пожалуйста, перестань

      Каждой попыткой убить себя, Дазай Осаму не зная того, не догадываясь, убивает его, с каждым разом словно вонзая нож все глубже, проворачивая, заставляя биться в конвульсиях, задыхаться, кусать губы до кровавого месива, но не кричать, нет. Ни одним случайным словом не дать ему понять, не дать узнать. У Чуи достаточно уже практики в этом деле, но почему же сейчас все внутри вытеснила леденящая пустота? Никаких эмоций, ни чувств, ни мыслей. Лишь сизый дымок вьется с конца сигареты вверх, исчезая где-то у потолка, в лучах закатного солнца, что алым залили комнату. Накахара отрешенно наблюдает за этим, сидит на полу, устало откинувшись спиной назад, затылком на кровать, совсем рядом с рукой бессознательного напарника. Сегодня он почти опоздал. Сегодня Дазай Осаму действительно мог умереть, наконец добившись своего. Но сейчас он, живой, с умело перебинтованными запястьями, спал, нарушая тишину комнаты мерным, слабым еще дыханием. А Накахара тихо, незаметно умирал, сидя рядом на мягком ковре, не в силах даже смотреть на бледное лицо суицидника.       Он никогда даже не задумывался о том, что без Дазая его жизнь была бы намного легче, спокойней, если это можно сказать о жизни мафиози. Подобная мысль никогда не приходила ему в голову, а если бы кто-то сказал ему это, то ввел бы Накахару в замешательство, а потом полетел бы к ближайшей стене, собирая зубы. И Чуя никогда не задумывался о том, почему спасает Осаму, каждый чертов раз переживает, нервничает — слишком сильно, до головной боли и полного эмоционального опустошения, но спасает придурка, упрямо мешая отправиться на тот свет. Просто так было правильно, просто иначе было невозможно, без вариантов. Просто он так хотел.       Просто сама мысль о том, что Дазай Осаму умрет, была непостижима, невыносима, неправильна. Он спас его тогда, в одиннадцать, при падении с дерева, когда впервые увидел. И, кажется, тогда в глубинных слоях мозга, в подсознании, четко закрепилось: спасать Дазая. Особенно от самого себя.       Только вот с годами эта задача стала все сложнее и Чуя понимал, что не справляется. Что сегодня, не успей он, Осаму был бы уже мертв. От этой мысли все холодело внутри, и лишь то, что напарник живой, рядом, укутанный в одеяло и перебинтованный, возвращало в реальность, немного успокаивая. Он успел, сейчас его жизни ничего не угрожает.       Пока что. Пока это все не повторится снова, не важно, каким образом. Но сейчас, отрешенно смотря на стремительно угасающие лучи закатного солнца, Чуя пытался не думать об этом. Забыть об этом, о постоянном страхе не успеть, что только сейчас сформировался в чувство, которое Накахара смог осознать и назвать. Страх. Два основных страха его жизни, что в последнее время все напоминают о себе все настойчивей, мешая спать, наполняя паникой, возводя нервозность на такой уровень, что пора бы уже сходить к врачу, чего он, конечно, не сделает, не желая признавать, что настолько слаб. Окончательная потеря контроля над своей способностью, когда безумие Порчи захватит разум безвозвратно, убив его. И смерть, казалось бы, невыносимого напарника, единственного друга и самого близкого человека.       Два основных страха едва ли не самого сильного эспера Портовой мафии.       Почему люди спасают других? Почему он сейчас, в который раз спас Осаму, хоть и понимал что это то, чего тот действительно желает и что другого выхода для себя он не видит? Накахара знал его. Лучше чем кто-либо, лучше чем думал сам Дазай. Чуя видел тьму внутри него, в которой тот тонул, не в состоянии выбраться из ее ледяного плена, слышал, как внутри напарника бился хрусталь, сам ранясь об эти осколки того, что когда-то можно было назвать душой. Чуя все видел и выл от собственного бессилия, что не в состоянии полностью вытащить напарника из этой бездны. Приглушить эту боль, добавить хоть немного света во тьму — мог. Он видел это во взгляде Осаму, он видел в этих глазах все, как бы их хозяин не пытался скрыть истину за тысячами масок. И он видел, что спасти мафиози от самого себя, окончательно, полноценно, он не способен.       Возможно, он был жесток, каждый раз мешая Дазаю совершить задуманное, но... Почему люди спасают других?       Из собственного эгоизма. Просто потому, что человек важен, нужен, просто потому, что тебе будет больно от его смерти. Потому, что ты и представить не можешь, каков будет мир, когда его не станет, а живое, теплое существо заменит лишь холодный гранит надгробия. И Чуя Накахара был точно таким же эгоистом, не способным отпустить Дазая из этой жизни, пусть тот так сильно этого хочет.       Рыжих волос с какой-то щемящей нежностью касаются слабые пальцы, перебирая мягкие пряди, и Чуя вздрагивает, выходя из болезненного оцепенения, пустота внутри наполняется удивлением и ядовитым дымом, с каждой новой затяжкой. Видимо, Дазай еще не до конца пришел в сознание, но Накахара и не возражает, прикрывая глаза, пытаясь избавится от горчащего кома чувств, застрявшего в горле невысказанностью. Тихо, хрипло произносит лишь:       — Я не позволю тебе умереть. Прости. — не ожидает ответа, лишь слышит судорожный вздох Осаму, чьи тонкие пальцы в его волосах вздрагивают, на пару секунд замирая. Замирает и весь мир, кажется, пока вновь не оживает с тихой, хриплой и такой горькой усмешкой:       — И ты... прости, Чуя. Я не прекращу.       — Я знаю, — произносит тихо, безэмоционально, словно ничего нового не услышав. Но внутри все сжимается, превращаясь в камень, что давит на грудную клетку, ломая ребра, мешая дышать. Хочется кричать до потери голоса, рыдать, что угодно, лишь бы освободится от этого чувства, что ломает все изнутри, не дает сделать и вдох. Чуя задыхается, неосознанно сжимая кулаки сильнее, до скрипа перчаток, до полного уничтожения недокуренной сигареты, что совершенно не подходит к тому отрешенному тону, которым ответил секунду назад. Кажется, чокер на шее, портупея, все это сейчас служит удавкой, сжимая все сильнее, выбивая из легких весь воздух. Он задыхается, а все внутри кричит, бьется о жестокую, нерушимую реальность. "Пожалуйста, перестань, пожалуйста, перестань! Прекрати это все!" — кричит все его существо и, кажется, он произносит это вслух, срывая голос, рыдая, задыхаясь.       Но это лишь иллюзия, Чуя мысленно вторит себе об этом, пытаясь успокоиться, прогнать этот холод, что сковал тело, закусывая губу. Хорошо, что Осаму не может видеть его лица, так лучше, он не должен знать, что творится внутри Накахары. Или он уже знает? Неважно, это уже неважно.       Дазай Осаму не умрёт. Накахара Чуя не позволит этому случиться, ведь он будет рядом.