lapis

      Ему это все было совсем не интересно. Все вокруг него боялись превратиться в статую и остаться навсегда на «кладбище» за городом. Крис боялся, что все его друзья окажутся там, а он останется один. Он, вообще-то, не особо верил в то, что он когда-нибудь начнет каменеть. Да даже если бы начал – ему было бы поебать. Самое главное: друзья должны остаться в живых. Ну, или хотя бы до того самого «поворотного пункта» нагуляться вдоволь. Так и появилась фишка их автобуса, а после и название. Когда на третьем курсе у Вильяма началось окаменение в районе поясницы после одной из вечеринок – Крис испугался. Сначала они оба подумали, что дело в той взбалмошной девочке по имени Вильде, но белый мрамор на его теле продолжал расти. И это было нелогично, ведь после поцелуя процесс должен остановиться, а у них все зашло гораздо дальше. Тупанули. Спина Вильяма окаменела примерно наполовину, прежде чем он впервые поцеловался с Нурой Сатре. Он даже не надеялся, что ему повезет и это будет она, но он чувствовал, что она – та самая. Хотя, многим фортуна не улыбается. Иногда Кристофер забывает то, как он обосрался от страха (а ведь это случилось с ним пораньше чем с другом и это наверно единственный случай, когда Шистад «поскромничал» говорить о своей проблеме), заметя в районе солнечного сплетения задатки этого дерьма. Он прогонял в голове лица всех девчонок присутствующих в клубе в тот день. Пять блондинок (одна из которых была очень даже), две шатенки, его теска, та самая Вильде и рыжая. Вышеупомянутая была очень горячей, и он ненавидел ее за то, что она его продинамила. Он уже собирался смириться с тем, что ровно через полтора года настанет конец. Он не собирался искать тех девушек и целовать их, ведь за каждую он поплатиться месяцем жизни, если одной из них не окажется та самая. Ему это все было не интересно. Но потом та рыжая девочка пролайкала его в инстаграме и он в порыве эмоций зачем-то позвал ее на вечеринку. Ту злосчастную, ту самую после который Вильям «заболел». И тогда Крис тупил так, что казалось у него не грудная клетка окаменела, а мозг. Все на что его хватило – это пошлый комплимент и пару недоромантичных сообщений после. А потом, под конец вечеринки, Ибен отвела его поговорить. Сказала, что давно не считает его другом, а чем-то большим. Он не сказал, что эта горгулья хуйня началась; он просто посмотрел ей в глаза и подумал: ’’Похуй. Если я сдохну пораньше – похуй’’. И поцеловал. Ибен радовалась, а он просто считал, что лучше пусть последняя девушка, которую он будет целовать – будет любить его и пусть это будет та, которую он знает наизусть. Хоть какая-то моногамия. Но он так пиздецки ненавидел это. Злость на самого себя, что он оказался в том месте и в то время. Крис просто не понимал почему он и почему так рано. Не то чтобы он отсчитывал дни или вообще запомнил дату/точное время того дня и момента, когда все пошло по пизде. Ему было поебать. Теперь он самоубийца. Он стоял в ванной, в которой единственным предметом освещения был светильник на тумбе и смотрел. Смотрел как темный мрамор занимал большую площадь живота и груди. Мрамор казался ему красивым всегда, но осознание того, что за этим красивым камнем идет смерть – заставляло ненависти разливаться по всему его каменному телу. Он хотел взять кувалду и просто разбить самого себя. Потому что ему это все было не интересно. Он любил танцевать, играть в баскетбол, кататься на скейте. Но его положение просто перечеркивало это все. И он ненавидел это. Он перестал ходить на тренировки, больше не ходил танцевать к одной из своих знакомых в студию (если бы друзья узнали пошли бы шуточке вроде:” О, Шистад, когда твое выступление с танцем маленьких утят?”). Все изменилось в комнате с оранжевым приглушенным цветом. На подсознательном уровне все оттенки оранжевого ассоциировались у него именно с ней. Еще горчичный, зеленый и коричневый. Она была одета в костюм Черного лебедя. Он был разукрашен то ли в жертву вампира, то ли оборотня, то ли сам являлся кем-то из них. Скажем так, Ибен решила проявить креатив, а Крису это, вообще-то, было не интересно. Хоть на лбу ему написала бы «люблю только Ибен» - поебать. А вот на то, что Эва Мун сидит и плачет – не было. Крис попрощался с младшей сестренкой, с которой разговаривал по телефону и, помедлив, сел рядом. Узнав ее проблему, он сказал, наверно, самые мудрые слова в своей жизни. И Эва, чтобы отомстить своему бывшему/небывшему парню, поцеловала его. И тогда Крис почувствовал себя под эффектом сильного наркотика – экстази, кокаина или даже героина. Тяжесть в передней части тела стала меньше, и он почувствовал, что темный мрамор перестал распространяться. А потом он поцеловал Ибен. Прям на глазах у той самой. Это почувствовалось как ломка по веществам. Он хотел откинуть свою девушку подальше и вернуться. Вернуться, чтобы не оставлять ее губы в покое никогда больше. Забавно, что они оба поняли кем друг для друга являются, но по обоюдному молчаливому согласию никому не сказали, не поговорили сами и вообще сделали вид как будто это не было ебанным «поворотным пунктом». Возвращаясь к самым мудрым словам в его жизни - они не значили изначально:” Нахуй его, а меня нет”, но зато потом стали. Стали после того, как эти двое помирились. После того, как Крис увидел их целующимися. (Ало блять, не думала прислушаться к единственным словам слетевших с его уст, которые имеют какой-то вес?) После того, как его мраморное тело начало реинкарнацию. С какого перепуга вообще? Логично, что ее окаменение тоже остановилось и начало проходить. Так какого, блять, хуя она не понимает, что причина в нем, а не в ее бывшем. Потому то он и готов был расцеловать Исаака, когда узнал, что это тот рассказал Юнасу. Для того чтобы рассказать всем сам и устроить выгоду себе в лице Мун – он был слишком умен. Понимал, что она не простит. Он был готов убить Ибен за то, что та подняла руку на нее. Готов был убить Юнаса, когда осознал сколько душевных терзаний она пережила. Готов был убить Ингрид, которая заставляла ее чувствовать себя ужасно. Но он знал, что она не простит. Она понимала, что он – ее панацея, потому сопротивление и чувство вины сходило на минимум. А ему это только в сладость. Но боязнь того, что ее могут отобрать - никуда не пропадала. Как и боязнь того, что она уйдет сама. Ангел на одном плече шепчет:” Ты не тот, кто ей нужен. Просто целуйтесь раз в два месяца, чтобы не сдохнуть и дай ей быть счастливой”, а дьявол с другого плеча вторит:” Ты ебнутый или ебанутый? Только ты сделаешь ее счастливой и ты, придурок, тот кто ей нужен”. Крису, кстати, это все совсем не интересно. Сейчас она здесь, на его вечеринке. Прям вот здесь. Совсем рядом. Стоит, смотрит на него своими до ахуения красивыми глазами и у него желудок делает тройное сальто. Обнимает, бормочет что-то на ухо (из-за чего становится щекотно), дует губы. Еще шесть пару стопок текилы заливаются в горло, прежде чем он плюет на все и зажимает ее: У стенки в гостиной У стенки в коридоре У стенки в холле На веранде На лестнице На каждом метре стены на втором этаже У стенки в комнате И все это почти каждый пятый день недели. Ну, еще иногда шестой и седьмой идет в придачу, но в таком случае они проводят время у кого-то из двоих. Если у нее, то они готовят и смотрят ситкомы (у Эвы такая атмосфера, подходящая что ли?); если у него, то пьют виски его отца и танцуют под хиты 90-ых. Шистад не заметил, как впервые приготовил завтрак на двух персон; как ее нижнее белье отвоевало себе ящик в его шкафу; как ее мама зовет его и его родителей сходить в театр; как ее подруги стали его лучшими советниками; как готов был бы вырвать себе сердце, собственноручно разрезать его на кусочки и пожонглировать ими ради ее улыбки. О, и еще один важный момент:       Ему это все было пиздец как интересно.