calico cat

День с самого утра не предвещает абсолютно ничего плохого. Хорошего, впрочем, тоже. Намджун так же, как и всегда, нехотя поднимается с кровати в шесть двадцать пять (Говорят, если заводить будильник не на ровное время, лучше выспишься. Врут, конечно, бессовестно) под раздражающее пиликанье, так же, как и всегда, завтракает чем под руку попадётся. Так же, как и в любой другой вторник, активно отвечает на семинаре по философии, а лекции по экономике, непонятным образом угодившие в расписание их выпускного курса, навевают на него смертельную скуку. Кое-что с этим днём всё-таки не так, как всегда, об этом Намджун догадается намного позже, уже поздним вечером, когда накроется с головой одеялом перед сном. Но сейчас он лишь плетётся по коридору третьего этажа университетского корпуса, совершенно не подозревая о том, что ждёт его в конце, там, где коридор переходит в лестничную площадку и, собственно, лестницу. Он замечает его только когда подходит к лестнице на расстояние полутора метров, вознамерившись спуститься, и теперь, когда заметил, уже не может оторвать взгляд. Иногда случается так, что нас настигают призраки прошлого, и каждый из нас знает наверняка, что подготовиться к подобным встречам невозможно. Даже когда тебе кажется, что ты совершенно готов ко всему, реальность отличается кардинально. Намджун же даже не допускал мысли о том, что мог бы оказаться готов. Ладони моментально потеют от нервов, а в горле образуется противный вакуум, обычно ведущий к тому, что если вдруг придётся открыть рот и заговорить, некоторое время это будет невозможно сделать. — Хён? — говорит призрак, улыбаясь радостно. На нём жёлтая толстовка, яркая настолько, что у Намджуна начинают болеть глаза от напряжения, но недостаточно яркая, чтобы поравняться с его же улыбкой. — Ты ведь помнишь меня? Намджун, конечно, помнит. Даже таким, сильно похудевшим в лице за то время, что они не виделись, с осветлёнными до белого золота волосами, он сразу же узнал его. Сложно не узнать человека, когда на протяжении нескольких лет непроизвольно ищешь его в толпе людей, вглядываясь в пёстрый ковёр лиц в надежде заметить то самое. — Чимини, — хрипит Намджун севшим баритоном, одновременно отвечая на вопрос и выпуская окончание мысли в эфир. Чимин надвигается навстречу и обнимает искренне и порывисто, совершенно не чувствуя неловкости от того, что они давненько не виделись, так же естественно, как если бы они приветствовали друг друга в прихожей у Хосока в один из вечеров, когда они собирались все вместе. Словно для Чимина время остановилось, а эмоциональные связи со старыми друзьями не утратили своей яркости. Намджун, в отличие от него, пережил микроинфаркт. Правда, стоит отдать должное, пережил довольно стойко. Они заводят разговор прямо здесь, на маленьком пятачке, облицованном плиткой, в пространстве у лестницы, куда не проникает свет от окон. Этой лестницей пользуются довольно редко, поскольку она находится в самом конце коридора, поэтому им никто не мешает, за всё время мимо прошмыгивают лишь пара человек. Чимин активно рассказывает, спрашивает, использует мимику и жестикулирует, Намджун ограничивается лишь короткими ответами. Нет, он очень рад видеть Чимина здесь, хотя и не совсем готов к новости о том, что они всё это время проучились в одном универе и ни разу не сталкивались, ему интересно, как младший жил всё это время, нет, он не замкнутый и вполне себе разговорчивый в обычное время. Активно участвовать в диалоге ему мешает одно обстоятельство, которое слишком остро даёт о себе знать. Намджун с удивлением отмечает, что время оказалось абсолютно не властно над его подростковыми желаниями, и практически замкнутое пространство в этом ключе выглядит как идиотская насмешка. Чимина так сильно хочется поцеловать. Так же сильно, как в четырнадцать, когда Чимин ещё носил очки и был ничем не примечательным коротышкой-ботаником (Намджун, впрочем, был точно таким же, разве что чуть повыше), так же сильно, как в восемнадцать, когда Чимин без задней мысли без конца врезался в него своей голой коленкой, отстаивая победу в видеоигре в гостиной у Хосока, так же сильно, как на школьном выпускном, на который Чимин зачем-то пришёл, хотя сам выпускником не был. Намджуну двадцать два с небольшим, но Чимин снова стоит перед ним на расстоянии согнутой в локте руки, и его всё так же хочется поцеловать. — Хён, ты меня слушаешь? — участливо интересуется Чимин и снова широко улыбается. Он всегда улыбается, будто он — самый счастливый на земле человек. Намджун был влюблён в его улыбку без памяти, а потому очень хорошо это помнит. Чимин всегда улыбается. — Конечно… Конечно, Чимини. Мне пора идти сейчас, поэтому… — он не знает, зачем говорит это. Просто эмоциональное потрясение нужно пережить, желательно где-нибудь подальше от его источника. Намджуну вовсе не хочется от него отделаться, теперь, когда Чимин знает, что они учатся в одном месте, всё равно просто так в покое не оставит. — Без проблем! Только оставь мне свой номер, пообедаем вместе как-нибудь, хорошо? Хорошо. Просто прекрасно. Замечательно, лучше не бывает. Но номер он, конечно, оставляет. Они были едва ли не лучшими друзьями, они, Хосок, и ещё парочка парней из их старшей школы. Правда с тех пор, как он поступил в универ, Намджун поддерживал общение только с Хосоком. Вечером он вываливает в каток последнему целый ворох несвязных сообщений, с потрохами выдающих все его переживания. Хосок долго молчит, хотя Намджун видит, что тот читает сообщения, и уже почти обижается, но потом просто звонит, вместо того, чтобы написать ответ. — Извини, я на паре был. Ебать ты встрял, что делать будешь? — Не знаю, — честно отвечает Намджун, и они ещё какое-то время болтают на отвлечённые темы. Оказывается, Намджун имеет полное право ничего и не предпринимать, потому что Чимин всё делает за него. Частенько пишет в мессенджер, совсем как раньше, желает удачного дня утром или спрашивает как дела вечером. Несколько раз отправляет селфи, будто бы Намджун регулярно забывает, как младший выглядит. Он отвечает сначала нехотя, но постепенно всё чаще и активнее, потому что чиминово внимание просто невозможно долго игнорировать, его дружелюбные флюиды заберутся к тебе в самое сердце и защекочут изнутри. — На самом деле, — пишет Чимин однажды ночью, когда Намджун уже забрался в постель, как обычно укрывшись с головой одеялом, — я уже какое-то время знал, что ты здесь учишься, просто не мог пересилить себя и подойти. Прости. Под одеялом резко становится жарко, потому что Намджун дышит часто-часто и не знает, как успокоить вдруг взбушевавшееся сердце. Ведь Чимин вовсе ничего такого и не написал. Он откидывает с головы одеяло и дышит жадными глотками, прежде чем вернуться глазами в экран смартфона. — Спасибо, что всё же подошёл, — отвечает он, спешно блокирует телефон и утыкается в подушку.

***

Примерно в середине апреля, когда на носу промежуточные зачёты, Чимин впервые просит у него помощи по учёбе. К этому времени они видятся можно сказать регулярно, иногда ходят в кино, иногда даже пересекаются в студенческой столовой, когда позволяет расписание. К этому времени Намджун заново примиряется с присутствием Чимина в своей жизни, который всё так же волнует кровь и нервные окончания, всё так же ярко улыбается, крепко зажмуриваясь и морща миниатюрный носик. Они учатся на одной специальности и с основным курсом у Чимина нет никаких проблем, он и в школе был одним из лучших, а вот философия, которая у него почему-то оказывается на третьем курсе, хотя у Намджуна началась лишь на четвёртом, ему никак не даётся. В этот день Чимин впервые приглашает Намджуна к себе домой. Ученик из младшего приятный, а Намджун очень любит философию, поэтому их посиделки даже оказываются не такими уж бесполезными, Чимин разбирается с большей частью зачётного списка вопросов. Когда оба начинают зевать от усердных обсуждений, Чимин вызывается сделать чай. Намджун удивляется, когда на его зелёный без сахара Чимин мягко улыбается и отвечает тихим я помню. Незначительная мелочь, но непонятное волнение поднимается изнутри, пока ещё тонкими струйками, не успев как следует окрепнуть. Чимин возвращается с кухни с двумя большими чашками, уже наклоняется, чтобы поставить их на столик рядом с тетрадями, но вдруг цепляется ступнёй за край ковра и кубарем летит вперёд. Он бы непременно сломал нос или рассёк себе что-нибудь, если бы Намджун инстинктивно не поднялся ему навстречу. Чимин поднимает голову, чтобы поблагодарить, и с паническим ужасом в глазах наблюдает за тем, как по белоснежной футболке старшего расползается жирное шоколадное пятно, источником которого является содержимое чиминовой кружки. Он как-то не очень жалует чай. — Вот чёрт, прости… — лепечет Чимин, отставляя чашки в сторону, — Я сейчас найду тебе чистую. А вместо этой куплю новую, обещаю. Ты не обжёгся? — спрашивает он, уже открывая створки гардероба. — Нет, — бормочет Намджун, смутившись от неожиданной, пусть и секундной близости, когда Чимин смачно ткнулся макушкой в изгиб его шеи, падая. Он невольно скользит взглядом по содержимому шкафа, пока Чимин в нём роется, очевидно отыскивая футболку пошире, и вдруг натыкается на одну очень, очень знакомую вещицу. Бежевый свитер крупной вязки, довольно дорогой в то время, когда он был куплен, аккуратно сложен на одной из полок. Чимин, распрямившийся с найденной футболкой в руках, разворачивается к нему, а затем прослеживает его взгляд и тоже натыкается на свитер. Намджуну кажется, что на мгновение в его взгляде мелькает растерянность, но только на мгновение. После этого он смотрит на него прямо, как и всегда. Словно говорит, что скрывать ему нечего. Намджун переодевается и спешит убраться домой, ссылаясь на позднее время и несуществующее домашнее задание, так и не притронувшись к кружке с чаем. Дома его накрывает необъяснимая паника. Его влюблённость в Чимина никуда не делась, не исчезла по взмаху руки или щелчку пальцев, она по прежнему с ним, но его новая влюблённость совершенно другая. Мягкая, спокойная, не требующая ответа. В школе же он Чимином болел, долго и безрассудно, сгорал в своих неправильных чувствах, уже тогда зная, что ничего хорошего из них не выйдет, а потому никогда не осмеливался даже подумать в них признаться, от чего ему было только хуже. И теперь, когда он вырос и переболел, любое напоминание о той, страшной школьной влюблённости, играет с ним злую шутку, обжигая скопления нервов и запуская сердечную мышцу со скоростью, несовместимой с жизнью. К двум часам ночи Намджуну так и не удаётся успокоиться. Напротив, он накручивает себя до такой степени, что уже не просто не может заснуть — даже прикрыть глаза. Он открывает каток, потому что это всегда проще, чем сказать что-либо вживую. Трусливо, но эффективно. Написанного, к тому же, не сотрёшь. Ты часто мёрз тогда, в старшей школе, помнишь? Сидел на диетах, худел и постоянно мёрз. Я подарил его, потому что беспокоился. Я беспокоился о тебе чуть больше, чем лучший друг. Я бы мог сделать вид, что всё в прошлом, отшутиться и забыть, но сейчас я пишу тебе именно потому, что забыть никак не получается. Я так сильно был в тебя влюблён в школе. И с тех пор ничего не изменилось. Возможно, после этого ты больше не захочешь меня видеть, но я решил, что тебе стоит хотя бы узнать об этом. Надеюсь, сейчас ты уже крепко спишь и прочитаешь это только утром, в любом случае, приятных снов. Шум крови в ушах оглушает, а пальцы прыгают по клавиатуре так, будто у Намджуна приступ эпилепсии. Но он не жалеет о том, что написал. Единичка возле сообщения исчезает почти мгновенно, и это значит, что Чимин не спит сейчас и прочитал его сразу. Намджун не может уснуть до самого утра, глупо понадеявшись на ответ, но Чимин так ничего и не пишет.

***

— Я знал, — говорит Чимин вместо приветствия, будто продолжает начатый диалог. На нём та же жёлтая толстовка, что и в тот день, когда они впервые пересеклись в стенах университета, более того, они снова случайно сталкиваются на той же самой лестничной площадке третьего этажа. Намджун снова не знает, куда себя девать. — По крайней мере, когда ты подарил мне тот свитер, я уже знал. Мальчики в семнадцать лет не дарят друг другу такие вещи, знаешь, — улыбается он немного грустно. Наверняка, устал после учебного дня, фоном Намджун вспоминает, что у младшего сегодня учёба с первой пары. — Но я не знал, что мне делать со всем этим, — он проводит рукой по волосам, пропуская отросшие пряди сквозь пальцы. Намджун знает, что он делает так, когда сильно волнуется, — а когда узнал, ты уже выпустился. Ведь я младше на год, Намджуни-хён. Намджун чувствует, что должен что-то сказать. Что сейчас ответственность лежит именно на нём. Но язык намертво влип в глотку, и он может только перетаптываться на месте. — Как твой зачёт? — спрашивает Намджун невпопад и сам же пугается того, как звучит его голос после долгого молчания. — Отлично, — удивлённо отвечает Чимин, распахивая глаза чуть шире, чем обычно. — В билете было три вопроса, и среди них попались только те, что мы успели разобрать вчера, поэтому… Широкая горячая ладонь ложится ему на шею, мягко обнимая сбоку и немного сзади. Намджун выше и шире в плечах, поэтому ему не составляет труда поцеловать его так, чтобы Чимин даже не успел увернуться. Старший мягко касается его губ, по очереди обхватывая верхнюю и нижнюю, кладёт вторую ладонь уже на щёку, легко обхватывая его лицо. Судя по тому, что Чимин отвечает, для удобства обвив руками за талию, Намджун сделал правильные выводы из его незавершённого монолога. — Слава богу, мы ведь столько времени потратили, — хрипит Намджун спустя бесконечность поцелуев, — Мне бы не хотелось, чтобы ты его завалил. Намджуну кажется, что это не случайность, — то, что они вот так сталкиваются в этом месте уже второй раз. Чимин снова пришёл к нему, словно мягкий ласковый кот, и на этот раз позволил себя любить. Чимин смеётся. Искренне, счастливо и будто с облегчением. Говорит, что Намджун бестолковый дурак, на что тот лишь пожимает плечами.