***
Чонгук не стал церемониться с очередным своим пожизненным врагом — красивой и новой дверью, скрывавшей за собой недра ченовской пещеры. Жестом, преисполненным элегантностью, — пинком, то бишь — вампир снес незначительное препятствие и вступил в темный коридор. Свет почему-то нигде не горел, а ведь солнце уже успело скрыться за горизонтом. И все это было очень странно. Чен боялся темноты и не мог оставаться в ней надолго, ему всегда была нужна компания, которую он часто находил в лице леприкона-второэтажника и колдуна-шарлатана, промышлявшего разного рода спекуляциями и носившего имя Пак Чанёль. В глубинах квартиры сначала раздался булькающий звук, а потом некое подобие вздоха. К выходу полетели мыльные пузыри. Все это было очень-очень странно. «Что за нафиг? — пронеслось в голове Гука. Он настороженно всматривался в стены, в пол и потолок, как будто те могли ответить. Один из пузырей приземлился Чону на голову, моментально лопнув. Чонгук сердито фыркнул. — Как только я найду тебя, Чондэ, тебе кранты, слышишь, придурок?!» Послышалось дикое ржание. Чондэ не мог читать мысли. И, конечно, он не мог издавать звуки лошадки. Все это стало, безусловно, еще страннее, чем раньше. Это была та критическая точка странности, когда человеку кажется, что всё, дальше зайти просто невозможно, нереально и невыполнимо, но вот через некоторое время действительно наступает переломный момент, когда тайное становится явным. Внутри как будто произошел взрыв: настоящая какофония из крякающих, визжащих, хлюпающих и хрюкающих звуков смешалась с бардаком, царившим в квартире. Казалось, что вещи сами издавали шум, прыгали, бегали, летали, и парили, парили, непременно парили в мыльных пузырях, достигавших размеров обычного холодильника. Чонгук ворвался в гостиную комнату, включил свет (дурацкая привычка еще со времен бытия человеком, ведь сейчас он прекрасно видит в ночи) и, о боги, лучше бы он этого не делал. Ляля, Дипси и Тинки-Винки находились в комнате. Похоже, они играли в карты. Похоже, в покер. И похоже, Дипси мухлевал. Чонгук почти что влепил себе по морде, пытаясь прикрыть глаза рукой: — Это ведь не межвидовая оргия, да, ребята? Он не видел, как троица зверей начала спешно сворачивать свой маленький шабаш в доме одного из хозяев, но прекрасно слышал, как они копошишись, прибирая за собой. Слегка отодвинув палец, Гук заметил пустые бутылки из-под молока, бабл-ти и баночки пива, рядом расставленные на милом журнальном столике орехового цвета. Не выдержав сей сцены, сильно зажмурился и, не убирая ладони с глаз, на ощупь отыскал дверную ручку, чтобы встать в проходе и помешать уходу дебоширов. Домашняя скотинка устроила пати на хате... и не простую пати, а пати с бухлом. Ну надо же! Когда что-то склизкое охватило его голеностоп, он моментально распахнул глаза, встал в боевую позицию и, бросив брезгливый взгляд на щупальце Тинки-Винки, что продолжало оборачиваться вокруг его ноги, посмотрел на кракена Сехуна, лошадь-единорога Чонина и Рыбище Бэкхёна и Чена. Да, соседи со второго этажа были очень странными и, кажется, делали все, чтобы поддерживать статусы чудаков. Они даже завели не домашних домашних животных. На пати не хватало только По, феникса Чанёля. — Ну теперь понятно, кто вырубил телек. Рыбище Ляля[1], которая занимала ровно половину длинной гостиной, сдулась, как воздушный шарик, и, став крохотной рыбкой, со шлепком грохнулась на пол и завалилась на бок, молчаливо прося прощения. Замечание было сделано вовсе не ей, а бардовому кракену, но в компании домашних зверьков именно она обладала совестью и бОльшим стыдом. Лошадь-единорог упрямо смотрела Гуку в глаза, отрицая свою причастность к творившемуся беспределу. «Каков хозяин, такова и животинка», — подумал Чонгук, невольно сравнивая Чонина и Дипси. Первый все время, всю свою жизнь непрерывно трындел, что Дипси — настоящий единорог, хотя даже Бёну было ясно, как божий день, что рог на лбу коняшки сделан в технике папье-маше. Никто так и не смог переубедить Кая, он же Чонин, что нет смысла в маскировке обычной лошади под единорога. Если какое-то время жители ЗАПЕКанки пытались поверить словам Кая, то после того, как у Дипси на виду у всех отвалился фальшивый рог, они были вынуждены прекратить операцию. Даже крики Чонина, что у его лошади сейчас период линьки, ничего не смогли изменить. Во многом благодаря потому, что буквально на следующий день рог Дипси снова явил себя миру, «отрос», как выразился хозяин недоединорога, потому что «линька закончилась». После этого происшествия у Дипси не было и шанса доказать свою причастность к роду единорогов. Но, по-видимому, Дипси сам успел уверовать в мечты человека. Ну... не совсем человека, а эльфа. Все-таки, какими бы странностями не страдал Чонин, отменить его происхождение было так же невозможно, как признать Дипси чудо-лошадью. — Народ, я вас не в первый раз прикрываю, но вот это, — Чонгук обвел взглядом кавардак, воплотившийся в самой своей мощной ипостаси, и сердито сверкнул горящими угольками глаз, — ВОТ ЭТО УЖЕ ПЕРЕБОР, ВЫ, ГРИБНЫЕ ЗАСРАНЦЫ! А НУ БЫСТРО ПРИБРАЛИСЬ! Никто даже не предпринял попытки послушаться Чонгука. Что ж, это было вполне ожидаемо. — Ладно, если б вы собирались здесь тихонечко, но нет же! Вам обязательно надо что-нибудь выкинуть! — распалялся он стоя в проходе, чтобы не дать виновникам сбежать. — Какого хрена я, спрашивается, должен страдать из-за вашего ржача, пузырьков и огромных, просто бесконечных щупалец! Ляля что-то пробулькала и причмокнула губами, судя по всему, снова извиняясь за всех. Гук махнул на нее рукой, говоря, чтобы она отдохнула и сильно не напрягалась. В прошлый раз, когда он застал ее с Тинки-Винки и она снова начала булькать, Ляля так забулькалась, что ее пришлось срочно госпитализировать в ближайший водоем — раковину в ванной комнате, где она раздулась ровно в четверть истинного размера, и своими острыми зубами едва не откусила щупальце кракена. Гуку тогда тоже досталось. Вспоминать об этом не очень хотелось. Чон направил свой строгий взгляд на короля нарушителей — того самого кракена Тинки-Винки. Вот уж кто действительно потерял стыд и чувство меры. — Ты, — вампир ткнул в него пальцем, — в этот раз не сбежишь через канализацию. Чтоб всё вылизал тут, усёк? Ты что, Хосок, чтобы оставлять после себя горы слизи? Кракен потупил свои кругло-овальные глазки. Невозможно было устоять перед соблазном. Гук воспользовался приемом нечестным, затрагивающим жизнь другого сверхъестественного существа, но кракен каждый раз скукоживался, стоило его сравнить с человеком-студнем, желейкой, как его ласково называли запеканочники, слизняком, — когда злились и хотели прихлопнуть из-за постоянных выделений слизи. Чон Хосок был настоящим солнышком обоих этажей общежития, однако ему трудно было избежать тех ведер тихой ненависти, которые жители любезно посылали ему, утопая по щиколотку в желейной массе при выходе из своих квартир. Чонгук тоже ругался на него, но, неосознанно жалея того, старался вести себя не так отвратительно, как со всеми остальными. Хосок был хорошим, пожалуй, лучшим среди всех. Но не бороться с его слизью было так же неосуществимо, как не ругаться на всех подряд. А еще не дарить ящики освежителей для воздуха, потому что хотя сам Хосок вообще не пах (разве что для Чонгука немного солью), его выделения воняли отвратительно. А брезгливый (!) кракен не хотел быть похожим на студень. Хосок был идеальным рычагом давления на Тинки-Винки. Невероятно, но животные отошли от Гука и принялись убирать за собой весь Армагеддон, что они устроили. Еще одна причина быть более лояльным к Хосоку.***
В ходе допроса, во время которого кракен и рыбка пытались ускользнуть от детектива Чона не менее шести раз (пришлось делать пометки фломастером на крупе фейкового единорога), выяснилось, что настоящий жилец квартиры покинул дом в семь часов вечера, зачем и куда ушел — неизвестно. Но с цветами. Большими. Невероятно вонючими. Не игрушечными. Сейчас резонно задать вопрос: «каким образом трое тезок Телепузиков выдали все, что им было известно?». Точно так же резонно ответить: «это дом сумасшедших, тут многое возможно из того, что невыполнимо в большом мире». Ну а если серьезно, то Тинки-Винки умел немного писать, и худо-бедно, но детектив Чон понял, что хотят до него донести. — Так, парни, — произнес он, поднимаясь с теперь уже девственно чистого дивана, и хлопнул себя по ляжкам. Ляля сердито раздулась и затрепыхалась. — Ну и ты, — великодушно согласится с ней Чонгук. — Хочу лишь сказать одну вещь. Проуэбишэн[2]. На этот раз Гук хлопнул в ладоши и покинул зверей, а те остались гадать, что это за «бишн» такой. Откуда ж им было знать, что это английское обозначение сухого закона.***
Окрыленный и радостный от того, что проблемы позади, телек налажен, а программа про грифонов, скорее всего, не успела закончиться, и в студии все еще сидит очаровательная девушка-эксперт, Гук вприпрыжку поскакал вниз, к себе домой. Перед выходом на лестничную площадку он аккуратно обошел дверь, которую успел после встречи с Бэком снести, и тоскливо взглянул на нее. Вздохнув (хотя нужды в этом не было), пошел дальше. На последних ступеньках его постигло разочарование: боком к нему стоял Бэкхён и разговаривал ни с кем иным, как с Мин Юнги, выглядевшим очень внушительно со скрытыми в карманах хипстерских штанов ладонями и черной шапкой, прятавшей светлые, цвета белого блонда волосы. Нужно заметить, стиль Юнги отличался некоторой неряшливостью, но Чонгук мог сказать положа руку на сердце, что делалось это специально. Очевидно же, что Мин Юнги тот еще модник, сколько раз он бы ни пытался косить под быдло. Статус быдла всегда принадлежал Гуку, и он предпринял все, что можно и нельзя, чтобы заполучить его. Отдавать его какому-то стильному хипстеру не очень хотелось, хотя тот был достаточно сильным соперником. Быть быдлом круто, и Чонгук успел оценить все плюсы этого положения. Во-первых, он имел разрешение громко и отчаянно ругаться, материть всех подряд в любое время дня и ночи. Во-вторых, мог никого не угощать ничем и никогда. В-третьих, считалось нормальным одалживать вещь и не возвращать ее, потому что для быдла вполне естественно отбирать и ничего не отдавать взамен. Из минусов разве что то, что отношение к нему значительно хуже, чем к другим. — Юнги-яяя, — протянул Бэкхён, чуть согнув ноги, как бы приседая. — Есть в долг? Хоть немного? Гук быстро и бесшумно, как кот, взбежал вверх по лестнице, чтобы подслушать, о чем говорили леприконы внизу. Бэк попросил в долг... или это Чонгук так неправильно расслышал? Тогда зачем он предлагал занять? — Нет, — послышался недовольный ответ. — Мне еще макнэ не вернул то, что занял в прошлом месяце. Чонгук гневно нахмурил брови. Это где это он макнэ? Может, вампиром он стал и не так давно, но ему казалось, что он старше дебильного Юнги, даже если того приходилось звать хёном, чтобы подлизаться и оттянуть срок выплаты долга. — То есть ты на нуле? А как планируешь оплатить квартиру, свет, воду, все дела?.. — голос Бёна звучал крайне растерянно, и Гук слегка расслабился. Хоть кому-то сейчас плохо так же, как и ему. — Буду забирать у макнэ. — И когда? Завтра? Гук сразу представил, как Мин Юнги в удивлении приподнимает брови и поджимает губы. Он всегда так делает, когда ему задают тупые вопросы. — Почему завтра? Сегодня вообще-то. Вампир испуганно выдохнул. Что значит сегодня? «Сегодня» это прямо сегодня-сегодня? Может быть, это было сказано относительно завтра иди послезавтра? Гуку захотелось рвать на себе волосы. Он был в большой беде.***
Гуковская нога уже перелезала через подоконник, когда в квартиру начал ломиться гигант невиданной силы. Чон в панике обернулся. С гигантом он переборщил, но любой леприкон страшен в гневе, когда идет забирать свои деньги. А Мин Юнги вдвое опаснее самого грозного минотавра, если не втрое и не вчетверо. Только подумать: скольким рвением и готовностью рвать и метать может обладать столь маленькое и безобидное на вид тельце! — Думаешь, я не знаю, что ты здесь? — заорал по ту сторону двери Юнги. — А ну быстро открыл, придурочный макнэ! Чонгук замотал головой: сейчас было не то время, чтобы предаваться вопросам о всякой философии. — Да-да! — поддакнул голос, жутко похожий на высокие ультразвуковые интонации Чена. Тем не менее, слух распознал Бэкхёна. Ну надо же, заявился с тем чудиком. Чонгук сплюнул в распахнутое окно. Чтоб им пусто было! Неожиданно и совершенно не вовремя пришла мысль, что леприкон — уникальное создание. Сам себе банк, сам себе коллектор, сам себе процентщик! Захотел — дал денег, захотел — отобрал, когда закончится срок кредита. Наверное, если бы Чонгук был пикси, как Пак Чимин, беды было бы не миновать. Пак Чиминка — настоящая булочка на пару с Ким Минсоком, заработавшим кличку Сюмин. Две куколки, два пупса, милых и прекрасных, способных устроить третью мировую лишь хлопаньем своих ресниц. Из истории Чон помнил, что в мире была борьба за польское наследства и даже за испанское, но, очевидно, могла появиться и схватка за ким-паковское наследство. И все же пикси были безобидные. Чонгук, конечно, тоже прекрасен, но так же и страшен. Пожалуй, именно это и спасает его, когда приходит время платить по счетам Юнги. За дверью снова послышались крики и ругань (ох уж этот сапожник Юнгеша!) и, успев подумать, что в который раз дверь квартиры снесут и платить за это будет все тот же леприкон, Чонгук выпрыгнул из окна.