За облаками всегда солнечно

На высоте девять тысяч метров солнце всегда бьет в глаза. Именно поэтому Хироки не любил летать днем, закрытая шторка иллюминатора и странный стерильный полумрак вселял в него неясное чувство тревоги. Но почему-то всегда, стоило ее открыть, и глаза тут же начинали слезиться от солнечных лучей прямо в лицо — каждый раз, куда бы он не летел, солнце оказывалось с его стороны. Но сегодня все было по-другому. Опасаясь делать слишком резкие движения, Хироки чуть-чуть пошевелил плечом, склонив голову и взглянув в который раз за последний час на спящего Юджи. Он уселся у иллюминатора сразу же, как только вошел в салон, даже не поинтересовавшись мнением своего спутника на сей счет. У него было так всегда, сколько Хироки его знал, и не потому что Камиджо мнил себя кем-то там, просто он и в самом деле редко задумывался о других и редко задавал вопросы. Наверное, он даже удивился бы, если бы Хироки ему что-то сказал. Как всегда, в его глазах промелькнуло бы искреннее изумление, неясная мимолетная тень смущения, тут же стертая уверенной улыбкой, и вальяжное «если хочешь, садись здесь». Ирония заключалась в том, что после подобного замечания Хироки нарочно остался бы сидеть у прохода, не то чтобы назло, а просто потому что. Но все-таки бизнес-классом лететь было намного приятнее, даже сидя не на самом лучшем месте. Юджи слабо пошевелился, устраиваясь удобнее и продолжая беспардонно спать на плече Хиро. Уснуть он умудрился почти сразу после взлета, удивительно еще, как не вырубился раньше. Его безумный график в последнее время и ничтожное количество сна неизменно напрягали Хироки и не раз уже становились поводом для ссор. Как будто без того поводов у них не было. Смотреть на спящего Юджи он, казалось, мог бесконечно, потому что во сне он становился тем самым идеалом, которого, как известно, не существует. Спящий Камиджо не трындел без конца, не вертелся, не подкалывал и не испытывал на прочность выдержку каждые три минуты, то встряхивая копной густых волос, то скользя машинально кончиками пальцев по своим губам, то глядя долгим взглядом, от которого пульс у Хироки тут же начинал усиленно стучать в венах, а все мысли в голове принимали один оборот. Казалось бы, давно пора было уже этому безумному влечению сойти на нет, просто потому что никакая самая пылкая влюбленность не живет так долго. Но то ли к счастью, то ли к досаде своей, Хироки каждый раз убеждался, что избавиться от чувств к этому человеку так же трудно, как и в день, точнее, ночь, когда все это закрутилось. Слегка склонив голову, он осторожно поцеловал Юджи в макушку и еще ниже, в лоб, стараясь не будить. Было, конечно, в таком времяпровождении свое неудобство — плечо, например, чертовски затекло, и вообще хотелось сменить позу и тоже сползти в мягком удобном кресле пониже. Улыбнувшись своим мыслям, Хироки снова вгляделся в безмятежное выражение лица Камиджо, и перевел взгляд на иллюминатор. Отсюда ему было не видно, но он знал, что внизу под ними густая белая вата облаков, и выглядят они такими странно упругими, будто можно прыгнуть на них и взлететь ввысь, выше небес, к самому солнцу. Однако, как известно, если подобраться слишком близко к солнцу, то ничем хорошим это не заканчивается, еще и падать больно. В свое время Хироки подлетел к солнцу излишне близко и упал, но сейчас это уже не вызывало в нем никаких особенных эмоций. Отболело и ушло. Единственное из того времени, что так и не сумело отболеть — безудержная страсть к человеку, который доверчиво спал на его плече. Человеку, отношения с которым постоянно терпели крах, не продлившись и месяца. Человеку, который почему-то всегда возвращался. — Ну и какого хера ты приперся опять? Такое откровенно наплевательское отношение к собственной резкой просьбе Джуку страшно взбесило. В особенности, потому что Камиджо стоял, упираясь рукой в дверной косяк, нагло ухмылялся своей кошачьей улыбкой и явно пер напролом. Очень хотелось встряхнуть его за шиворот. — Банкет на сегодня окончен, для меня, по крайней мере, — выставив руку и не дав ему пройти, Джука смерил его недовольным взглядом, с такого близкого расстояния отлично чувствуя, как от него несет алкоголем. — Иди к себе, Камиджо, я по-хорошему прошу… — А как будет по-плохому? — ехидно поинтересовавшись, тот без особого труда потянул руку Джуки вниз, вынуждая убрать ее, и все-таки прошел в его номер, как к себе домой. — По-плохому я сейчас твой напомаженный фасад разобью о ближайшую поверхность. Он никогда ни с кем еще так не разговаривал. Такими словами и в таком тоне. Камиджо бесил его до нервного подергивания пальцев, не только своим видом хозяина положения, но и тем, что засранец этот абсолютно ни с кем и ни с чем не желал считаться. Например, с тем фактом, что Джуке даром не сдался торопливый полупьяный перепих за день до завершения тура, о чем Камиджо был решительно поставлен в известность полчаса назад. Но на губах все еще предательски горел вкус его помады, и Джуке страстно захотелось глотнуть чего-нибудь крепкого прямо из горла, чтобы стереть эту гадость, но было уже поздно. Камиджо вперся, и теперь его сладкий тяжелый аромат — смесь парфюма, косметики, лака для волос и шампанского — прочно заполнил комнату так, что хотелось задохнуться. С размаху захлопнув дверь, Джука шагнул к непрошеному гостю ближе, грубо схватил за плечо и развернул к себе, сжав, что есть сил, явно делая больно, вот только почему-то Камиджо даже не поморщился и не показал хоть как-то, что ему неприятно. Казалось, его наоборот заводило такое отношение, потому что на проклятых губах, к которым так и притягивался взгляд, снова заиграла улыбка. Слегка откинув назад голову, так раздражающе глядя глаза в глаза, он обвил свободной рукой шею Джуки, будто только этого и ждал. Слишком по-женски, слишком мерзко и развратно. Слишком волнующе. — Уходи отсюда, я сказал, — еще крепче сжав пальцы, сминая ткань его рубашки, Джука совершил роковую ошибку, зачем-то скользнув взглядом по шее Камиджо и трем расстегнутым верхним пуговицам, открывающим плавные очертания ключиц и ямку между ними, в которую так и тянуло весь вечер уткнуться губами. И не только вечер, и не только сегодня. — Ты не это сказал. Ты сказал, что разобьешь мой фасад о ближайшую поверхность, — вкрадчиво заметил Камиджо и, видимо, что-то ему все же не понравилось, потому что идеально расходящиеся от переносицы к вискам брови едва заметно дрогнули. — Мне больно, между прочим. — Очень хорошо, что больно. Может хоть это поможет тебе оставить меня в покое. Джука с ужасом понял в эту минуту, что не сможет сам себе ответить честно — хочет ли он на самом деле, чтобы Камиджо ушел, оставил его в покое, прекратил подкатывать, заигрывать, неприкрыто флиртовать и бросать долгие взгляды, обещавшие сразу все и ничего. Потому что ничего у них не могло быть, кроме одной пьяной ночи в отеле в Саппоро. Едва заметно качнув головой, Камиджо подался ближе, невольно чуть приподнимаясь, потому что Джука был выше, и это почему-то показалось вдруг неуместно милым. Смотреть на него сверху вниз в любом случае было намного лучше. Вовремя отклонившись назад, Джука схватил его за плечи уже обеими руками и встряхнул, не особо заботясь о том, чтобы быть аккуратным. — До тебя плохо доходит. Какими еще словами сказать? — Ты нравишься мне, Джу… — Безумно польщен. А еще ты надрался в ноль. — Это грешит против истины. Я не так уж пьян, и ты это знаешь. — Если тебе приперло, поищи чей-нибудь другой номер на этаже. И не веди себя как… В глазах Камиджо сверкнул колкий лед, хотя Джука еще даже не произнес то, что отчаянно вертелось на языке. И почему-то, глядя на него вот такого, он так и не смог закончить фразу, словно чувствуя — лучше сейчас промолчать. Оскорбить его он всегда успеет. Пока он, теряя последние драгоценные секунды своей свободы, стоял и пялился Камиджо в глаза, тот, конечно же, сразу этим воспользовался. И снова оказался непозволительно близко, как несколько часов назад в полумраке за сценой, и снова его мягкие губы коснулись губ Джуки, но на этот раз было все совсем не так. Тогда поцелуй вышел смазанный, короткий и ужаливший поверхностно, не дойдя до души, сейчас же Камиджо творил что-то невообразимое, лишал воли так просто и незамысловато, прихватывая отрывистыми влажными прикосновениями по очереди то верхнюю, то нижнюю губу, словно никак не решался сделать это уже как следует. Только дразнил, распалял, горячо дышал и улыбался, дотрагиваясь каждый раз чувственно и бесстыдно, обещая куда больше, чем в принципе был в состоянии дать. Джука уже тогда знал, что ничего у них не выйдет. Знал в тот миг, когда руки его безвольно разжались, отпуская плечи Камиджо, и слепо соскользнули ниже, на его талию, притягивая вплотную к себе. Знал, когда тот крепко обвил уже обеими руками его шею, приподнимаясь на носках, чтобы быть вровень, и отступил на ощупь назад, утягивая за собой. Знал, когда Камиджо со стоном прогибал спину, двигаясь верхом на его бедрах, и влажно блестел в слабом теплом полумраке гостиничного номера. Знал, когда сам ослепительно сильно кончил, уронив Камиджо на себя, и так палевно надрывно прошептал ему в горячий висок: «Юджи…» Если бы только он знал тогда, что все это не конец, а начало долгого пути. Слишком долгого, растянувшегося на годы непонимания и обид, обоюдной и однобокой ревности, встреч и расставаний, каждый раз неизменно бурных, и просто — неизменных. Им всегда было трудно вместе и совершенно никак врозь, но за десять лет Хироки чудовищно устал. Настолько, что когда Юджи пришел в очередной раз, выгнать его просто не хватило сил. Самолет пошел на снижение. Мельком бросив взгляд на замигавшее красным информационное табло и убедившись, что стюардесса ушла в салон эконом-класса, Хироки склонился к Юджи и мягко поцеловал его в губы, едва прикоснувшись. Приоткрыв глаза, явно пытаясь в первые секунды сообразить, что происходит, Камиджо слабо улыбнулся и поднял голову. — Я уснул, кажется. Мы уже прилетели? Хироки знал, что выглядит сущим идиотом, но не мог не улыбаться в ответ, глядя на него. — Почти. Видишь, тебя просят пристегнуть ремень и привести спинки кресел в исходное положение. Слегка потянувшись всем телом, Юджи сел ровно, машинально тряхнув головой и тут же проведя пальцами по своим волосам, а Хироки едва успел перевести взгляд с него вперед, снова взглянув в иллюминатор. Солнца уже не было видно, самолет медленно нырнул в вату облаков и будто очутился в густом тумане. Камиджо смотрел перед собой, игнорируя всевозможные виды в полете, и Хироки вдруг почему-то подумал, что тот успел налетать столько часов за последние десять лет, что, наверное, ему такое уже настолько же привычно, как городское такси. — Я в Саппоро лет десять не был. Это вырвалось совершенно невольно. Камиджо удивленно посмотрел на него и словно вспомнил что-то, потому что взгляд его стал совсем как тогда. В тот их первый и последний общий тур, такой долгий и мучительный, промелькнувший в одно счастливое мгновение. Противоречиям в своей жизни Хироки давно уже перестал удивляться, хотя бы, потому что вопреки множеству провальных попыток и тотальной несхожести характеров, последние шесть месяцев они с Юджи каждое утро просыпались вместе. — Думаю, это хорошо, что в свой отпуск я привез тебя именно сюда, — довольно взглянув, Камиджо взял его за руку и переплел их пальцы. Еще полгода назад Хироки отнял бы руку, запретив Юджи делать так. — Какой там отпуск, три несчастных дня… Но я очень рад, что хотя бы эти три дня у тебя есть. — Почему? — Потому что сейчас приедем в отель, и я положу тебя досыпать. Хироки чуть крепче сжал его пальцы в своей руке, Камиджо слегка откинул голову назад, удобно прижавшись затылком к мягкой спинке кресла. — Отличный способ отметить наши полгода вместе — завалиться спать. Какое падение, Джу, особенно если вспомнить, как все было, когда мы с тобой последний раз приезжали в этот город. По крайней мере, одно в их отношениях оставалось неизменным все десять лет, что они друг друга знали. Камиджо все еще мог первоклассно заставить Хироки смутиться до горящих скул.