позабавила. — Открыть дверь? — ровным мягким голосом спросил кто-то. Томми шарахнулся и натолкнулся на худое, еле теплое тело. — Стэнли! — с облегчением выдохнул Томми. — Откуда ты взялся? — Я тут был, — самодовольно сказал Стэнли и показал Томми длинную швабру, мягкая длинная щетка которой распласталась по полу грязной медузой. — У меня есть ключ. — А тебе не попадет, если ты меня выпустишь? Стэнли медленно покачал головой и вынул из кармашка рабочего комбинезона блестящую связку. Он почти не глядя выбрал ключ, вставил его в замок и провернул. Дверь тихонько раскрылась, Томми сбежал вниз по лестнице и не видел, как Стэнли поднимает к носу швабру и нюхает ее, пропахшую мочой, грязью и моющим средством. Нюхает сосредоточенно, с наслаждением. И только после этого снова запирает дверь. Запасная лестница привела Томми в тупик. Вторая дверь, ведущая на улицу, тоже была закрыта. На маленькой площадке перед дверью умещались: пластиковое ведро с отломанной ручкой и коробка с пустыми картонными папками, аккуратно сложенными в кипы и перевязанные веревками. Больше не было ничего, и наверху тоже ничего и никого не было — дурачок Стэнли ушел, не задумываясь о дальнейшей судьбе Томми. — Господи, а... — простонал Томми, хватаясь за стену одной рукой, а другой расстегивая ширинку. Мерилом счастья его сегодняшнего дня оказалось сломанное пластиковое ведро, иначе пришлось бы коротать время запертым наедине с огромной лужей мочи. Звонить и просить о помощи было некому. Кит приходил в себя после операции, плавая в мареве золотистых лопающихся пузырей, наполненном нежным эхом. Рядом с ним сидела миссис Хогарт и безуспешно набирала номер мистера Хогарта, пропавшего в неизвестном направлении. Чуть позже Кит очнется, сжимая зубы и страдая от жажды, встретит испуганный взгляд матери и снова закроет глаза. Его мир рассыпался, и не осталось ничего, за что он мог бы уцепиться. Ему не о чем говорить с матерью, он и двух слов не сказал сестре. Он ждет Томми. «Слушайся Томми Митфорда, Кит. Только его. Он покажет тебе, как из этого выбраться». В это же время полицейские, вскрыв давно молчащую квартиру Кевина Кленси, обвиненного в растлении малолетних и краже по заявлению Шейлы Митфорд, обнаружат кишащее личинками тело в серой рваной куртке. В кармане куртки найдут двести долларов, на столе — бутылку виски, кофеварку с черным дном и стенками, пару дешевых сигар и маленький пузырек с сердечными каплями. Полицейские и коронеры займутся телом Кленси в назойливом жужжании десятков мух, упакуют в черный целлофан и позже заморозят дело о растлении по причине смерти обвиняемого. Миссис Митфорд звонит в полицию поинтересоваться судьбой своего дела, выслушивает короткий ответ и возмущается: как — умер? А кто понесет ответственность за кражу? Мой сын? Что вы говорите! Мой сын не вор, а жертва. И еще неизвестно, какие штучки вытворял с ним этот извращенец Кленси, а вы теперь говорите — он умер! И что мне делать? Она в задумчивости кладет трубку, потом хватает ее вновь и просит секретаршу соединить ее с директором школы. Джастин и Сара, между которыми растворилась непроницаемая стена романтики, сидят на веранде крошечной кофейни. Джастин снова не выспался, но номер в ближайшем хостеле заказан, и он терпеливо ждет, пока Сара прикончит свой кофе и штрудель, чтобы снова вернуться в номер и подремать перед долгой поездкой обратно. Сара по-семейному перекладывает ему на тарелку куски печеного яблока, посыпанного сахарной пудрой, и Джастин с благодарностью ест, хотя совсем не голоден. Сара не хочет больше оставаться в этом городе. Она не знает, что делать дальше, ее резервы иссякли. Вторая сигнальная ракета Кита Хогарт погасла в полной темноте. Кирк Макгейл, которому поручено разыскать Томми, бродит по школе, не особенно стараясь его найти. У Кирка развитое чутье, и сцена возле мужского туалета уже не кажется ему просто развлекательной. Что-то в жестах Томми, во взгляде Томми, в его отчаянии, раздражает и пугает Кирка. Оказаться с Томми с глазу на глаз ему не хочется, и поэтому он просто бродит по коридорам, подмигивая девчонкам и то и дело останавливаясь с кем-то поболтать. ** * Все эти события Томми проспал, лежа на пустых папках с именами забытых школой учеников. Здесь был и Джек Моррисон, случайно попавший под грузовик собственного отца, и Китти Бабкок, пропавшая без вести. Здесь был Гарри Бишоп, кем-то забитый до смерти в зарослях бурелома за городской больницей; и Эйприл Конорс, в которой проделала дыру труба, откачивавшая воду из городского пруда. Саймон Буш, свернувший шею на скользкой лестнице; Патрик Кэри, сгоревший заживо в старом деревянном доме своей бабушки; Грета Чапман, проглотившая не меньше дюжины шариков крысиного яда, и Элен Блэк, и Сандра Калхоун, и Джереми Аттвуд, и... С папкой, на которой было написано имя Томми Митфорда, на площадке запасной лестницы появился директор Деррик, бесшумно открыл дверь и остановился, глядя вниз. Даже в полутьме ярко светилась смятая рыжина волос Томми, прижавшегося щекой к крышке коробки. Директор присмотрелся и увидел открытые внимательные глаза. — Прогуливаешь уроки, значит, — веселым бодрым голосом сказал директор. — Хорошее нашел местечко, если бы не Стэнли, я бы тебя никогда не нашел. Директор Деррик считал, что умеет разговаривать с молодежью на одном языке, хотя давно уже был сед и начал источать дрянной запашок старости. — Ну, вылезай из коробки, мальчик, нам нужно с тобой кое о чем потолковать. Томми послушно поднялся, отряхнул с себя пыль, особенно старательно стер отпечатки кроссовок Макгейла, и только потом пошел по ступенькам вверх. В школьных коридорах было пусто и тихо. Занятия закончились. Электрический свет горел тускло, еле рассеивая грозовую тьму, ползущую из окон. В столовой Стэнли намывал пол, бормоча что-то себе под нос. Увидев Томми, он весело помахал ему рукой. В кабинете директора горели не только лампы, но и настольный абажур, зеленый, с кистями. Уютная вещь конца прошлого века. Лампы пощелкивали, абажур тихо мерцал, окружая себя теплой прозрачной аурой. — Присядь. Томми сел на краешек стула, остро ощутив незащищенность спины. Директор Деррик устроился на своем месте, отодвинул абажур, и зажмурился, как большой седой кот. — Ты талантливый мальчик, Томми, — сказал он, не открывая глаз и поигрывая сплетенными в корзиночку сухими пальцами. — Мне доводилось читать некоторые твои... хм... вещи. Бойко написано. — Спасибо. — Но! За окном грохнуло. Целый день созревавшая гроза вырвалась на свободу. Небо раскололось, как старый паркет, с оглушительным треском и пыльными тучами. — Но мне всегда казалось, что на тебя оказывают дурное влияние. Томми, ты в самом начале жизненного пути и тебе некуда торопиться. Ты еще не способен отличить скверное от возвышенного, грязное от светлого, чувство от желания и дурную зависимость от любви. Это не упрек. Понимание таких вещей приходит с опытом, а дети неопытны. Они принимают одно за другое, и иногда такие ошибки становятся роковыми. Для того, чтобы этого не случилось, мы и наблюдаем за вашим творчеством, за вашими поступками и поведением. Не для того, чтобы осудить, а для того, чтобы вовремя подсказать, где нужно свернуть, чтобы не попасть на скользкую дорожку. То, что ты пишешь, говорит о некоторой развращенности. Нет-нет, это не твоя вина, это вина того, кто в тебе эту развращенность поселил. — О чем вы? — коротко спросил Томми. Дурацкий зеленый абажур растерял все очарование и стал выглядеть пыточной беспощадной лампой, выжигающей глаза на долгом утомительном допросе. Директор слегка смешался. — Я говорю, например, о твоем исследовании по поводу некоторых... неестественных связей в этом городе. Ты провел в библиотеке немало времени, но почему-то вместо того, чтобы прочитать о лучших наших жителях, об их деяниях и пользе, которую они принесли, ты раскопал худшее. Это не могло быть твоим собственным интересом, правильно? Тебе кто-то подсказал искать все эти гадости. Томми не ответил. Он наблюдал за директором Дерриком, пытаясь понять, что именно заставило этого человека посвятить свою жизнь работе с детьми. — Я не трогал тебя, пока ты не начал проявлять другие пугающие симптомы. Ты скатился в учебе, о тебе пошли разные слухи... рассорился с друзьями, выкрал у матери деньги. Тебя видели в сомнительном заведении с человеком намного старше тебя, и говорят, поведение твое было предосудительным. Я не хочу тебя ни в чем обвинять, я хочу помочь. Твоя мама озабочена твоим состоянием, и я тоже. Мы решили, что тебе стоит начать посещать школьного психолога, а если он даст соответствующую рекомендацию... — А парень, который повесился год назад, — он посещал этого школьного психолога? — глядя ясными спокойными глазами, спросил Томми. — Помните? Он тоже здесь учился. — Не помню, — парировал директор Деррик, — но если он повесился, значит, в свое время отказался от помощи школы и профессионалов. Не повторяй его ошибок. — О нет, — ответил Томми. — Лучше я наделаю своих. Директор улыбнулся. Ему показалось, что это удачная шутка. — Ты сам все понимаешь, как я погляжу, — сказал он. — Надеюсь завтра увидеть тебя веселым и улыбающимся, новым смелым человечком, оставившим позади дурные наклонности. И знаком он дал понять, что аудиенция закончена. Томми поднялся и подошел к двери, и там остановился в нерешительности, кусая губы. — Директор Деррик, — выговорил он. — А что бы вы сделали, если бы узнали, что... некоторые ученики постоянно достают другого? — Это процесс социализации, Томми, — рассеянно ответил директор Деррик, раскрывая ноутбук. — Я могу вмешаться, но этому ученику станет только хуже. Ребята в твоем возрасте должны уметь решать такие проблемы, иначе им и в будущем придется туго. Конечно, никто не должен выходить за рамки, и за этим слежу и я, и остальные преподаватели. А в чем дело? Тебя обижают? — Нет. — А почему ты спрашивал? — Просто подумал... вы сказали, что взрослые существуют для того, чтобы помочь, направить и все такое. — В крайних случаях. В остальном у вас полная свобода, и разве это не прекрасно? Разве не ее вы цените больше всего? — Пожалуй, ценим, — согласился Томми. — Спасибо за объяснение, директор Деррик. Я очень рад, что вы обратили на меня внимание и сказали пару приятных слов, но к психологу я ходить не буду. Я имею право отказаться, или этот вопрос выходит за рамки моей свободы? — Твоя мама… — Начал было директор, но Томми не услышал конец фразы. Вышел, захлопнув за собой дверь. Ничего не заканчивается просто так. Натянутая тетива рано или поздно посылает стрелу в цель, загнанный в угол снайпер бьет прикладом по голове. Начатое давным-давно действие еще не достигло того пика, когда в ответ начинается противодействие, и Берт Моран исправил эту погрешность. Он стоял под черным потрепанным зонтом, натянув на голову куртку. Кровь запеклась в трещинках губ. Рядом с Мораном стоял Кирк Макгейл, утомленный долгим ожиданием, но так и не придумавший причину, чтобы уйти домой. Макс Айви держал над головой красивый блестящий зонт серо-стального цвета и выглядел бесстрастным, как дворецкий, брошенный хозяином возле борделя. Томми подхватили с двух сторон — Айви накренил купол зонта, милостиво оберегая Кирка. — Попавась птичка, — глухо прошипел Берт, таща Томми на задний двор, за спорткорпус с раздевалками и душевыми, прямиком на футбольное поле. — Пятьдесят доввавов. Доввав за круг, и мы тебя отпувстим. Макс безразлично кивал. Он давно потерял интерес к Томми, к Киту Хогарту, но точно знал: свои деньги нужно возвращать. Пусть не в долларовом эквиваленте, не это имело значение. За свои деньги ты должен что-то получать, учил его отец. Что-то, что тебе нужно, что тебе интересно. Максу было интересно посмотреть, как Митфорд отдувается за долг Морана, поэтому он и шел на поле, брезгливо обходя лужи. Ветер усиливался. Его порывы порой не давали нормально вдохнуть, а небо опустилось так низко, что походило на черный, в пузырях и потеках, потолок крэкового притона. Обычного грохота деревянных ступеней помоста и зрительских рядов Томми не услышал. Их перекрыл гул грозы, шлепанье дождевых кнутов по низким солнечным тентам, которые не успели отвязать. Под этими тентами, просевшими, словно беременные животы, все остановились. — Бегай, — приказал Кирк. Ему не хотелось слушать, как Моран жует свой прокушенный язык в попытке объяснить Томми, зачем его сюда привели. — Пятьдесят кругов за пятьдесят баксов. Пошел, давай! И вытолкнул Томми на поле. — Тент протекает, — озабоченно сказал Макс Айви. — Мне за шиворот капает. — Да его прорвет к чертям, этот тент, — дрожа, ответил Кирк. — Долго я здесь не задержусь. — Что встал? — зло выкрикнул Макс. — Беги! Томми сбросил с плеча сумку, еще раз оглядел троицу, криво улыбнулся и побежал. В небе сверкнула бриллиантовая молния, а за ней сразу — вторая, лиловая. Чернота раздалась весенним ледоходом, тучи развалились и собрались вновь. Ледяной дождь беспощадно бил по плечам и затылку, кеды скользили. Дышать было трудно с самого начала, столько воды скопилось в воздухе, что легкие разрывались. Одежда прилипла к мокрому телу глиняным панцирем. Томми бежал, покачиваясь, как легионер по германским потайным тропам. «Этот круг на тебе, Томми. Второй — на мне. Будем чередоваться, и все пройдет отлично. Доверься» В бок всадили крюк. Сердце трепыхалось, словно мышь в полиэтиленовом пакете. Томми с утра ничего не ел, и желудку вздумалось об этом заявить тупой, ворчащей болью. Мир сократился до сферы в три шага вперед, вправо-влево и назад, но Томми мог бежать только вперед, ровно до белого опавшего флажка, у которого эстафету примет Томас… — Раз! — спустя вечность проорал Макс Айви. — Не нравится мне это, — нерешительно поделился Кирк. — Давайте еще пару кругов и свернем его с маршрута… Берт Моран не ответил, только облизнул окровавленные соленые губы. Девятые валы обрушились на город. Грохот шел словно из-под земли, и в голове каждого мелькнула мысль: плотина. Плотина должна выдержать, ее шлюзы и люки работают под внимательным присмотром, и плотина должна выдержать… — Два, — сухо сказал Айви спустя несколько минут. Кирк повернулся и увидел черную, облепленную грязью фигурку, вынырнувшую из водяного серого тумана. — Где-то навернулся, — констатировал Макс. — Хватит, — занервничал Кирк. — Наверняка штормовое предупреждение объявляли. Берт отрицательно покачал головой, и Кирк умолк. — Три. Томми появился намного позже, чем в первый раз. Он тяжело, со свистом, дышал, но пробежал мимо, ни на кого не глядя и опустив голову. Волна ледяной воды обдала Кирка справа, вымочив его до пояса и чуть не сбив с ног. Выстрелом хлопнул мокрый тент, и тут же взвился вверх, таща за собой безуспешно вцепившегося в него Стэнли, тоже мокрого, с вытаращенными безумными глазами. — Мой бог! — выкрикнул Кирк, заглушая ветер. — Кретин! Чтоб ты издох, сука! Я уж решил, плотину прорвало! Какого хрена ты творишь? Стэнли замер, не дыша. Он выпустил тент, и тот бился на ветру, как гигантский полосатый парус. — Их отвязывают в грозу! — пояснил, повысив голос до визга, Стэнли и потянулся к кольцам-креплениям второго полосатого полотнища. — Этот даун нас утопит, — сказал Айви. — Он отвязывает нашу крышу! Берт Моран неразборчиво выругался. — Пойдем домой, Берт, — сказал ему Кирк. — Завтра продолжим. Стэнли близоруко всматривался в пелену дождя, оставив в покое тент, и Кирк Макгейл все-таки обернулся посмотреть туда же, единственный из удаляющейся с поля троицы, кто ощущал чуть больше, чем полагалось. Он увидел неподвижно стоящего у тентов Томми. Опущенные руки, волосы цвета запекшейся крови. Томми смотрел им вслед, и Кирк вздрогнул. Именно такого взгляда в детстве Кирк ожидал от чудовища, живущего в шкафу. Прятался под одеяло, боясь увидеть, как Чудовище Дьявольски Жадно Смотрит. «Сегодня я лишь присмотрю лакомый кусочек, Кирк, а завтра отгрызу тебе ножку, мммм, это будет вкусно…»