Тусклый, бессмысленный свет

Я сделала затяжку и с огромным усилием подавила желание откашляться. Курить начала недавно, но это всегда казалось мне «признаком зрелости и крутости», а значит нужно перетерпеть. Они должны принимать меня за свою. Он должен принять меня, а значит нужно соответствовать образу. Ещё одна быстрая затяжка и окурок летит в лужу, издавая неприятное шипение от соприкосновения с водой. Я поправляю короткую кожаную юбку и разворачиваюсь к большой металлической двери, чтобы наконец войти. Глубокий вдох. Выдох. Тишина, только стук моих каблуков эхом отдаётся от стен. Хотя, мне и начинает казаться, что это стук моего же сердца. Волнуюсь. Просто с ума сойти можно. Ещё один глубокий вдох и я вижу нужную мне дверь. Нервный смешок вырывается прямо из груди только от одной мысли, что такие встречи на заброшенном складе посреди ночи стали для меня нормой. Я слышу голоса, но не различаю слов. Значит Он не один. Рука нерешительно касается дверной ручки и мне приходится приложить не малые усилия, чтобы отодвинуть дверь. Слово «открыть» тут даже не подходит, но меня уже это не волнует, когда я наконец захожу в небольшое помещение и вижу то, что не должна была увидеть. Не хотела увидеть. Бледный худощавый парнишка привязан к офисному креслу. Его голова опущена и я не могу разглядеть лица. Капельки чего-то алого стекают по подбородку и капают на некогда белую футболку. Кровь. Много крови и грязи. Чёрные волосы прилипают к лицу. Я невольно вздрагиваю, но быстро беру себя в руки.        — Марисса, я как раз тебя ждал, — Я с трудом отрываю взгляд от парнишки, до сих пор не понимая, жив он или уже нет. Тот, из-за кого я здесь, пристально смотрит на меня, вытирая грязной тряпкой кровь с рук. Он опускает взгляд и едва заметно улыбается уголками рта, от чего мое сердце пускается в бешеный пляс.        — Я могу вернуться чуть позже, сеньор Бустаманте.        — О, не стоит, — Он бросает тряпку на пол и отворачивается. Я не могу видеть, что именно он делает, но четко слышу знакомый глухой стук. Я знаю, что сейчас произойдёт. Чувствую каждой клеточкой кожи, но не могу пошевелиться. Мне нельзя, иначе, есть вероятность выдать себя, а на пол пути такого допустить нельзя. Белая, едва заметная вспышка ослепляет меня и я зажмуриваюсь. Я чувствую, как что-то тёплое и мокрое неприятно окатывает меня, словно капельки воды. Мне хочется, чтобы это была вода. Просто вода. Пожалуйста, Боже, пусть это будет вода. Мои мольбы остаются неуслышанными. Я открываю глаза и вижу капельки крови на своих руках. Мне страшно и, кажется, даже немного трясёт, но я лишь крепче сжимаю кулаки и ногти больно впиваются в кожу.        — Это идиот решил, что сможет меня переиграть. — Голос Пабло заучит где-то вдалеке, а в голове у меня лишь один вопрос — почему так пахнет гнилью? — Перепродавал мой же товар и разницу оставлял себе. Глупый, глупый мексиканец. И тут до меня доходит. Я знаю его. Или уже правильнее сказать — знала? Это обмякшее тело принадлежало Мануэлю Аггирэ и мы пересекались несколько раз. Я закусываю нижнюю губу и чувствую, как рука Бустаманте опускается на мое плече.        — Пойдём. Серебряный пистолет он держит в одной руке, а второй поглаживает мое плечо, медленно опуская руку ниже, на талию. Мы выходим, оставляя тело. Мне даже не хочется называть ЭТО Мануэлем и я стараюсь подавить нарастающий ком в горле. Комната, куда он меня привёл, практически точно такая же — пыльная, заброшенная, опустевшая. Тусклый свет уличного фонаря заполняет помещение. Кажется, когда-то это был чей-то кабинет, если на складах такие вообще могли бы быть. Он снимает пыльную пленку с дивана и воздухе повисают грязно серые облака, скрывая собой мужскую фигуру. В горле словно что-то защекотало и я непроизвольно откашливаюсь, прикрывая рот рукой.        — Присядь. — Он указывает на диван и я, не имея права спорить, сажусь и смотрю теперь на него снизу вверх. Его крепкие руки вновь опускаются на мои плечи. — Моя милая Марисса, — Он проводить тыльной стороной ладони, на которой все же остались алые запекшиеся отпечатки, по моей щеке и заправляет прядь волос за ухо. Его руки все ещё пахнут кровью и металлом. — Я же всегда был добр к тебе? Ответь мне.        — Да, сеньор Бустаманте. — Мне словно не хватает воздуха и мой голос звучит хрипло, почти шёпотом.        — Я тебя не слышу, Марисса. — Он недовольном качает головой, а затем резко хватает меня за волосы на макушке и наклоняет голову так, что глаза начинают слезиться. — Громче, девочка моя. Я облизываю пересохшие от волнения губы и держусь из последних сил, чтобы не заплакать.        — Да, сеньор Бустаманте! Я чувствую, как он медленно ослабевает хватку и на его лице появляется некое подобие улыбки, от чего у меня по всему телу пробегает холодок. Он присаживается на корточки и наши лица теперь на одном уровне. Пистолет опушен, но всё ещё болтается на указательном пальце левой руки.        — Тогда зачем ты так со мной, моя милая Марисса? — Его голос звучит мягко, но я напрягаюсь всем телом. Не имея ни малейшего понятия, что ответить, я отвожу взгляд, но крепкая мужская рука придерживает мой подбородок, заставляя вновь взглянуть в голубые глаза. Неужели меня рассекретили? Даже страшно об этом подумать. — Сколько тебе лет? Я вздрагиваю, совершенно не понимая, к чему ведет наш разговор, но прекрасно осознаю, что долго отмалчиваться не смогу. Лёгкая улыбка на его лице еще не значит, что он готов шутить или вести задушевные беседы. Улыбка в этом мире вообще ничего не значит.        — Неделю назад исполнилось двадцать, сеньор. Он гладит меня по волосам, играясь и накручивая прядь волос на свои сухие пальцы. От плохого освящения его зрачки расширяются и глаза теперь практически черные.        — Двадцать.. — Он наклоняет голову на бок и смотрит куда-то, словно, сквозь меня, а я не смею нарушать повисшую тишину. — Что же, тогда скажи мне, почему они послали столь неопытного сотрудника ко мне?        — Я не понимаю, сеньор Бустаманте, — мой голос дрожит, но нас в академии учат держаться до последнего, а значит выбора у меня нет. Он гулко выдыхает и крепче сжимает мой подбородок от чего у меня сводит челюсть, а наигранная улыбка моментально сходит с его лица.        — Я далеко не дурак, а ты не настолько милая, чтобы и дальше нам продолжать эти игры. — Он отпускает мой подбородок, слегка отталкивая, словно избавляется от грязи на руках. — Я позволил тебе быть рядом со мной так долго только потому, что ты мне приглянулась. Скажи спасибо своей заднице, что ты ещё жива. Я готова расплакаться, как маленький ребенок, но лишь крепче сжимаю кулаки и ногти больно впиваются мне в кожу. Это отрезвляет.        — Я знал с самого начала, что ты детектив.. или еще студентка? — Он вопросительно приподнимает одну бровь. — Не важно. Мне просто было интересно, куда тебя заведет твоя же глупость и милая мордашка, а все твои супер важные отчеты и наводки жестко контролировались. — Мужчина изобразил что-то руками и хмыкнул, давая понять, что вся моя деятельность может уместить в этой усмешке. — Но у меня к тебе предложение — будешь теперь моей. Он встает и отворачивает от меня.        — Я не по…        — Заткнись, — Я слегка пошатываюсь, испугавшись раздражения в его голосе. — Что тут-то тебе не понятного? Будешь работать на меня, полностью — заметёшь все следы в полиции, а сама будешь делать то, что я тебе прикажу, ходить туда, куда я тебе скажу и выполнять все мои прямые указания. Понятно?        — Я не предатель..        — Это похвально, но твоё упорство жизнь тебе не сохранит, — Он опять усмехается, облокачивается о пыльный офисный стол, оставляя пистолет за спиной, и поворачивается ко мне. — Подойди. Я подымаюсь и медленно подхожу к нему, прилагая немалые усилия, чтобы просто передвигать ногами. Страх от неизвестности полностью поглотил меня. Не хочу и не могу думать о том, что он со мной сделает — перед глазами всё ещё бездыханное тело мексиканца. Значит, это было показательное убийство, специально для меня?        — Раздевайся, хочу посмотреть с чем имею дело.        — Что?! Я напрягаюсь всем телом, чувствую каждую мышцу, каждую клеточку. А он лишь заливается смехом, напоминающий мне собачий лай, и сжимает мое лицо окровавленными руками.        — Девственница что ли? От его насмешек мне становиться не по себе. Никогда не считала себя в чём-то ущемленной или попросту не такой, как все, но из его уст этот вопрос звучал, как недостаток.        — Да.. — Мой голос звучит тихо и я молю всех существующих и известных мне богов лишь о том, чтобы Бустаманте не попросил повторить. Но он словно ожидал такого ответа и, к моему счастью, промолчал, продолжая улыбаться. За большими грязными окнами пошёл дождь, а мужчина резко притянул меня к себе и я, неуклюже пошатнувшись, уткнулась в широкую грудь. Его голова опустилась на мою макушку и руки переместились на талию. Мне словно перехватило дыхание и было трудно дышать. Запах метала перемешался с чем-то сладким и медовым, абсолютно не понятным мне. Сердце бешено колотилось в такт дождю.        — В таком случае, я точно хочу, чтобы ты была моей. Он опускает руки ниже, мне на ягодицы, и я словно забываю, как дышать. Хочется оттолкнуть его, сбежать отсюда, но я продолжаю стоять, как парализованная. Руки не слушаются меня и всё, что я сейчас могу — дрожать. Он делает глубокий вдох и больно сжимает руки, издавая протяжный, хриплый стон.        — Пожалуйста, не надо! Я сделаю, что угодно! Только, прошу.. Он вновь усмехнулся, выдохнув мне в волосы, но руки всё же убрал. Медленно, лениво, проведя вверх, по спине, и остановился на плечах.        — Я не изверг.        — Вы убийца. — Я сама не понимаю, откуда во мне появляются силы и смелость что-либо сейчас говорить. Всё ещё чертовски боясь, что он в любую секунду может передумать, я бросаю на него быстрый взгляд, но вижу лишь лёгкую щетину на подбородке и шее — его крепкие руки обнимают меня за плечи, не давая возможности двигаться.        — Это мой способ к существованию. Когда-нибудь ты поймёшь, что нет только белого и только чёрного. — Его голос звучит мягко и, к моей радости, в нём нет ни капли злости или раздражительности.        — Но у Мануэля могли быть причины так поступать. Бустаманте делает глубокий вдох и отстраняется от меня. Дождь за окном усиливается и мне начинает казаться, что старые окна могут не выдержать такого напора.        — У меня тоже есть причины поступать так, как я поступаю сейчас, — Он медленно обходит стол и становиться напротив меня. Его пальцы плавными движениями выводят какой-то незамысловатый узор на пыльном столе, а я, к своему удивлению, чувствую, что страха больше нет. Не могу точно сказать, что так подействовало — то, что он наконец не прикасается ко мне или его манера разговора, мелодичный тембр голоса. Не знаю. Но дрожи в теле больше нет. — Вопрос лишь к тебе, моя милая, милая Марисса. — Он поднимает на меня полный безразличия взгляд. Секундное облегчение исчезает в тот же момент, когда его пальцы касаются серебристой ручки пистолета. — Что выберешь ты — быть моей или умереть? На мгновение перед о мной всё исчезает и единственное, что я могу разглядеть — чёрное дуло пистолета. Слабый вдох. Выдох. Я закусываю губу и не отвожу зачарованного взгляда от манящей черноты, понимая, что выбора у меня нет. В академии нас готовят на убой, как свиней. Я не знаю, как быть предателем и он это понимает.        — Я не совру, если скажу, что мне жаль. Он выжимает курок и последние, что я вижу перед собой — тусклый свет уличного фонаря. Бессмысленный и тусклый свет. Холодно. Очень холодно в груди. Знаете, умирать не страшно. Страшно понимать, что всё, сделанное мной в этой жизни — зря.