Научи меня курить

Длинные пальцы, усыпанные кольцами с каким-то пропитанным насквозь изяществом, вертели между ещё не поджёгшую сигарету. Она плавно перемещалась с одной руки в другую, так и не коснувшись мягких губ. А эти самые губы в предвкушении растянулись в лёгкой улыбке, нижняя губа втянулась в рот и белоснежные зубы слегка оттянули кожицу. Кончик языка пробежался по зубам, коснулся верхней губы и замер, когда медленно тлеющая сигарета двигалась к этим самым губам — это завораживало, в особенности, когда ты за этим наблюдал, затаив дыхание, ни разу не отведя взгляд и делая вид, что тебя вообще здесь нет. Но ты есть, выдав себя тихим осипшим голосом, чего и сам не ожидав, вздрогнул, в тот же миг покрываясь чувством оледенелости. — Тох, научи меня курить. От сказанного у Арсения расширились глаза. Он задрожал и в ту же секунду начал переваривать в голове сказанное, заламывая пальцы и удивляясь тому, с какой лёгкостью это слетело с его губ. Чуть ли не нервный тик поработил тело мужчины от того, что он начал осознавать, что озвучил то, от чего ограждал себя на протяжении нескольких месяцев. Ему нравилось наблюдать за тем, как изысканно смотрелась сигарета между немного пухловатых губ, которые почему-то именно тогда, когда хозяин этих губ смотрел на Арса, расплывались в улыбке: медленно и хищно, но жуть как красиво. Но мужчина этого не замечал, судорожно любуясь курящим Шастуном и в этот же момент ругая себя за это. Попов пробовал курить, но ему это показалось глупым занятием, но почему-то не тогда, когда сигарета касалась губ Антона. И Арс хотел также искусно владеть тлеющим ядом. Хотел также наслаждаться дурманящим дымом и соблазнительно выдыхать его через рот, после чего провести языком по нижней губе, чтобы дыхание перехватило, как у Попова, у которого перехватывает не только дыхание при виде такой картины. Шастун после услышанного перевёл заинтересованный взгляд на мужчину и так многозначительно хмыкнул, сжимая губами сигарету, а левой рукой перебирая браслеты на правой. Исследовал взглядом удивлённое и отрешённое выражение лица Арсения, которому хотелось вырвать себе язык. И ещё больше хотелось почувствовать на этом языке вкус табака, который будет насквозь пропитан вкусом губ Ан… Остановись же, идиот. Мужчина каждый раз останавливал себя, мысленно давал себе пощёчину и резко переводил свои мысли куда-то далеко. Туда, где вообще не имеют смысла мысли о чужих и запретных губах — Попов это понимал как никто лучше, потому просто смотрел и хотел… Хотел курить: жадно и напористо, заглядывая в наглые зелёные глаза. Почти задыхался, когда эти глаза, сверкая, отвечали на взгляды мужчины, как будто зная, чего хотел Арсений, который сам не мог в этом признаться даже самому себе. А Шастун знал, отчего у Попова развилась паранойя. Он видел эти глаза повсюду. — Значит, научить, — смакуя, проговорил, хитро ухмыляясь и смотря на смущённого мужчину исподлобья. — Да, — выдохнул Арсений и отвёл взгляд, дабы перевести дыхание, чтобы не задохнуться. Тогда они сидели в баре, отмечая незамысловато окончание съёмок, играя с градусами внутри и борясь с ними же (потому что другого объяснения своим действиям Попов не видел). Они остались вдвоём настолько резко, что Арс даже и не заметил, куда делись остальные. Впрочем, начнись бы землетрясение, то он бы и этого не заметил. Всё сознание было пожертвовано на любование сигареты. Всего лишь сигареты, ничего более. Простое желание курить. И это успокаивало Арсения на каких-то пару минут, пока он не начинал понимать, что желание курить — это далеко не то желание, которое поработило его тело. Он хотел вдохнуть в себя дым, сорвав его с губ Шастуна своими губами. Бесило. Нервировало каждый орган, от чего и курить хотелось больше. Сердце забилось так, что, казалось, пробьёт грудную клетку, когда Антон сел близко настолько, что их колени соприкоснулись — и тут уже было не ясно, чьё же это сердце. Парень откинулся на спинку дивана, на протяжении минуты хитро, изучающе, пьяно смотрел на профиль дрожащего друга — ему казалось это забавным, новым и неизученным им полностью. Хотелось… Просто хотелось. И Антон взял в руки пачку сигарет, вытащив одну, поджёг, умело владея зажигалкой, и вставил между губ. Ещё с минуту любований, и он затянулся, не выдыхая. А Попов дрожал, ждал и хотел, даже ярче положенного хотел, потому что этого хотел не он, а алкоголь. Да, точно. Шастун расслаблено подался вперёд, в левой руке держа тлеющую сигарету, а правой плавно, нежно, дабы не напугать, коснулся подбородка Арса двумя пальцами и поднял его голову чуть выше, чтобы удобнее цело… учить. Голубые глаза удивлённо смотрели в хитрые игривые глаза напротив, чувствуя, как из лёгких выбили весь воздух. Хотелось исчезнуть в тот момент, дабы не задыхаться. Хотелось снова себе приказать остановиться, но Арсений только провёл языком по губам, опустив взгляд на чужие и такие манящие губы. Он скажет себе остановиться, но только чуть позже. На заднем плане играла попсовая музыка, но вслушиваться в неё было бессмысленно. Потому что в те самые секунды Попов чувствовал во рту терпкий вкус табака, перемешанный со сладким вкусом губ парня, который выдыхал ему этот дым, сжав подбородок мужчины сильнее. Они оба дрожали, совсем медленно шевеля губами и выдыхая общий дым. Они не целовались. Они просто касались: так волнующе и удушающе, но касались. Сердцебиение зашкаливало, и сердце билось где-то в глотке, но никто отстраняться не хотел. Ни один из них не лишил бы себя сладкого-горького-давящего касания. — Шаст, что ты делаешь? — не отрывая губ, прошептал Арсений и коснулся рукой запястья левой руки парня, а после обхватил его, сильно сжав. Так же сильно, как Шастун его подбородок. — Учу, Арс, — с ухмылкой произнёс Антон, обхватив мимолётно губами нижнюю губу мужчины, и отстранился, переведя взгляд на тлеющую сигарету, которая находилась в той руке, которую так больно-приятно сжимал Попов. Молчание, давящее и сжимающее виски до боли. Оба дышали, как астматики, кусали губы и выискивали в своей помутневшей голове причины этих действий. Дышать катастрофически было трудно, а ещё отпустить запястье Шаста. Арсений чувствовал под своими пальцами его бешеный пульс, как его горячей руки касалось пару прохладных браслетов, пока сигарета всё тлела, распространяя свой горький дым и заставляя обоих вдыхать его в себя. И в этот момент оба не знали, что это не пройдёт и не забудется, как только из их организма выйдет весь алкоголь. Потому что именно взбудораженные эмоции и трепет внутри, желание касаться друг друга ещё — они решили обвинить в этом градусы (и если бы группу — тогда как раз играла песня «Голая»). Ведь не могут они так хотеть вдыхать друг друга. Нет. Не-а. Это даже не обговаривается. На следующий день на запястье парня виднелось пару синяков и он решил отомстить, продолжив учить Попова курить. Учил всё так же через касания губ, хотя предполагал и боялся, что протрезвевший мужчина откажет, а потом ударит со всей силы, чтобы вся эта дурь вылетела из головы Антона к чёртовой матери. И Шастун даже хотел этого, потому что не знал, почему его сердце хочет разорваться на мелкие куски от одной мысли о том, что он коснулся губ Арсения своими. И даже нельзя это свалить на алкоголь, ведь Антон хотел продолжать касаться с отсутствием градусов в организме: его это манило, завораживало и заставляло трепетать. Чертовски соблазнительные губы Арса так и тянули к себе, завязывали многочисленные узлы внутри и заставляли хотеть запретное. Попов не оттолкнул, когда через неделю они оказались вдвоём в гримёрной и Шаст, снова, затянувшись, коснулся губ мужчины: глубже, развязней и грубей. Парень сминал жадно податливые губы, когда же Арсений, замерев, наслаждался, смакуя контрастный вкус горького табака и сладких губ Антона, который обхватил двумя ладонями голову Попова и притягивал к себе, чтобы у того даже попытки сбежать не было. А потом так же касался и на следующий день, и через неделю, через месяц. Но они всё так же не целовались. Касались: глубоко и мокро, страстно и возбуждающе, сладко и запретно. Каждый боялся признаться даже самому себе, что они на протяжении месяца наслаждались губами друг друга, почти насилуя рты языками. Просто Шаст учил курить Арса. А потом боялись признаться, что ночью каждый в своей квартире запускал руку под плотную резинку боксёров, на каждое воспоминание их касаний друг к другу. Так пошло и возбуждающе, что перед глазами мутнело только от одной мысли о том, что они уже не просто хотят выдыхать дым друг другу на губы, а выдыхать на каждый участок тела, коснуться руками и попробовать… языком. От таких мыслей начинало дрожать тело, а губы начинали медленно спускаться по подбородку к шее. Касаться зубами бьющейся венки, а руки запускать под ткань, дабы коснуться обнажённой кожи. И это лишь касания, которые просто заставляли задыхаться и хотеть большего; чтобы каждый сошёл с ума от давящего чувства внутри и разрывающегося сердца. Неделю они изучали друг друга руками, языком пробегались по телу и касались руками там, где от всего этого лакомства колом стояло. Но дальше заходить было нельзя, ведь повсюду были любопытные взгляды, которым потом пришлось бы объяснять то, в чём они и сами разобраться не в состоянии. Дикое чувство затмило разум, завладело всеми органами и заставляло их ныть от безысходности. И оба не могли это ни с чем сравнить. Это что-то новое, такое волнующее, очень пугающее и сжимающее горло до звёздочек перед глазами. Хотелось всё это залить алкоголем и потом обвинять его во всех последующих действиях, которые они так маниакально совершали и хотели. Оба в Питере, оба не выдержали и начали касаться друг друга уже в такси, да так, чтобы этого никто не заметил. Арсений смотрел в окно, пока его рука бродила по внутренней стороне бедра Антона, который в свою очередь кусал губы, дрожал и сжимал запястье мужчины до побеления костяшек, чтобы не сорваться раньше времени. Яростнее начали касаться в лифте, который так, сука, медленно поднимался на нужный этаж. Антон прижимал Попова своим телом к стене и сминал-сминал-сминал его губы, молясь скорее оказаться в квартире Арса, который лениво отвечал, почти мурлыча и сжимая запястья парня своими ладонями. Он любил наслаждаться касаниями Шаста: ловкими и настойчивыми, что, казалось, от пульсации по всему телу Арсений воспламенится. Но это пугало так же сильно, как и возбуждало. Но через пару минут они уже касались друг друга в квартире, перед этим, закрыв дверь на все замки, чтобы никто не посмел помешать им, остановить. Предварительно отключили телефоны и мысли, которые вмиг наполнились тьмой. Перед глазами мутнело, а каждое касание отзывалось пламенем, которое заставляло стонать в голос, чтобы сполна прочувствовать весь Ад ощущений. Раздевались сладко-медленно, дабы продлить эти первые моменты их запретной жажды, их маниакального чувства хотеть вдыхать друг друга, чтобы лёгкие были заполнены до краёв этим запахом. Чтобы, закрыв глаза, они могли до каждой мелкой детали вспоминать этот момент снова и снова, как будто от этого зависели их жизни. До нарушения ритма сердца. Это заполняло всё тело, и просто хотелось поддаться и отключиться от этого неправильного мира. Шастун смотрел в почти синие глаза и рычал от того, насколько сильно было приторно-сладкое тело Арса под ним. Он целовал каждый сантиметр, заполнял себя до краёв его запахом, облизывал чужие губы и вылизывал шею языком. Прикусывал кожицу и оттягивал, оставляя на нём свои отметины. Чтобы потом смотреть и в очередной раз напоминать себе, что этого мужчину он учил курить. Антон вздрагивал при каждом их соприкосновении, а потом хрипло стонал, когда уже он оказался под роскошным телом Попова. Стонал, когда уже Арсений изучал его тело губами и оставлял свои отметины. Касались руками колом стоящих членов и рычали, когда же губы сминали чужие: жёстко и напористо, дабы они потом огнём пылали и напоминали. Они сгорали с пламенем внутри, пытались бороться с ним, но не когда ты растворяешься в человеке. Не тогда, когда чувствуешь его сжимание и узость, в которую так сладостно и до скулежа приятно входить. А ты шипишь под низом, раздвигаешь шире ноги и впиваешься пальцами в руки того, чей член так горячо находится в тебе. Движения плавные и размеренные, от чего оба стонут в унисон, впиваясь в губы друг друга. Всё такое приторное, доводящее до разрыва сердца, до пульсирующей боли в голове, сжимающее горло и не дающее вдохнуть в себя нуждающегося воздуха. Всё заставляет тебя сойти с ума. Заставляет и заставляет. Месяц, три, а потом Антон влюбляется не в тебя. И вот вы уже не касаетесь друг друга. Никогда (но не факт). — Арс, нам надо поговорить, — на выдохе произнёс Шастун, как только они остались вдвоём. Снова, как и всегда. — Говори, — холодно бросил Арсений, сидя на диване, широко расставив ноги и не прекращая залипать в телефоне. А внутри всё кипело, всё кричало от боли и отмирало. — Я люблю её, Арс, — тихо и как-то скулёжно проговорил, сделав пару шагов навстречу, и так пронзительно смотрел сверху вниз на мужчину, как будто умоляя о чём-то. — Арс… — повторил, словно хотел убедить не его, а себя в том, что влюблён. — Сердечно поздравляю, — прозвучало отрешённо и так спокойно, как будто это не его сердце в этот момент разрывалось на части к чёртовой матери. — Блять, Арс, — отчаянно шипел, тянул свою увитую бижутерией руку к руке Попова и хватался за неё так, словно это спасёт его жизнь. Шастун сжал запястье мужчины и потянул на себя, чтобы тот встал, чтобы тот ожил и наконец-то посмотрел на него. Чтобы понять, чтобы увидеть в его глазах боль: такую же разрывающую, такую же безвыходную. Такую же, как у Антона. — Посмотри же, блять, на меня, Попов. Сука! — почти кричал, почти дрожал, почти… любил. — Что ты хочешь от меня, Шаст? — устало проговорил, приподняв вопросительно тёмную бровь и посмотрел на друга, который хотел ему дать со всей силы по лицу, чтобы выбить из него это наигранное равнодушие. — Ты влюбился и я рад за тебя. Чего же ты теперь добиваешься, Тох? — Арсений смотрел в зелёные глаза и чувствовал, как длинные чужие пальцы больно впивались в его запястье. Он видел отчаяние во всём, но только не в себе. Нет. Он же не настолько слаб. — Попов, прекрати играть, блять! Я же вижу, тебе не всё равно. Так какого же ты хера пытаешься сейчас доказать мне, что тебе, блять, плевать? — шипел, подойдя в плотную и сжимал-сжимал-сжимал чужое запястье. — Того же самого хера, который пытается меня убедить в том, что он влюбился в девушку. Антон пропустил через себя пару ударов тока, который расползся по телу и ускорил сердцебиение, которое вот-вот пробьёт грудную клетку. Шумело в ушах, щемило внутри, плыло в глазах и почему-то так яростно хотелось поцеловать Арса, чтобы он прочувствовал всю горечь от сказанных им слов. А Арсений лишь усмехнулся так едко и убийственно, сверкнув своими ледяными глазами, а после, вытащив руку из железной хватки парня, схватил лежащую на столе пачку сигарет и зажигалку, и направился к выходу. Больно, да, не отрицает. До удушающих слёз (и наплевать на стереотип, что мужики не плачут), до убийственных мыслей и до разрывания сердца. Но зато он научился курить.