Не может быть Муза врагом

Она смотрит на меня через стекло прозрачной двери, её холодный осуждающий взор смотрел прямо в душу так, что заставлял ёжиться и неловко отводить свой взгляд в потолок. Только она владела такой проницательностью глаз. — Заходи, Кемоя, — как можно дружелюбнее произнесла я и сама поморщилась от отвращения, я пыталась быть хорошим другом, но увы, никогда не смогла бы им быть. Муза бесшумно прошла в гостиную и села в массивное кресло, еле уловимый сквозняк легонько покачивал её рыжие кудри. — Тебе помочь? — её невероятные глаза снова смотрели на меня, я всегда думала, что они голубые, но это не так. Её глаза можно было сравнить лишь с серым асфальтом под твёрдой коркой льда, такие серо-голубые и очень светлые. — Нет, все уже почти закончено, — отмахнулась я и села на диван, напротив рыжеволосой гостьи. — Без Музы? — с истинным удивлением спросила она. — Я давно научилась это делать, — сейчас Кемоя явно не довольствовалась ситуацией, а я лишь вспоминала, что моя Муза обременяла себя моим посещением только один раз в году. Осенью, в начале октября, а потом тихо уходила, не оставив после себя и следа. Никто никогда не видел её, было бы даже странно, если бы это и произошло, но мне лучше, когда я чувствую себя сумасшедшей, разговаривая с пустым креслом. Я чувствую, что болею, а от этого не становиться теплее. — Тогда, я могу посмотреть? — рыжеволосая включила рядом стоящий светильник, яркая тень мягко легла на поверхность дивана, мерцающие блики заиграли на гладких подлокотниках. — Конечно, — я развернулась в сторону своей комнаты и ушла на некоторые время, чтобы взять нотные листы и гитару, после же вернулась. Кемоя вальяжно развалилась в кресле, а после же с непониманием глянула на гитару. — Зачем это? — Петь буду, — я как бы невзначай упомянула этот факт, сначала рыжеволосая смутилась, а потом рассмеялась так, как могла рассмеяться только она — звонко и совершенно беззлобно. Сейчас можно было подумать, что она очень миролюбива, но очень обманчивое впечатление. Кемоя больше всего не любила людей и тишину, хотя какая могла быть тишина, когда рядом с ней крутился Лень? От неё пахнет цитрусом, но я никогда не любила её запах, её внешность и мелкие в ней особенности, такие как небольшая горбинка на носу и россыпь тёмных веснушек. Все это было следствием вольности, независимости от внешнего мира и твердости характера. Моя Муза была отражением всех моих мечтаний, она была той девушкой, которой могла быть я сама. Отражение несбывшихся надежд. Я настроила гитару и за заиграла первые аккорды, мелодичные и тягучие и также вкрадчиво и тихо начала петь.

Я могла бы быть хорошим другом, Но прости, я больше не умею. От собственного одиночества холодеют руки, Но не сдаюсь я и все ещё тебе верю.

Я пела, растягивая каждое слово, и видела как дрожат её, сжатые в полоску губы.

Ты уходишь, растворяясь в тумане, Холодной осенью, когда я все надеюсь, Что ты вернёшься, ты ведь не лгала мне? Я все жду, что когда-нибудь согреюсь. Убегаешь так уже три года, За линию горизонта, За окном сердится погода — Я буду ждать тебя долго. Не может быть Муза врагом или другом!

На последних строчках я взяла самую высокую партию, которую способна была взять и прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться и не допустить фальша. Я посвятила, в предвкушении этого дня, много времени, я давно поняла, что мы с ней не друзья и не враги, лишь союзники. Я просто завидую её беспечности и свободе и сжимаю ладонь в кулак, до хруста костей. — Неужели, мне посвятила? — сейчас она поражала меня своей немногословностью. Но если быть честной перед собой, меня она тоже не любила, просто я видела все по другому. Если кто-то писал стихи про зиму, то он писал про то как зимой красиво и бело. Я же писала как зимой страдаю и это её злило. Я по-детски склонила голову, вместо кивка и посмотрела на неё, как обычно она смотрела на меня. С чувством превосходства и победы, в этой партии я победила! Шах… — До следующей осени, — с необычной для неё, сестринской заботой произнесла Кемоя. И Мат…