Секс по дружбе

Илья знает, зачем на самом деле к нему приезжает Мирон, хоть тот и говорит по телефону, что соскучился. Соскучился, но не по нему самому, а по тому, что позволяет Мамаю делать с собой за закрытыми дверями. — Привет. Они почти не разговаривают в подобные свои встречи. Илья наблюдает за тем, как Мирон разувается, снимает куртку, вешает ее в шкаф. Ему даже не приходит в голову предложить помощь — не ухаживать же за ним, как за девушкой. И за это Мирон на самом деле ему благодарен. За молчание, за отсутствие лишних нежностей, и за то, что Мамай никогда не задает вопросов. Им хватило одного откровенного разговора, когда Мирон выложил все, как на духу, а Илья согласился помочь. Вне этих встреч их отношения не изменились. Мирон держится спокойно, когда Дима говорит ему то, что он больше всего боялся услышать. Изменчивая натура — да. Такую женщину встретил, влюбился, как мальчишка. Ты же понимаешь, Миро, что секс по дружбе — дело такое, которое нужно прекращать, когда кто-то из вас вступает в отношения. Ты же понимаешь… Белый шум. Легкое похлопывание по плечу, от которого передергивает. Больно. Мирон скрывается в ванной, а когда возвращается уже обнаженным, Мамай ждет его в спальне. Он сам даже не раздевается, не за чем, границы дозволенного были заранее оговорены, и не нарушались ни одной из сторон. Щелчок выключателя. Темнота — одно из условий, которые выставил Мирон. Илья решил про себя, что стесняется, видимо, но прямого вопроса задавать не стал. Лезть к Федорову в голову — это вообще дело неблагодарное. Дима трахает его при свете всегда, если не при ярком, то при том, в котором можно без труда видеть чужое выражение лица. Он отслеживает реакцию Мирона на любую ласку, и, кажется, знает его тело лучше его самого. — Я хочу сильнее… — Мирон выгибается, опираясь на лопатки, и смотрит почти умоляюще, но желаемого не получает. Дима знает, что тогда тот слишком быстро достигнет разрядки, его это не устраивает. — Начнем с одного, у меня давно не было. Мирон ложится на живот и утыкается лбом в скрещенные руки. Тон у него сейчас такой серьезный и спокойный, словно он преподаватель на экзамене. Мамай усмехается от нелепости сравнения. Что же, он пока этот экзамен ни разу не провалил. Илья медленно гладит Мирона по спине, спускается ниже, ладонью раздвигает ягодицы, и между ними обильно льется смазка из небольшой бутылочки. Федоров вздрагивает в первый момент, но тут же затихает. Илья размазывает смазку, кончиками пальцев ласкает кольцо мышц, разминая пока лишь с внешней стороны. Мирон разводит бедра шире, ерзает, чтобы перелечь удобнее, и едва заметно подается ближе к руке. Это знак, что пора начинать, вслух он никогда об этом не скажет. Вскрытая пачка осталась еще с прошлого раза, Мамай надевает презерватив с дурацкими пупырышками на палец. Опытным путем было выяснено, что ребристые нужного эффекта не дают, с усиками делают почти неприятно, а после этих в прошлый раз Мирон стонал так, что Илья вполне по-рабочему обеспокоился, что он сорвет голос. Скользкий палец проникает внутрь на две верхние фаланги, бедра нервно вздрагивают, Мамай чувствует это, и останавливается, начиная медленно производить кругообразные движения. Третья фаланга, затем можно вытащить, ощущая, как пупырышки на презервативе стимулируют стенки, ввести заново уже два пальца. Мирону не больно, в этом уверенность железная, но нельзя сразу переходить к таким ласкам без какой-либо прелюдии, когда еще не возбужден. Илья зацеловал бы все его тело, гладил и вылизывал, шептал бы о том, как ему с ним повезло, что нет больше такого, что он — единственный… Но нельзя. Мирон строго запретил касаться себя где-либо еще, кроме задницы. Мог допустить контакт с обнаженной кожей спины, да и то лишь в те моменты, когда у него еще не стояло. Каждый раз этот факт бьет по самолюбию, каждый раз Мамай переступает через себя, потому что слишком хорошо помнит то отчаяние в глазах Мирона при их разговоре, после которого начались эти встречи. Остается довольствоваться тем, что есть, и гнать от себя лишние мысли. Диме было разрешено все. Если поначалу Мирон зажимался, то после Хинтеру удалось раскрепостить его настолько, что запретов не осталось. Максимум — смущенные зажимания и улыбки, но препятствие каким-либо видам ласк — никогда. В руках Димы он превращался в музыкальный инструмент, на котором тот, как виртуозный музыкант, мог сыграть любую мелодию, открывая все новые сочетания клавиш и кружа голову. Когда Илья добавляет третий палец, Мирон по-кошачьи прогибается в спине, приподнимая задницу. Этого не видно, но легко догадаться, что ласки принесли свои результаты. Оставив одну руку лежать подо лбом, вторую Мирон опускает на низ живота, гладит, а после обхватывает член. Шелковые простыни позволяют удобно двигать рукой, она скользит, и Мамай уже научился по скорости ее движения определять, когда стоит менять тактику. Если Мирон замедляется, значит разрядка близка, и он хочет потянуть время. В таких случаях Илья переходит от ласк простаты к ощупыванию и растиранию стенок, оставляя внутри лишь первые фаланги двух пальцев, и одним пальцем поглаживая снаружи. Если же движение ладони по члену становится быстрым, то и Мамаю нужно ускоряться. Сейчас Мирон, вероятно, тянуть не хочет, двигает ладонью достаточно размашисто, чтобы дать понять — осталось несколько минут. Илья этому и рад, по правде говоря. Он старается не думать, вообще, но возбуждение становится почти болезненным. Хочется уделить внимание и себе, но они договаривались — нельзя. Все Мирону, все для него. И Мамай почти уверен, что если он сейчас даже просто расстегнет собственную ширинку, и Федоров услышит это, все его старания пойдут насмарку. — Ты такой красивый, когда не в состоянии контролировать себя, — шепот Димы обжигает шею, Мирон подставляет ее поцелую, стонет почти жалобно, но Хинтер снова отстраняется, чтобы заглянуть в лицо, — не закрывай глаза. Я хочу видеть, как ты получаешь удовольствие. Хочу видеть эти полуоткрытые губы, слышать твое дыхание, и видеть, как дрожат твои ресницы. Мирон громко стонет, кончая, и заваливается на бок, отворачиваясь. Его плечи подрагивают, а дыхание сбито явно не только оргазмом, но Илья знает, его сейчас лучше не трогать. Встает тихо, выходит из комнаты и плотно закрывает за собой дверь. Где-то через полчаса Мирон придет в себя, выползет на кухню, и они будут пить, разговаривая, как старые друзья. Потом Мамай сменит простыни и они улягутся спать на разные стороны широкой кровати, а с утра разъедутся по делам. Сценарий всегда один. — Расскажи мне, что особенно понравилось, — Дима никогда не бросает Мирона после секса, обнимая, поглаживая, пока тот не восстановит дыхание и не перестанет тереться об него, словно кошка, смешивая и размазывая по телам семя. Оно начинает липнуть, но им обоим так на это наплевать, — а потом я наберу тебе ванну, и если останутся силы, повторим. Илья дрочит в душе практически без всякого удовольствия, и отправляется на кухню, чтобы приготовить что-нибудь поесть. Он знает, что он — лишь замена Дмитрию Хинтеру. Мирон никогда не сможет признаться, что это уже давно не совсем так. Потому что секс по дружбе — дело такое, которое нужно прекращать, когда кто-то из вас вступает в отношения.