Goddamn Hart

Галахад привык рисковать. Он отправляется на каждую миссию с непоколебимой уверенностью в том, что всё пройдет гладко, и даже факт того, что противник может превосходить его в навыках или оружии, не заставит агента сомневаться в себе. И это бесит. Чувство, когда передатчик передает рваные вздохи, стоны боли и кряхтенье, принадлежащие Гарри, невыносимо. Сам Гарри невыносим. Каждый раз, когда Харт на грани жизни и смерти, Мерлин закрывает глаза и задерживает дыхание. Каждый, мать его, раз ему становится всё так же больно и страшно, как в первый. И каждый раз он чувствует позорный стыд напополам с раздражением и радостью, когда видит прикованного к больничной койке мужчину, иногда с ухмылкой, иногда без сознания. Каждый. Раз. Галахад не понимает этого. Он будто не слышит просьбы напарника быть осторожнее и просто идет напролом, словно безрассудный подросток. Юнец вроде Анвина, чертового мальчишки, мешающегося под ногами и принятого в «Kingsman» по неясным Мерлину причинам. Гарри Харт слушает Эггзи. Они вместе выполняют некоторые задания, частенько закрываются в кабинете и болтают (Мерлин надеялся, что именно болтают и ничего большего), а иногда и гуляют по улицам Лондона, как закадычные друзья. Гарри Харт уважает мнение агента Анвина. И, когда он получает ранение в плечо, но уперто продолжает идти вперед, Эггзи кричит: — Хватит, Гарри! И тот останавливается. Мерлин больше не подшучивает по этому поводу. Он знает, что его шутки пропустят мимо ушей, а колкости — тем более. Но руки сами непроизвольно сжимаются в кулаки, челюсти почти что скрипят, а глаза ненавидяще смотрят в экран. Молча. Осуждающе. Зло. Кто такой этот Гэри Анвин, чтобы сам Гарри Харт прислушивался к его мнению? Чем он лучше него? Когда им приходится вылететь вместе на миссию, втроем, Мерлин не обращает внимания на осторожные взгляды товарищей. Не слышит их вопросы. Он просто идет. Лишь бы не пришлось снова терять Галахада. Как по издевательству судьбы, именно это и происходит. Мужчина не волнуется. Не плачет. Не расстраивается. Он злится. — Не смей, — говорит Мерлин, видя, как взгляд Харта расфокусирован, а пальцы вцепились в его плечо: бледные, холодные, но сильные. Их подстрелили перед самым уходом, и вечно импульсивный Анвин, конечно же, пронёсся мстить за своего наставника. — Смотри на меня, кому говорю. Галахад. Тот не реагирует на кодовое имя, и Мерлин, поджав губы, склоняется чуть ниже над бледнеющим лицом агента. Ему не страшно. Ему не жаль. Харт и не из таких передряг выбирался. Он выживет. Определенно выживет. — Гарри, — произносит мужчина обреченно. Почти безысходно. Почти угрюмо. Почти печально. Но лишь почти. Мерлин жуткий гомофоб. Он не понимает смысла в традиции «Kingsman» целовать умирающих агентов, потому что подавляющее большинство из них — мужчины. Именно поэтому он не выезжает с Галахадом, координируя его за компьютером. Именно поэтому он сидит, сжимая безвольно висящее тело в руках, и кусает в раздражении и нервозности губы. Мерлин ненавидит геев. А еще больше он ненавидит, когда обстоятельства принуждают засунуть свое мнение куда поглубже и выполнять приказ. И это заставляет его ненавидеть Гарри Харта. — Только попробуй не умереть, — почти что беззлобно говорит он находящемуся в сознании, еще живому, но не в состоянии говорить товарищу. — Самолично придушу тебя. А после, наклонившись сильнее, со всей злостью и неприязнью, что у него есть, целует губы напротив, чувствуя вкус крови на языке, мягкость губ и холод кожи. И, на удивление, чужие пальцы, слабые и чуть ли не невесомые, с легким нажимом спускающие его затылок ниже. Чертов Гарри Харт.