***
Что теперь, что теперь, что теперь, что теперь, что теперь… Гарди бежала, не разбирая дороги, бежала подальше от той злополучной лаборатории, от зелья, Невры и остальных, от дикой боли, отчаянно ломающей изнутри рёбра, от своих мыслей и его жалостливого — острого, словно сталь — взгляда. Она бежала прочь, порой путаясь в собственных ногах, едва не падая с крутых лестниц, и совершенно не зная, что творится за её спиной. Не желая знать. Остановилась она лишь раз, — когда из коридора неторопливо выплыла Мико, немного нервно подёргивая кончиками хвостов. Остановилась, чтобы сказать… — Ты чёртова лживая тварь! Громкий шлепок пощёчины огласил эхом коридор, и Мико в недоумении округлила глаза, но Гарди уже не видела этого. Её она тоже оставила за спиной. Её и эту чёртову гвардию, этих чёртовых гвардейцев, законченных эгоистов, жалких, никчёмных трусов. Только саднящая от удара рука, да горящие раскалёнными углями лёгкие напоминали ей о том, что она ещё жива. А хочется ли жить?***
Следующим утром Гарди не выходит из комнаты. Не выходит ни днём, ни вечером, даже ночью — Невра знает это, потому что ловит каждый её шаг по ту сторону двери, каждый вздох и бессильный всхлип, каждый задушенный стон. Он оставляет подносы с едой у её комнаты и каждый раз относит их обратно нетронутыми. — Гардиенна, ты спишь? Я пришёл поговорить. Тихий, вкрадчивый голос доносится до неё, словно из тумана. В какой-то момент ей даже кажется, что это лишь игра её воображения — Гарди вздрагивает, когда раздаётся стук в дверь, и съёживается в постели до размеров собственного фамильяра. Сердце проваливается между рёбрами, под ногами разверзается бездна, и она на краю. Шагнуть. Не шагнуть. Шагнуть. Не шагнуть. Шагнуть… — Уходи. Ловит воздух руками, но остаётся стоять. Невра обречённо вздыхает и покачивает головой, но всё же удаляется прочь. Чтобы через полчаса снова вернуться с подносом, к которому она вновь не притронется.***
Ночью она просыпается от стука камешков по стеклу. Лежит неподвижно, щурится, привыкая к темноте, и прислушивается к окружающему миру. Снова всё как в первый раз: пустое, незнакомое. Чужое. Камешки бьются о стекло с завидным постоянством — почти метроном. На седьмой удар Гарди подходит к окну. Распахивает створки, впуская в комнату морозный осенний ветер, вздрагивает от его колючих пальцев и всматривается в сумрак ночи. И оттуда, из темноты, на неё глядят два ярко-алых глаза. Кто-то из бездны протягивает ей руку.***
Утром за дверью не слышно ни шороха. Невра вслушивается в тишину, Невра мечется взад вперёд, Невра стискивает кулаки до побеления костяшек. Заносит руку, чтобы постучать. Замирает. Отдёргивает. Уходит. К обеду его крепкие нервы медленно расползаются по швам. Она злится, как пить дать злится, но лучше бы делала это здесь, на виду у всех и главное — у него. Лучше бы кричала и била по щекам, лишь бы здесь, рядом. Тишина за дверью медленно выжигает грудную клетку.***
К вечеру на уши оказывается поднят весь штаб. Пропала, Гардиенна пропала, исчезла из комнаты без следа. Мико сосредоточенно составляет план поисков, Карен снуёт туда-сюда выспрашивая, высматривая и вынюхивая, Валькион собирает отряды, Икар то зеленеет, то бледнеет, и не смеет выйти из медпункта. И только Невра непростительно, до безобразия спокоен, потому что знает — не пропала. Ушла. Молча выслушивает распоряжения, кивает, когда требуется, и также молча выходит из зала, словно не слыша, как кто-то окликает его по имени. Плевать. Невра уже давно ничего не слышит.***
В её комнате пахнет ветром и мускатным орехом. На полках пылятся травы, кропотливо собранные со всех уголков леса, на полу — первые опавшие листья, сквозняком принесённые сквозь открытое окно. Будь она здесь, непременно выставила бы его за дверь — Гарди терпеть не может, когда Невра вваливается в её жилище, и возмущается вполне себе слышимо, так, что Эзарелю не удаётся сдержаться от колких замечаний в его адрес. Но её здесь нет, и в этой комнате, пожалуй, впервые за долгое время так спокойно и так… пусто. Потому что Гарди всегда была слишком громкой. И тишина, оставшаяся после неё, звенит так отчаянно…