Достойный лис

      - Сегодня, - голос Годайме хокаге не выражает абсолютно ничего. Губы чуть заметно дрожат и взгляд ясных золотых глаз, кажется, потускнел еще больше, - мы пришли сюда, чтобы попрощаться с одним из нас.       Хмурый, на грани слышимости хмык Саске в могильной тишине звенит раскатом грома, но не прерывает речи Сенжу.       - Его жизнь не была простой, - единственный открытый глаз Хатаке неотрывно смотрит куда-то вдаль. Лицо его понуро, маска натянута еще выше обычного и даже вечно торчащие волосы сейчас потеряли свою форму. – С самого детства ему пришлось вытерпеть очень и очень многое.       «В том числе и из-за нас» - повисают так и непроизнесенные слова в воздухе, и Сакура опускает голову еще ниже, а в тусклых зеленых глазах мелькают горькие слезы.       - Но, несмотря на это, - многолетняя выдержка Сенжу на секунду дает осечку, показывая, что Цунаде уже не далека от банальной истерики, - он все равно продолжал идти вперед.       Киллер Би сжимает кулаки на рукояти Самехады и кажется, что еще немного, совсем чуть-чуть, и легендарный демонический меч треснет, то ли от силы своего хозяина, то ли от гнетущего чувства иррациональной вины.       - Он вновь и вновь вставал с широкой улыбкой на губах, готовый защищать своих друзей, своих напарников и свою родную деревню.       Лишь годы политического опыта не позволяет глухому рыку сорваться с губ Райкаге. Эю хочется покрыться такой родной, привычной чакрой молнии и поубивать всех на свете: последнего Учиховского ублюдка, за то, что не уберег названного брата, наивную девчонку Шизуне, за то, что не смогла спасти крестника наставницы, стерву Цунаде, за то, что обернула похороны героя деревни в очередную пропаганду великой Воли Огня.       - Из всех нас он больше всего заслужил долгую и счастливую жизнь... Но, видимо, Судьба решила иначе…       Беззвучные до этого всхлипы Хинаты перерастают в откровенный плач, а с неба срываются первые капли холодного ливня.       - Он посвятил свою жизнь Конохе и умер, защищая ее, - одинокая слеза скатывается по фарфоровой коже застывшего лица Хокаге. – Покойся с миром, Узумаки Наруто, и пусть твой сон будет крепок…       Четверо одетых в черное АНБУ безмолвно опускают в землю закрытый гроб, а вскоре и первые комья мокрой земли падают на дубовую крышку.       Церемония длится еще долго.       Кто-то просит у погибшего прощения, кто-то беззвучно плачет, кто-то молчаливо оставляет у могилы пышные дорогие венки, выражая почтение Герою пяти наций.       Но даже после того, как все дары принесены, почести отданы, а тело погребено в сырой земле, никто не спешит покидать кладбище.       Джонины, чунины, могущественные каге и обычные люди стоят недвижимыми статуями, словно боясь осквернить своим уходом память погибшего. И лишь красавица Мизукаге бесследно исчезает в тенях высоких деревьев, стоит последнему цвету опуститься на могилу мальчика.       В ярких изумрудных глазах нет ни капли скорби. Там плещутся лишь надежда да странный непонятный страх, что подгоняет молодую куноичи бежать в сторону родной гакурезато.       И Мей бежит. Бежит так быстро, что пейзажи лесов и полей сливаются в одну огромную яркую кляксу. Так быстро, что даже лучшие из ойнинов, вызвавшиеся сопровождать свою госпожу, остаются где-то далеко позади. Что уже спустя три каких-то нереальных часа она стоит у темной двери кабинета главы Тумана.       Вот тут-то вся решительность и покидает рыжеволосую Мизукаге. Дрожащей рукой она поворачивает железную ручку двери и делает неуверенный шажок внутрь, чтобы спустя мгновение оказаться в крепких, теплых объятиях. В нос тут же ударяется привычный терпкий запах апельсинов, что призван сбивать со следа нинкенов, а где-то над ухом звучит бархатный, чуть хриплый голос:       - Ну, здравствуй, моя лисица.       - Наруто, - счастливо мурлычет Мизукаге, еще крепче прижимаясь к любимому и наконец-то чувствуя себя обычной женщиной. Слабой, любимой и любящей.       

***

      В ночной тишине кабинета слышатся тихие стоны. Крепкие руки собственнически скользят по идеальному женскому телу, а губы жадно ласкают кожу любимой. И лишь где-то на задворках сознания спокойно урчит древний биджу. Курама доволен – он вырастил достойного лиса.