* * *
- Амун все видел. И все знает. Теперь у нас нет покровителя, и теперь нам некуда идти. Будем откровенны друг с другом, Слейн паршивая, непригодная для жизни планетка, на которой мы осели только из-за терразина, который настолько сильно в нас впитался, что теперь его не вытравить.... - Я вырвал из собственного тела проклятые постулаты, вырву и зависимость от терразина. - Эта боль будет сильнее, чем боль от оторванной плоти, - Аларак поднялся со своего кресла. - А ты это знаешь. Я переживал это, Нурока, и теперь я спрашиваю тебя. Как Владыку, - он произнес с нажатием. - Что нам делать дальше? Мы вышли из войны, прервали Цепь Вознесения, больше нет ни Высших, ни низших. Вышли из войны, которая стала за долгие годы нам целью существования, в скором времени мы лишимся и планеты, а что дальше? - А дальше та война, которую мы закончим. Мы все. Ты знаешь, что случилось на Айуре? - Нурока уперся ладонями в накрененный край платформы. Его тело содрогнулось от боли и ломки - сказалась долгая битва и нехватка наркотика в крови. Аларак молчал, наблюдая за его мучениями, а затем произнес: - Артанис проиграл. Он потерял Золотую Армаду и едва не погиб сам. Темный прелат его спас, что с ним случилось, я не знаю. Остатки слабаков он забрал на Копье Адуна. - И не только остатки. Он забрал Ключ Зел-Нага. И взорвал Шакурас. - Что?! Нурока криво усмехнулся и попытался выпрямиться, но затем снова скрючился, словно сухое подгнившее деревце. Его руки и пальцы затряслись, и он с трудом поборол дрожь, прижимая ладони к платформе. - А-ах-х... Да, он взорвал родную планету Неразимов и забрал оттуда Матриарха, с остатками ее народа... Тех, кого не разорвали на части зерги и гибриды. Ах.... Сейчас он где, я не знаю, но его можно отыскать. Отыскать, чтобы объединиться. Мы ведь одна раса. Пусть разных фракций, но я солидарен с Иерархом, довольно нам ненаведить друг друга. - Это идет вразрез со всем, чему меня учили... Чему учили всех нас и тебя в том числе. Нурока хотел ответить, но боль пронзила его, словно раскаленным металом. Он повернулся к Алараку лицом, и их взгляды встретились - полный боли взгляд теперь уже Владыки и понимающий и спокойный взгляд Аларака. Нурока отвернулся снова. Его дыхание стало учащенным и тяжелым, дрожь в руках усилилась и теперь все его тело от щитка до голеней тряслось. Потом его колени подогнулись, но он устоял, потому что все еще упирался о платформу. - Нурока, - мягко произнес Аларак, которому стало больно смотреть на это, поскольку он знал, насколько сильна ломка от нехватки дурманящего газа. - У тебя не получится... Ни у кого из нас не получится... Слишком долго нас вела эта дрянь. Ответить Нуроке не позволила боль, которая скрутила его мышцы, и он задохнулся. Молодой красноглазый протосс сопротивлялся до последнего, до боли в суставах и костях, до последнего пытался подняться и лезть на стены, пока не лишился сознания, и не упал навзничь там, где стоял. Аларак же стоял над распростертым телом теперь бесчувственнного Владыки и медлил. Он до сих пор не мог признаться другим и себе самому, что верит во все, что произошло. Что верит в предательство Амуна, что все эти смерти были лишь благом для Павшего, и горькой утратой для них. Что они могут вернуться обратно к себе домой - на свою настоящую родную планету, с которой сбежали столетия назад. А все зачем... Для чего?.. Он поднял Нуроку на руки и унес. Боль бы довела его до самоубийства, он знал это, а потому понес к той западной скале, где днем было достаточно расщелин, откуда выходило густыми испарениями ядовитое Дыхание Жизни, но вместе с Владыкой на руках, Аларак прошел глубже, чем намеревался и оказался в широком гроте, где было пыльно, прохладно и немного темно. Сощурив глаза, чтобы привыкнуть к темноте, Аларак некоторое время потоптался на месте, пока не понял, что земля не твердая, и ноги мягко утопают в ней. Он положил Нуроку на землю и, присев, коснулся земли ладонями, понимая, что она немного влажная и рассыпчатая. Песок. Пляжный, пахнущим морем, айурский песок. Аларак дернул головой, пытаясь скинуть наваждение, уверенный, что это все из-за наркотика и далекой мечты жить где-то в приятном месте, уверенный, что сейчас рассыпавшаяся влага исчезнет, а Нурока лежит ряом на холодной ровной каменнной поверхности, но нет.... Песок был настоящим. Фиолетовая дымка окутала бессознательного Нуроку и учащенное дыхание того, наконец-то стало ровным и спокойным, но лежал он все так же без сознания. Когда наркотика станет достаточно в его крови, сознание само к нему вернется, и он сам поднимется на ноги. Аларак уже развернулся, чтобы покинуть грот, довольный тем, что не бросил Владыку и может быть взамен получит что-то весомое в награду, но внезапно что-то его остановило. Какое-то доселе неведомое чувство, и он поглядел вниз, на протосса, который, раскинув руки ладонями вверх, лежал на спине, и будто бы спал. Его лицо было умиротворенным, расслабленным, а сам он собой являл полную незащищенность, и наводил Аларака на непристойные мысли, от которых самому талдариму сделалось противно. Но что было поделать... Аларак, колеблясь, опустился на песок и наклонился над бессознательным Нурокой. Его руки скользнули по серым, заляпанным кровью одеждам, по длинной броне на высоких ногах, по черным нейронным узам, в которых, словно украшения, застряли сверкающие крохотные влажные песчинки. Он прильнул щитком к щитку, слыша чужое и ровное дыхание, вдыхая кожей запа газа, засохшей крови и просто запах молодого и сильного мужчины, и понимая, что хочет больше. Скользнувшие по тонкой серой одежде ладони сжали ткань и резко разовали ее, чтобы после прильнуть уже не к щитку, а к обнаженному окровавленному телу. После битвы и собственного увечья, Нурока не смыл с себя крови, но так отчего-то казалось даже лучше. На его руках, которые спокойно лежали паралельно земле, Аларак увидел кровавые раны. Кожа отсутствовала в нескольких местах, и там просвечивало мясо. Его передернуло от омерзения, но вместе с тем дало ему осознать, насколько Нурока был стойким и сильным. Дыхание Жизни поглощало его так же, как и его партнера, а потому он решил не сопротивляться, и отдаться всласть этому щемящему и приятному ощущению, которое не испытывал уже давно. Руки Аларака скользнули по ногам Нуроки, разводя их в сторону, огладили пах, но когда он повел их ниже, к интимному эрогенному месту, Нурока внезапно открыл глаза, приходя в сознание. И открыл он их так быстро, что Аларак засомневался, был ли Нурока вообще без сознания с тех пор, как оказался здесь. Его лицо пошло пятнами, возбуждение, которое накатило на него легкой, почти незаметной волной, смыло без следа. Он стушевался, отведя взгляд и собирался уже вскочить, на ходу пытаясь дать самому себе оправдание пошлым действиям, как Нурока, не сказав ни слова, перекатился на шуршащем песке и подмял Аларака под себя. Пальцы Нуроки на удивление быстро справились с застежками на одежде и элементах брони и стащили ее, в мгновение ока оставляя Аларака таким же обнаженным, как и Нурока. Влажные раны последнего открылись и из их засочилась кровь, но наркотик притупил одни ощущения и усилил другие, те, которые были наиболее важны. Кровь Нуроки осталась влажным пятном на внутренней стороне бедра у Аларака. Тот, не выказывая вопротивления, прижимал Владыку к себе, пытаясь найти им обоим хоть какое-то оправдание и слова, которые остановили бы это грязное и примитивное сексуальное безумие, но из его воспаленного разума вырвался лишь короткий и тяжелый вздох: - Еще... Нурока не медлил и не соблазнял, но каждое его прикосновение - ласковое и нежное, заставляло тело Аларака изгибаться. По его коже от сопрокосновений словно шли импульсы, он слышал, как бьются в разным рваный такт все их сердца, скрытые за плотной и широкой грудной клеткой. Громкий стон вырвался из Аларака, когда Нурока принялся ласкать его показавшийся влажный и плотный член, и вырвался еще раз, когда почувствовал прикосновение к чужой воспаленной плоти. Его разум, несмотря на влияние наркотика, вопил с одной стороны о прекращении этой сладкой пытки, а с другой - умолял продолжать и не останавливаться никогда. Тело Нуроки было горячим и слегка мокрым от крови, но Аларак почти этого не ощущал, поглощенный его равномерными движениями по его телу туда и обратно. Он елозил на песке под Нурокой, его голова металась туда и сюда, и если бы у него были голосовые связки, он уже охрип от стонов и криков, которые издавал в порыве наслаждения. В какой-то момент, Алараку показалось, что Нурока вовсе и не талдарим, с его мягкостью в таком интимном деле, с его лаской и тем, как бережно он его брал, словно узкую и хрупкую девушку, хотя Аларак ни одним разом не был похож на подобную и не уступал сильному Нуроке в габаритах. Ритм был таким бешенным, что не хватало дыхания, наркотик застилал глаза, смывал произошедшее, и мысли о бесконечных убийствах в прошлом, и мысли, что будет с ними дальше. И прошлое и настоящее размылось, и остались только они двое, на мокром песке, под терразином поглощенные друг другом без остатка. Нурока болезенно выдохнул, случайно коснувлись подбородком раны, а затем вполне намеренно, измазал собственной кровью подбородок Аларака, и тот, вспыхнув, ощутил кожей приторно солоноватый вкус чужой крови, который принес с собой не отвращение, а еще большее желание. Член Нуроки скользил по его животу, члену и бедру и снова поднимался к животу. Одна рука Аларака утопала в песке, который чем глубже, был тем мокрее, а другая запуталась в нейронных узах Нуроки, мягко сжимая их и поглаживая когтями. Он слышал каждый стон партнёра, отдающийся в разуме, как свой собственный и в тайне позавидовал тамплиерам. Благодаря Кхале те могли чувствовать не только свой шквал эмоций во время соития, но и все, что чувствовал партнёр. Сколько же в этом могло быть наслаждения, если сейчас Аларак без Кхалы утопал в удовольствии. Охватив любовника за плечи, Нурока поднял его в сидячее положение. Они прижались друг другу плотью уже сидя и переплелись ногами, не желая прерываться ни на минуту, как никогда поглощенные друг другом. От возбуждения и переизбытка газа в организме, у Аларака закружилась голова. - Нурока.... Он застонал, мысленно умоляя его закончить и поскорее его отпустить, и одновременно не хотел это. Слишком хорошо. Слишком близко. И слишком долго с ним рядом не было кого-то горячего и такого чувствительного, кто подарил бы ему ласку и такое проявление любви. Невольно он стоном выдохнул его имя и почувствовал, что покрывается пятнами от стыда, но Нурока похоже этого и не заметил. Его движения стали быстрее, грубее и более рванными, он оцарапал его когтями, вызвав недовольство, но поглощенный сексом Аларак решил, что Нурока это сделал случайно, а не намеренно. Окровавленный Владыка закончил первым, испачкав себя, сапоги, Аларака и частично даже песок, на котором они сидели. Он аккуратно разжал руки, позволяя парнеру упасть спиной на прохладную влажную поверхность, и отстранился от него, пытаясь справиться с собственным сбившимся дыханием. Удовольствие от яркого оргазма наплывло и отступало, проносясь по всему телу приятным судорожным импульсом, с каждым разом оставляя после себя все больше ощутимую усталость. Сердцениение становилось все спокойнее и тише, как и дыхание, песок неприятно прилип к царапинам на спине, и Аларак перекатился на бок, поджимая под себя ноги. Зрение и осязание стали подводить его, усталость и слабость одолели тело. Он увидел, что Нурока раскинулся на песке, ровно в той же позе, в которой Аларак уложил его еще бессознательным, и закрыл глаза, проваливаясь в дымку сна от усталости.* * *
Ему показалось, что все произошедшее осталось лишь сном. Сном его воспаленного и уставшего разума. Он лежал на чем-то плотном и мягком и решил было уже, что он в своих покоях. План Нуроки всего лишь чушь, Владыка Ма-Лаш не мертв, и все так же силен, а сам Аларак все еще низший Четвертый Посвященный. И сон, в котором он соединился с Нурокой, всего лишь сон.... Далекое-далекое желание его больного опьяненного наркотиком рассудка. То желание, которому никогда не суждено сбыться, а потому оно уже похороненно далеко, глубоко и навсегда, и является лишь в крепком, полном усталости, сне. Его обнаженные ладони скользнули по рассыпчатой влаге, и он поднялся так резко, что в красных глазах потемнело. Аларак, понимая, что полностью обнажен, огляделся. До него медленно доходило, что все это далеко не сон, а самая настоящая реальность. Он обернулся, и увидел Нуроку, который теперь свернулся клубком, поджав под себя и руки и ноги. Влажные перламутровые капли - последствия их соединения, остались на песке, на одежде и на коже Аларака, и тот стер их ладонью. Газ больше не поднимался из расщелин, и именно поэтому Аларак вернул себе спосоность рассуждать здраво, с горечью осознавая, что никогда не позволил бы исполниться своему желанию на трезвую голову. В который раз он уже проклял зависимость - не только свою, но и Нуроки, за то, что она на этот раз обнажила их друг перед другом до самых костей. Развязала их скованность и соединила, как одно. Нурока шумно вдохнул в себя воздух, медленно открыл и закрыл глаза, явно не желая просыпаться. К отличие от Аларака для него не стало открытием то, где, с кем и в каком виде он проснулся. Он осел, морщась от боли, поглядел на свои раны, а затем сонно спросил: - Сколько мы здесь были? - Я не знаю... Если бы у Аларака был язык, он без сомнения сейчас прилип бы к небу, пока он наблюдал за поднимающимся Нурокой в здравом уме. На его тело, изгибы мышц, на красивые, выпирающие тазовые кости. На высокие скулы и впалые ключицы. Он трогал бы их, будучи трезвым, с ровным дыханием.... - Ты знаешь, что.... - Знаю, - шелковым голосом ответил Нурока, глядя на свои изорванные серые одежды. - И, боюсь, все узнают. - Ни за что! - Аларак вскочил, сжимая руки в кулаки. - Никогда, слышишь! Я голыми руками вырву тебе внутренности, если кто-нибудь об этом узнает. - Успокойся, - таким же шелковым голосом произнес Нурока. В его тоне Аларак ожидал услышал яд и желчь, но их не было и в помине. Только холодное трезвое спокойствие. - Все и так знают, чем все это могло закончиться. Нас обоих не было какой-то длительный период времени, и мы возвращаемся вдвоем, и мои одежды изорваны... Что бы это могло значить? Аларак промолчал, а затем грязно выругался. От его ругательств, которые не произносил даже Ма-Лаш, кожа Нуроки пошла пятнами, и тот отвернулся, стараясь не покраснеть. - Ты знал, что Ма-Лаш творит со своими Низшими? А точнее, со всеми талдаримами, поскольку каждый был ниже него. Что он творил с ними, когда уводил их и оставался с ними наедине... Тебя еще не постигала такая участь, не так ли? - Об этом мне никто ничего не говорил, - пробурчал Аларак, застегивая пуговицы на одежде. - И ты в том числе... Я знал, что он часто зовет нижних и уводит их куда-то. Это напоминало мне историю с Улрезажем, о котором я слышал. Но все протоссы, которых он уводил, возвращались целыми и невредимыми. По крайней мере, так казалось. - Это потому что ты не знал, что он делает с ними наедине. То, в чем любому постыдно было бы признаться. То, за что я ненавидел его. И себя. Свою слабость. Аларак молчал. Он почувствовал, как по его спине ползет липкая дрожь от омерзения и осознания того, что творил Ма-Лаш за закрытыми дверьми своих покоев. - Можно сказать, то же самое, ты сделал и со мной, - процедил он, в упор глядя на Нуроку и ожидая, что тот смутится. Но снова ошибся, уже в который раз. Нурока остался спокоен. Казалось, почти ничто не способно вывести его из его равновесия. - Нет, - мягко произнес он. - Я не делал тебе больно. В ходе Рак-Шира... точнее, по его окончанию, он брал к себе меня чаще всего. Потому что я был его Высшим, и сражался за него. Мы выигрывали. Всегда, если ты помнишь. И после этого он звал меня... Трофеем Рак-Шира. Если бы меня постигла Бездна Жертвенности, Трофеем его стал бы ты... И тогда, в окровавленной постели, думал бы, почему тебя не постигла смерть, как Гураж или Зениша.... Потому что лучше уж смерть, чем быть трофеем в его руках. Аларак зло усмехнулся. - Мы поменяли одного тирана на другого, потому что ты взял меня теперь. Теперь я твой трофей, не так ли? - Нет больше этого понятия, - Нурока игриво сощурился, опираясь плечом о расщелину. - И не ты ли первым разорвал на мне одежду? Аларак отвернулся, чувствуя, как вспыхивает его лицо. Пальцы Нуроки обхватили его плечи - не грубо, скорее, ласково. Аларак не двигался какое-то время, а затем повернул голову, глядя на Нуроку. - Пожалуй, не быть трофеем я безумно рад.