Толкование сновидений

Карлу Элайасу снятся сны. Условия жизни заключённого в Райкерс не назовёшь комфортабельными. Даже такого влиятельного заключённого, как босс молодой, сильной и амбициозной преступной организации, сумевшей развязать в городе нешуточную войну. Элайас может позволить себе личную охрану, телефонный звонок в любое время суток, обед из блюд, названия которых шеф-повар тюремной столовой даже не выговорит, мелкие повседневные нарушения режима — многое, очень многое из того, что недоступно простому работяге из южного Бронкса или безработному из Квинса, испытывающим на себе гостеприимство властей штата из-за неосторожного размахивания спьяну незарегистрированным стволом или из-за мелкой кражи из супермаркета по соседству. И всё же скромная обстановка тюремной камеры уступает даже спартанскому уюту учительской квартирки на Брайтон-Бич. Мир Райкерс-Айленд беден событиями и впечатлениями. Здесь мало ярких красок: серые бетонные стены тюремных корпусов снаружи, тёмные унылые расцветки внутри, тусклое освещение в камерах и коридорах. Даже небо над Ист-Ривер отчего-то кажется неизменно низким и хмурым, даже чахлая, редкая зелень, виднеющаяся из окон, словно присыпана той же серой бетонной пылью. Рыжие тюремные комбинезоны заключённых навевают воспоминания о ржавых пятнах на лезвии старого кухонного ножа. Бормотание и редкие выкрики, звук шагов и далёкий лязг дверей здесь сливаются в грязный, невнятный гул, переходя ночью в потусторонний шорох и шёпот, изредка разрываемый рокотом самолётов, взлетающих или заходящих на посадку над Ла Гуардия. Жизнь тиха, размеренна, и ничто не отвлекает от главного, не мешает сосредоточиться на деле. Быть может, поэтому именно здесь, в тишине, размеренности и серости тюремного быта, Карлу Элайасу начинают сниться цветные и яркие сны. Ему снится отец. Тем немолодым, но ещё крепким мужчиной, каким увидел его Карл впервые. Самому Элайасу в этих снах снова двадцать два, он полон сил и надежды. Он всё ещё молод, и глуп, и доверчив. Он не знает пока, что подлинная сила — в одиночестве, и поэтому просто рад быть рядом с тем, кого так долго и безнадёжно искал. В сумраке холодного осеннего леса он видит пистолет в твёрдой отцовской руке и покорно опускается на колени, потому что готов принять даже смерть от этой руки — с гордостью. Отец разворачивается и стреляет в законного сына и наследника. Эти сны Карл забывает раньше, чем успевает проснуться. Если мысленно провести черту из окон его камеры к взлётной полосе аэропорта Ла Гуардия и дальше, к океану, рано или поздно она упрётся в ворота школы на Брайтон-Бич, в которой на протяжении последних трёх лет он преподавал историю под именем Чарли Бёртона. Военная хитрость, уловка, бесценный источник самой достоверной информации из первых рук. Ночами ему снятся ученики. Серьёзный, задумчивый и близорукий Серж, проводящий всё свободное время в библиотеке — на покупку книг не хватает денег, отец просаживает пособие по безработице в пивной. Бойкая рыженькая Соня, умница и хохотушка — живёт с бабушкой, родители погибли в автокатастрофе при странных обстоятельствах, после того как отец-идеалист обратился в полицию с просьбой защитить от рэкетиров. Ершистый Борис, маленького роста и задиристого нрава, с блеском в чёрных глазах слушающий о корсиканском недомерке, поставившем на колени Европу, — раз в неделю спускает с лестницы родного отца, в очередной раз пришедшего выяснить отношения с бывшей женой… Во сне Карл не помнит о том, что школьный учитель — лишь прикрытие. Он снова и снова слушает каждого, думает, выбирает слова. Он знает, что может помочь, подарить надежду и веру в себя… На следующий день он обычно звонит Энтони и просит навести справки о некоторых бывших учениках, которым анонимный благотворитель помог оплатить обучение в колледже. Это вовсе не альтруизм, напоминает он себе, всего лишь дальновидное капиталовложение. Слишком расточительно было бы с его стороны упустить талантливых и перспективных. Однажды под утро ему снится широко улыбающийся Маркони в подвенечном платье и со свадебным букетом у алтаря. Карл просыпается и полдня безуспешно пытается избавиться от этой картины перед глазами. Не то чтобы он никогда не видел Энтони в женской одежде — он хорошо помнит тот безумный, отчаянный спектакль, который они разыграли как-то лет двадцать назад, юного Тони в вульгарно-красном, слишком коротком платье, с ярко накрашенными губами и подведёнными смеющимися глазами. Но подвенечное… Элайас морщится. (Год тому назад Сенат штата принял скандальный закон, и тогда, на какую-то минуту задумавшись о том, что было бы, если вдруг, Карл подумал, что Тони отправился бы под венец в строгом тёмно-синем костюме. Но, разумеется, это всего лишь глупое допущение, не имеющее никакого отношения к действительности.) В середине дня Маркони звонит с очередным отчётом, и Карл неожиданно для себя обрывает его: — Приезжай, расскажешь лично. В этом нет никакой необходимости, но Тони коротко соглашается: — Слушаюсь, босс, — и приезжает. Они сидят в комнате для свиданий, за столом, друг напротив друга, и Тони повторяет свой отчёт слово в слово, глядя ему в глаза. Карл протягивает руку, накрывая его ладонь своей, и рассеянно слушает. На прощание они сдержанно, дружески обнимаются, а ночью Карлу снятся пляжи, кафе и сувенирные лавочки Ниццы, и тот номер на двоих, в котором они провели две сумасшедших недели в последнем отпуске много-много лет назад. Карл знает, что больше не сможет выбраться в Ниццу. Отныне и впредь он обвенчан с Нью-Йорком, связан намертво с его улицами, которые стали его полем битвы. Райкерс-Айленд — лишь временное прибежище, «изгнание на Эльбе», из которого он триумфально вернётся победителем. Дело времени. Об этом он мечтал, к этому он стремился всю сознательную жизнь. Ветер с Ист-Ривер холоден и пахнет гарью. Изредка ему снится молодая темноволосая женщина в красном платье. Она смеётся и зовёт его по имени, а он держит её за руку и, как ни старается, не может разглядеть лица — только глаза. Он обнимает её, такую маленькую и хрупкую, непривычно бережно и, зажмурившись, целует в висок. «Карл, мой Карл, — шепчет она нежно голосом, которого он не помнит. — Мой бедный мальчик». Её мягкие волосы щекочут щёку, от них пахнет ванилью и сандалом. — Не покидай меня, — просит он тихо и безнадёжно. — Не покидай… Но она каждый раз исчезает, тает в воздухе, оставляя ему лишь пряный запах духов «Шалимар».