Безопасность

Дэниэла трясло. Не то от вечерне-ночной зябкости, не то от слабости, не то от… Нет, нельзя так думать — он себе запретил. Ему точно не страшно, не грустно и, уж конечно, не одиноко. Просто он ещё не до конца пришёл в себя. Только и всего. Сегодня утром его выписали из больницы, и, пройдя несколько километров в гору, Дэниэл убедился, что врачи поторопились. Колени предательски дрожали и ощущались абсолютно ненадёжными. Он запрещал себе чувствовать себя беззащитным, он не имел на это права, но именно таким Дэниэл и был сейчас. В таком моральном и физическом состоянии соваться в лагерь Кэмпбэлл было кристальной, эталонной глупостью. Но выбора у Дэниэла не было, и сейчас он стоял у знакомых ворот, опираясь на колени и пытаясь отдышаться. В холодном воздухе дыхание застывало белесыми облачками. Вокруг непроглядно стоял тихий, закрывающий звёзды чёрно-синий лес. Чувства словно обострились, но одновременно были как-то искажены и осознавались вразнобой, как при лихорадке. Всё труднее было удержать главную мысль, главную цель. То, ради чего он пришёл сюда. Он должен забрать её. Скрипку. Дэниэл прислушался к тишине за воротами. Аккуратно, стараясь не скрипнуть, толкнул створку. В лагере остались и другие его вещи, но… Все они, на самом деле, были не особо важны. Даже какие-то документы, забытые вместе с безукоризненно белым чемоданом, мало заботили его — всё равно они на заметке у полицейских. Но скрипка была незаменима. Дэниэл стеснялся своей сентиментальной привязанности. Для публики, будь то посетители концерта или прихожане культа, скрипка должна была выглядеть как инструмент, дополнение, которое неожиданно появляется в его руках, когда надо произвести нужный эффект. Настоящее его отношение к ней разрушало бы выхолощенный образ. Культист не должен быть мягким. Культист должен быть энергичным, рассчётливым, безжалостным и бесконечно преданным вере. А ещё культист абсолютно точно не должен радоваться узкой полоске тёплого света, падающей на доски крыльца из-за приоткрытой двери вожатского домика. Даже если культист продрог и у него по-голодному побаливает в желудке, а из комнаты долетает запах… Печенья… Или чего-то вроде… Не важно. Если бы Дэниэл был сейчас в лучшей форме, он, скорее всего, принялся бы искать скрипку сам. Но его тело больше всего на свете желало свернуться калачиком прямо здесь, на пороге, и он, прислонившись к косяку, постучал в дверь. При взгляде на свет сознание как-то странно и мягко плыло, и под веками шли круги. Он скорее угадал, чем увидел и понял, что дверь открыл Дэвид. Слишком уж хорошо Дэниэл запомнил его за те несколько часов, которые он провёл в лагере Кэмпбэлл. Сейчас он заметил только подсвеченные комнатной лампой рыжеватые волосы, знакомый энтузиазм (который, впрочем, исчез, как только вожатый его узнал) и вопрос, на который Дэниэл отреагировал и ответил с большой задержкой: — Чем могу помочь?.. Шум в голове неожиданно перекрыл немногочисленные ночные звуки, мир потемнел и отодвинулся, а ноги отказались слушаться. Сознание сдавалось, и тонкая оболочка идеального, не нуждающегося ни в чём мирском лидера трескалась и опадала, открывая первобытно-человеческую потребность чувствовать себя в безопасности. А тёплый вожатский домик выглядел так безопасно... — Скрипка, — сумел выдавить Дэниэл и сполз на пол в обмороке. Он очнулся утром, лёжа поверх расстеленного на полу покрывала. Утренний белый свет падал на сосновые доски. В домике, очевидно, никого не было — звуки разговоров и детской возни доносились откуда-то издалека, с улицы. Потянувшись, Дэниэл обнаружил, что он заботливо укутан в плед. Он медленно приподнялся и сел, прислонившись к стене. О, ему гораздо лучше, чем вчера! Значит, надо немедленно уходить. Ему так повезло, что в госпитале не поняли, кто он, и ночь, проведённая здесь, в месте, где его уже видели и хорошо знали, была непозволительной роскошью. Найти скрипку и бежать. Срочно. Бежать, когда так хочется отлежаться, пожить спокойно, спрятаться в этом — на самом-то деле — забытом Мирозданием месте. Дэниэл мысленно врезал себе пощёчину. Жалость к себе запрещена. Особенно в его нынешнем положении — ну-ка, кто был таким самоуверенным идиотом, что хлебнул собственного крысиного яда? Кто виноват во всём? Он, Дэниэл. Это он оказался невнимательным, глупым, не-ком-пе-тент-ным. А значит, отдыха он не заслуживает. Он пружинисто вскочил на ноги, намереваясь немедленно действовать, но его решимость разбилась о завтрак, оставленный на столе. Оставленный… Для него? Вряд ли. С чего бы им так делать? Дэниэл бы не сделал. Дэниэл бы и плед не дал. И, тем не менее, он был очень голоден. Если это был чужой завтрак, они сами виноваты. И всё равно он ел украдкой, торопясь, опасаясь, что кто-то придёт и… Отберёт кашу? Глупо, конечно, но кто знает? Та девчушка, Гвен, вполне могла бы. Кстати, где она? Они с Дэвидом, вроде как, живут здесь вдвоём, а вчера в домике её точно не было. Дверь неожиданно распахнулась, и он, вздрогнув, сразу же обругал себя за подобное малодушие. Дэвид вошёл в комнату, остановившись около стола. Лицо его было серьёзным, без обычной весёлой искорки. Дэниэл замер с ложкой во рту, не зная, чего ожидать. — Доброе утро. Ты спрашивал о скрипке вчера, — после неловкой паузы начал вожатый. — Я... Хранил её у себя. Не знал, как отдать. Он подошёл к шкафу и достал из него знакомый белоснежный футляр. Сердце Дэниэла ёкнуло, а затем зачастило, и он, буквально подскочив к Дэвиду, протянул руки к скрипке. Вожатый опустил футляр на его ладони, но ручку отпускать пока не торопился. — Я её чистил. Следил за влажностью… Ждал, когда ты вернёшься. — Вернусь? Дэниэл непонимающе разглядывал футляр — не пыльный, не рассохшийся — и лицо Дэвида. Он смотрел вниз с каким-то странным, сосредоточенным выражением. — Мне надо сказать тебе кое-что. Логичнее, правильнее всего было бы забрать скрипку и уйти немедленно. Но Дэниэл, чёрт возьми, имел право на любопытство. К тому же, быть может, удастся забрать и остальные вещи… — Я поступил неправильно тогда, во время праздника. Думаю, мы оба понимаем, что я просто испугался. Не давать кому-то работать только потому, что он справляется с твоими обязанностями лучше тебя самого — это… Это хреново. Дэниэл прекрасно контролировал свою мимику, но его лицо изумлённо вытягивалось против его воли. В смысле, он что, серьёзно? — Потом это отравление, больница. Всё это так нечестно. Если кто-то из нас заслуживает прокисший пунш, то это я, — Дэвид набрал в грудь воздуха и отпустил ручку футляра. — Дэниэл, ты хочешь работать здесь снова? Да. Дэвид действительно так ничего и не понял. О, великий Космос! Голова закружилась снова, а по телу клейко прокатилась волна слабости. Может, и правда не стоит пока убегать отсюда? В конце концов, Кэмерон Кэмпбэлл ведь не боится появляться здесь. Может быть, здесь и правда… Дэниэл покачнулся, и его повело вперёд. Он попытался развернуться, чтобы не ударить скрипку об пол, но Дэвид поймал его в объятия. Тёплые, уютные объятия. …Безопасно. — Хочу. Никто из тех, кто был очищен, не запомнил его действий, так? Значит, сейчас надо убедить Дэвида, что он действительно раскаивается. Убедить, чтобы… Остаться на этом тёплом плече подольше? Какие странные мысли лезут… Не важно. — Я тоже многое наговорил тебе тогда. — Ничего страшного. Дэниэл опирался на Дэвида, обнимая, и мысли и планы понемногу таяли, оставляя только мягкое, тёплое спокойствие. Опасный, стремящийся добраться до Дэниэла своими острыми зубами мир исчез, и не было вокруг ничего, кроме зелёной футболки, твёрдой тонкой ключицы, жёлтого платка на худой шее и пахнущей лесом кожи. — В конце концов, ты и правда лучше, чем я. Дэниэл прикрыл глаза. Всё складывалось прекраснее некуда.