За гранью

День Третий

Удар. Ещё удар. Ещё один удар.   — Не отбей ему органы, — хриплый прокуренный голос моего заботливого одноклассника звучит для меня божественной мелодией. Значит, так сильно бить не будут. Хотя как — «так»? Я не вижу разницы между «сильно» и «не очень сильно». Когда тебя пинают с двух сторон — об этом как-то не задумываешься.   — Что, ещё не ревёт? — тот же самый голос раздался прямо над моей головой, а потом меня схватили за волосы и заставили поднять голову. — Чё, такой гордый, типа? Или мы тут зря стараемся?   — Жаль, что по лицу нельзя, — опечалился второй мой одноклассник. — А то доставили бы… подарочек! Оба парня дружно загоготали, а остальная толпа в лице почти всей моей параллели поддержала их громким хохотом.   — Чё, хочешь, раскрасим твоё личико? — продолжая радоваться своему остроумию, вопросил первый. Нет. Не хочу. Я хочу вас убить. Встать, оторвать ваши гребаные руки, поломать ваши гребаные ноги и вбить ваши тупые головы глубоко в землю. Но я лежу на асфальте за своей школой… и молчу. — Э, там физичка идёт! — крикнул кто-то из толпы наблюдателей. — Какого хрена вы так громко ржали?!   — Да сам-то ржал как конь! — возмущённо посыпалось со всех сторон.   — Ты че ляпнула, э?   — Да пошел ты!   — Все, расходимся!   — До завтра, Никто! — весело крикнул очередной мой одноклассник. Его мгновенно поддержали остальные, начиная быстро расходиться в разные стороны, а я лежал и улыбался.   — Ты че лыбишься, тварь? — Одноклассник, имя которого я зарекся называть даже в своих мыслях, присел на корточки прямо перед моим лицом. — Дай нам неделю-две, и мы найдем управу на учителей. И тогда тебя, мразь поганая, никто не защитит. Я ничего ему не ответил. Просто лежал и улыбался.   — Да ты реально смертник! — Он резко встал и замахнулся ногой в тяжёлом ботинке, метя мне в голову, но парень его остановил:   — Ты че, дебил? Пошли быстрей, пока физичка не приперлась. Оба парня быстро подняли свои рюкзаки с земли и побежали за гаражи, дружно посмеиваясь и напевая какую-то веселую песню. Я же поднялся на ноги, стараясь игнорировать боль в боках и в животе, и поплелся в сторону своего дома.   — Томас! — раздался у меня за спиной голос физички, но я не обернулся и не остановился. — Томас, да постой же! Кто это был? Петров? Или Степанов?.. Томас, скажи мне, кто тебя обидел! Обидел. Слово-то какое смешное.  — Это он, да? Он это сделал? Напоминание о нем заставило меня вздрогнуть и ускорить шаг.   — Это он, Том? — кричала мне вслед моя бывшая классная. — Просто скажи мне, я все сделаю! Что ты сделаешь? Я даже рассмеялся. Никто против него ничего не сможет сделать. И нет, это не он. Но это из-за него. По его бессловесному приказу. Или немому одобрению. В этой школе все происходит только по его приказу, так что тешить себя мыслью, что кто-то что-то сможет сделать, — глупо и бессмысленно. Но я не сказал этого вслух. Просто закинул на плечо портфель и ускорил шаг, выходя из ворот средней образовательной школы номер 29. Наверное, раньше я не задумываясь разревелся бы у нее на груди, вывалив на бывшую классную всю горечь, накопившуюся внутри, рассказав обо всем: о том, как бьют, как уничтожают, как достают меня сообщениями, как угрожают жизни моих родителей. Но сейчас… Должно быть, что-то сломалось внутри меня. Я уже не ощущал себя человеком, которому нужна помощь. Я даже не ощущал себя животным, которому нужна защита. Я ощущал себя бездумной куклой, цель существования которой сводится к одному знаменателю — ждать. И готовиться. Ждать. И готовиться. Ждать. Когда наберусь сил, когда смогу противопоставить хоть что-то. Пусть бьют сейчас. Пусть думают, что я всегда буду терпеть. Ведь я не буду. Но вначале — он. Нужно разобраться с ним. А как это сделать — я до сих пор не знаю. Но выясню. Он уничтожил все. Меня. Мою жизнь. Мои мечты закончить школу и поступить в нормальный вуз. Если бы он мог, он уничтожил бы сам факт моего существования. Но это не в его власти. Слишком много документов, штампов в паспортах, страниц в соцсетях и прочей шелухи, которая подтверждает наличие МЕНЯ в этом мире. Я отряхнул пальто и поправил шапку на голове — к родителям в таком виде заявляться не стоит. Меня и так уже подозревают во всех подростковых грехах — хотя я не пью, не курю, не колюсь и не шляюсь по клубам. Ведь с алкоголя все и началось. Не напейся я тогда на свадьбе у своей старшей сестры, не пойди один до дома, решив, что три остановки — это близко, не наткнись я тогда на тех самых отморозков… я бы никогда не встретил его. Сколько раз я об этом думал. Сколько раз мечтал, чтоб меня остановили прямо перед выходом из ресторана, заставив досидеть до последней песни и вернуться вместе со всей родней. Сколько раз ругал себя за то, что позволил сестре натянуть на себя шикарный костюм и дорогие безделушки… не выгляди я тогда так, те отморозки никогда бы не посмотрели в мою сторону. Они бы прошли мимо, не обратив внимания. Тот самый день. День перед тем, как он пришел в нашу школу. День перед тем, как вся моя жизнь изменилась до неузнаваемости… День перед тем, как я перестал быть Томасом Сангстером, а стал Никем. Я прикрыл глаза, вспоминая то счастливое, радужное утро, не предвещавшее беды, когда я сидел с двумя своими лучшими друзьями и воображал, каким будет новенький, который с завтрашнего дня придет к нам в школу? Одиннадцатый класс — не время для переводов, да ещё и в октябре месяце…