***
Унары, застывшие на выложенной черно-белыми плитками площади, казались фигурками из любимой Диомидом игры. Кто-то стоял, опустив голову, кто-то пытался разглядеть галерею. Маркиз Алвасете вверх не смотрел — и все равно Вольфгангу казалось, что взгляд направлен прямо на него. Глупость, конечно... Если мальчишка и посмотрит на галерею, то на отца или на Рудольфа. Вольфганг назвал имя Рокэ и тот наконец-то вскинул голову. Поднялся на галерею, опустился на колено, принося клятву, и его голос разнесся по притихшей площади. Взгляды окружающих — любопытные, недовольные, обрадованные, испуганные — переплелись, словно сетью захватили. Вольфганг, не обращая внимания, поднялся. - Принимаю твою клятву, - сказал он, и невольно усмехнулся, увидев, как заискрились глаза мальчишки. Я тоже рад, мальчик. Я тоже.***
Предгорья начались неожиданно. Казалось, только что они ехали по равнинам центральных графств, и вдруг дорога начала выписывать петли, забирать выше, леса стали гуще и темнее, а на горизонте возникла зубчатая гряда. Вольфганг знал, что горами его оруженосца не удивишь — кэналлийские скалы были известны всем, но в Торке моря и близко не было. А вот войны... Рокэ это, по-видимому, не пугало совершенно. Вольфганг этому был рад — сын Алваро другим быть и не мог. Нужно только научить его... Научить видеть то, что есть, и делать то, что нужно — важнее нет ничего. - Здесь дышится легче, - сказал Рокэ совсем рядом. Вольфганг обернулся. Рокэ, запрокинув голову, смотрел на потемневшее небо. Вольфганг улыбнулся. Торка всех проверяет на излом — и начинает с малого. С непогоды, например.***
У Малетты Вольфганг разогнал всех адьютантов, оставил одного — легкораненного. Мальчишка пытался сохранять спокойствие — получалось плохо. То и дело вытягивал шею, силясь разглядеть, что творится на позициях, вспоминал о субординации и замирал — чтобы через минуту снова начать вертеться. И смотрел. Вольфганг хорошо знал этот взгляд, упрямый и умоляющий одновременно. Так смотрели все мальчишки, попавшие в переплет. Вера — в то, что генерал что-то придумает. Надежда — на него и на то, что разрешат снова броситься туда, вниз. Мольба — обо всем сразу. Молодость... Вольфганг знал, что этот день — весьма вероятно, что последний их день — продлится столько, сколько они продержатся. Он не слишком рассчитывал на помощь — что творилось в штабе, знал только Леворукий, так что придется справляться самим. ...когда в тыл гаунау ударили три конных полка, а рядом с Вольфгангом возник Рокэ — кровь на сабле, прорванный рукав мундира, яростный блеск глаз — того словно озноб пробрал. И радостно, и страшно — не за себя, за него.***
Зима заканчивалась и окна в доме были распахнуты — наступала весна, а первый весенний рассвет пропустить нельзя, особенно в Торке. Рокэ собирался в Олларию, и Вольфганг в который раз подумал, что, пожалуй, тамошним бездельникам несладко придется. Но ехать надо, герцог Алва — не маркиз Алвасете, и обязанностей больше, и ноша тяжелее. Да и чем Леворукий не шутит — весна самое время для того, чтобы сходить с ума и творить безумства. Не то что бы, впрочем, это отличалось от любого другого времени... Вольфганг усмехнулся, в очередной раз подумав о странности жизни — своих сыновей нет, так вот этот к сердцу прикипел, со всеми его выходками, дуэлями, идеями... Песня рвалась навстречу весне, и Вольфганг надеялся, что их встреча будет радостна... …надеялся до тех пор, пока не узнал о том, что случилось в Олларии, а потом — в Придде.***
Вольфганг остановился у приоткрытой двери, прислушался. Окно распахнул я в закатное пламя, пел Рокэ, и струны звенели тревожно и странно, я ждал от вечернего неба ответа... Не желая подслушивать, маршал постучал и, подождав несколько секунд, вошел. - Устраивайтесь. - Рокэ прижал ладонью струны - Я, как видите, не занят. Вольфганг, стоя на пороге, покачал головой. - Все хорошо. - Рокэ поднял голову, улыбнулся — уголком рта, раньше он так не делал. - Все хорошо. - Я бы поверил, - сказал Вольфганг, даже не пытаясь начать издалека, - но ты на себя не похож. - Может быть, как раз сейчас я и стал похож? - Рокэ продолжал улыбаться, в глазах отражались огоньки свечей и казалось, что взгляд ускользает. - Должно же быть правдой хоть что-то из того, что обо мне говорят. Вольфганг сел в кресло, посмотрел на Рокэ в упор. Тот не пытался отвернуться, даже усмехаться перестал. - О своих обязанностях я помню. - А помнишь ли ты о тех людях, за которых отвечаешь? Один из моих лучших офицеров ведет себя так, будто его сам Леворукий хранит, - показалось, или Рокэ замер, - а на тебе, между прочим, не только армия, но и герцогство. - Я не сошел с ума и не устал жить, Вольфганг, так что вам не стоит беспокоиться. - Что с тобой, парень? - Вольфганг не собирался так спрашивать, но если он не спросит, то больше и некому. Теперь — некому. Рокэ пожал плечами, снова склонился над гитарой. - Считайте, что я пытался вернуть долг. Мой кредитор не ограничивал меня в средствах, только во времени... Струнный звон странно звучал в полутемной комнате, на темном лаке плясали отблески огня, пахло дымом и благовониями, все вместе сплеталось во что-то древнее, злое, непонятное... Вольфганг покачал головой — старость, что ли, на пороге? Начинает мерещиться то, чего здесь — в этой комнате, - нет и быть не может. Здесь только мальчишка, за пару лет потерявший отца, любовь и друга, странные песни и ещё более странные разговоры... Будто почувствовав его настроение, Рокэ улыбнулся - так, как улыбался в те дни, когда был оруженосцем. - Не беспокойтесь, эр Вольфганг, - глаза искрились, словно в них снова отразилось солнце Фабианова дня, - со мной все будет хорошо. Я вам обещаю. С Рокэ всегда было так. Приходишь с вопросами — а он не отвечает, зато умудряется утешить обеспокоенного собеседника. Ну что тут скажешь? Рокэ снова запел, кажется, ему было все равно, слышат его или нет. А Вольфганг вдруг понял — это та же песня. Та же, что Рокэ пел в те дни, когда заканчивалась зима, а окна в домах распахивались навстречу первому весеннему рассвету. А сейчас осень. И песня допета.***
Когда позволяли обязанности, Рокэ уезжал — в дождливую Придду, шумную Олларию, ветреную Эпинэ, родную Кэналлоа — и возвращался, никогда не забывая навестить Вольфганга. Улыбался, шутил, рассказывал и спорил, соглашался и нет, бродил по дубравам Вальдзее, фехтовал с молодыми ноймарами, играл на гитаре... Если было хорошо — и если было плохо. Неизменно.***
Вольфганг изучал разложенную на столе карту, время от времени посматривая на часы. Скоро рассвет, а он ещё не ложился. Пожалуй, пора заканчивать с работой, невыспавшиеся маршалы — беда для адьютантов. К тому же, завтра совет, нужно будет поговорить с комендантом... - Господин маршал! - Адьютант, легок на помине. - Письмо от герцога Ноймаринена. Вольфганг забрал конверт, посмотрел на красные глаза мальчишки, и велел ему отправляться спать. Тот выскочил за дверь, а маршал, покачивая головой и усмехаясь, сломал печать. Он понял не сразу. Рудольф что-то объяснял, просил о чем-то, но главное было во второй бумаге. Разум выхватывал отдельные строчки, которые выстраивались во что-то совсем уж непонятное и потому — страшное. ...передаю все находящиеся в моем подчинении силы маршалу Запада... ...всеми моими полномочиями, за исключением решения судьбы захваченных врагами Талига заложников и пленных, кем бы они ни являлись и какую бы ценность ни представляли... ...любые переговоры о выдаче заложников и пленных в ответ на те или иные уступки с нашей стороны являются государственной изменой... Вольфганг смял конверт, края печати впились в ладонь, легкая боль немного привела в чувство. Надо перечитать письмо Рудольфа. Все меняется, планы рушатся, теперь он нужен в Гельбе, авангард... фульгаты... Вольфганг читал, машинально прикидывая расстановку сил и состав штаба, а перед глазами неотрывно стояли два образа: Рудольф (...Алваро тебя просит. Я тебя прошу...) и Рокэ — каким он был тогда, в Фабианов день, когда сделал первый шаг навстречу своему будущему. Неизвестность — вот что пугало. А ещё — то, что другого выхода не было, иначе бы Рокэ его нашел. А если выбора нет... Вокруг словно все замерло, звуки отдалились, остался только редкий глухой стук сердца — как будто маятник, отсчитывающий последние секунды... Вольфганг стиснул руки, унимая дрожь. Нельзя. Нельзя умирать, и раньше было нельзя, а сейчас тем более. Рокэ... Рокэ на него рассчитывает, верит, что он не подведет, что сделает всё... Всё. Вольфганг вдохнул чуть глубже и понял, что может дышать нормально. Обморочная пустота отступила, сердце стучало ровно. Он поднялся, подошел к открытому окну, вдохнул прохладный морской воздух — море, лишь море со мною, толкнулось в памяти, - всмотрелся в светлеющий горизонт... ...позже, диктуя адьютанту приказ, Вольфганг уже не чувствовал прежней слабости — только чуть заметную тянущую боль.***
Фок Варзов склонился над картой, Вейзель и Таннер последовали его примеру. Вот и все. Никто никуда не пойдет, и решил это не регент, не Варзов, а Ворон. В ту самую ночь, когда заговорил о гранатовых рощах и зеленой алвасетской воде. – Вольфганг, – нарушил тишину Вейзель. – Если бы у вас был сын, вы бы поступили иначе. – У меня нет сына, – маршал Запада посмотрел в глаза артиллеристу. – У меня нет другого сына. Господа, если у вас имеются вопросы ко мне или генералу Вейзелю, мы постараемся на них ответить. Нет – разрешите откланяться, я намерен девятого быть в Гельбе.