Падение

      Маттео не удивляется, находя её в пустой гримёрке. На Амбар солнечные очки — жалкая попытка спрятаться от этого мира. Пальцы чуть дрожат, губы судорожно приоткрываются во время рваных вздохов.       — Амбар… — начинает он, пытаясь сказать что-то. Она облизывается и шумно сглатывает. Маттео тянется к очкам — за тёмными стёклами оказываются едва ли не слезящиеся глаза.       Амбар не отвечает, упрямо пряча взгляд и облизывая губы. Маттео с ужасом понимает: королева катка, оставшись без своей короны, готова вот-вот сломаться. А он — он не может ей этого позволить.       Потом всё случается стремительно. Вот они сидят друг напротив друга — и вот Амбар уже в его объятьях, а плечи её крупно дрожат. Маттео гладит её спину, волосы; касается губами макушки. И чувствует, как рубашку на спине до треска ткани сжимают чужие пальцы.       — Тише, тише, — в самое ухо, крепко-крепко прижимая к себе.       Амбар не может ответить: то ли ком в горле не даёт, то ли слишком крепкие объятья.       — Ты королева моего сердца, — признаётся Маттео. Амбар в его руках потихоньку успокаивается и даже пытается фыркнуть ему в рубашку. Её руки со спины Маттео перемещаются на его бока, и он ослабляет хватку, заглядывая своей девушке в глаза. Красные, опухшие, с потёкшей тушью…       — Ты у меня удивительно красивая.       — Красиво проигрывающая, хочешь сказать? — усмехается Абмар, переводя взгляд ниже — на ворот рубашки. — Да, истерики у меня получаются отличные.       — Ну хватит, — Маттео проводит рукой по её щеке, стирая солёную дорожку только что докатившейся до подбородка слезы. — Эти соревнования для тебя — для нас обоих — очень важны. И я тебя понимаю. Я бы и сам сейчас с удовольствием поистерил.       — Что ж тогда строишь из себя мистера спокойствие? — она пытается плеваться ядом, но, понимая, что выходит откровенно плохо, забивает на это и снова обнимает любимого, устраивая голову у него на плече. В ответ Маттео поднимается руками вверх по её спине, чуть щекоча, заставляя против воли улыбнуться.       — Потому что… я не буду тебе говорить. Ты начнёшь доказывать, что это не так, мы, возможно, повздорим, и всё вернётся к началу.       — Скажи! — Амбар заглядывает ему в глаза, надеясь прочитать в них ответ, и, судя по робкой — умеет так, оказывается! — улыбке, у неё выходит.       — Я нужен тебе, — шепчет Маттео, заправляя ей за ухо светлую прядь. Сама Амбар впервые кажется ему сотканной из солнечного света — будто не её душа изранена ревностью, ненавистью и страхом не оправдать хоть чьи-то ожидания.       — Нужен, — сипло соглашается она. — Наконец-то ты по-настоящему понял.       И Маттео думает: слова о королях и королевах, о лучших в Блейке и в Роллере — она просто не умеет по-другому. Не умела раньше.       — Я никогда не оставлю тебя, — целомудренно касаясь губами лба. — А теперь стирай с себя штукатурку и пойдём отсюда.       — Хоть кому расскажешь, что я тут устроила — превращу твою жизнь в ад и бровью не поведу, — предостерегает Амбар, подходя к зеркалу и выуживая из творческого беспорядка на столике ватные диски. Маттео за её спиной усмехается и подмигивает её отражению — отражение беззлобно закатывает глаза.       Амбар снова напяливает очки, и перед выходом из гримёрки Маттео целует её, получая в ответ благодарную улыбку. Образ радостной Луны не просто меркнет — он становится прозрачным, едва заметным в его памяти. Потому что чувства Луны — слабость, потакание своим желаниям, а чувства Амбар — внутренняя сила и способ борьбы с навязанной ролью «идеальной куклы».       — Мы в ответе за тех, кого приручили, — цитирует Амбар, когда они выходят из Роллера и рука Маттео сползает с плеча на её талию, а её голова опускается на его плечо. — Ты же понимаешь, что убьёшь меня, когда уйдёшь к Луните?       — Кто сказал тебе эту чушь? Я не уйду от тебя к ней, не надейся.       — Уйдёшь, я знаю. Никому не нужна королева без короны.       Маттео ничего не отвечает, позволяя ей считать себя правой. Скоро — он уверен — она осознает, что он любит её не за корону и статус лучшей.       Амбар уверена: эта её слабость — конец.       Маттео знает: только начало.