Навеки

Всё проходит. Просыпается песком сквозь пальцы, утекает, как вода, развеивается по ветру пылью. Время - решето, сквозь которое вытекает всё незначительное, оставляя напоследок лишь самое важное. Но как же оно, время, мимолётно... И как страшно со всей полнотой осознать это, будучи молодой! Анна Петровна тяжело дышала, лёжа в закрытой, тёмной изолированной комнате, куда нельзя было зайти никому, вся в поту, и тёмные ресницы на её бледной коже казались нарисованными углём на белоснежной бумаге. Каждый вздох причинял боль, вырывался с хрипом, будто нехотя, и всё её юное, некогда красивое тело изрыли оспенные язвы. И даже на краю сознания, в тумане, куда не проскальзывали мысли и оставалась лишь агония, было страшно. Страшно умирать, страшно перед неизвестностью, страшно навсегда уйти, не узнав толком ни жизни, ни счастья. Страшно... И так больно... "- Княжна! - Нарядная, цветущая юная девушка, чуть отставшая от остальной свиты императрицы, заговорившись с подругой, остановилась, услышав смутно знакомый голос, - Вы обронили. Перед ней стоял высокий русый молодой человек, одетый прилично, но не сказать чтобы богато, без вычурности. Его открытое лицо и взгляд были так не похожи на те, что она привыкла видеть при дворе: скользкие, жадные, лживые. Она совершенно точно видела его раньше... Замерев, княжна очнулась лишь когда подруга легонько и незаметно дёрнула её за рукав, и только теперь заметила, что молодой человек протянул ей платок. Её же, вышитый золотыми нитями, с инициалами. - Благодарю, - искренне улыбнулась она, забрав вещицу и вновь окинув незнакомца любопытным взглядом. - Скажите, где я могла вас видеть? - Вероятно, во дворце, княжна. Я Семён Андреевич Порошин. - Слегка поклонился молодой человек. Анна благосклонно кивнула. Да, она вспомнила его, кажется, он учитель наследника... Пожалуй, она видела его всего пару раз, но замечала бывало, каким потерянным выглядел этот довольно привлекательный дворянин среди пестрящего великолепия, суетности и двоеликости дворца, бесхитростный и чуждый лжи. - Для меня честь быть представленным вам... даже столь... случайным образом, - Порошин запинался, явно смущённый и взволнованный. В его взгляде, сосредоточенном на ней, легко читалось неприкрытое восхищение и странное тепло... - Знаете, так начинаются многие любовные истории, - тихо хихикнула подруга, прикрыв веером игривую улыбку. Не зная, что ещё сказать, молодой человек откланялся и нехотя удалился, а Анна смотрела ему вслед, не понимая, почему не может сдвинуться с места, будто ноги приросли к земле..." Белые, будто вымазанные мелом сухие губы дрогнули в едва заметной улыбке. Подруга оказалась права, они с Семёном полюбили друг друга - такой чистой, огромной, всепоглощающей любовью, которая случается лишь раз в жизни. Она была не похожа на те, что описывались в романах: там всё было однобоко и пресно в сравнении с реальным чувством. Ни один художник слова не сможет передать во всей полноте игру взглядов, жар мимолётных прикосновений, томительное ожидание встречи и путаницу в мыслях, коими всецело завладели, завоевали... навеки... Всё вокруг пело ей о счастье, о молодости, о любви. Она была богата, юна и красива, а главное, она любила и была любима. Казалось, этого ничто не изменит, и все препятствия преодолимы. Анна верила, что отец поймёт её и сделает всё, чтобы единственная дочь была счастлива. Но... как оказалось, его мало волновали её чувства: все её горькие слёзы и просьбы отменить свадьбу с подлым, мерзким влиятельным стариком оказались тщетны - князь относился к её словам как к капризу, который пройдёт, а к ней - как к неразумному ребёнку, который однажды поймёт свою неправоту. Он не понимал... не знал, что всё богатство мира не стоит того, чтобы ломать её, хрупкую, как цветок. А теперь поздно. Страшная заразная болезнь, чёрная оспа, давно ставшая синонимом множеств смертей и горя, подкосила девушку так внезапно, в минуту полнейшего отчаяния, когда она осознала, что эта ледяная, равнодушная женщина, императрица, не хочет и не станет ей помогать. Что сильным мира сего до просьб, до счастья подданных, даже таких близких? Тьфу, пустяк... Заставив себя приоткрыть свинцовые веки, Анна взглянула на дверь с плотным стеклом. За ней различались смутные силуэты, такие знакомые голоса и лица... Отец. Как же он без неё? Ведь у него никого больше нет. Он так мало уделял ей времени, поглощённый заботой о самом большом в империи хозяйством, и теперь вдруг со всей неумолимостью осознал собственную слепоту, жалел о каждой секунде, потраченной на пустое... Семён... Он стоял рядом. Всё такой же, ничуть не изменившийся с их первой встречи. Но теперь его глаза излучали лишь боль - невыносимую, нечеловеческую, и, вероятно, куда большую, чем та, что терзает её тело. Наверное, отец впустил его, забыв, что её возлюбленный - всего лишь небогатый учитель, причём уволенный. На сердце вдруг стало легче, потеплело. Анне показалось, что никакая стена не отделяет её от любимых людей, что они рядом и держат её за руку. И внезапно как никогда ясно осознала: пока они живы, она тоже жива. Даже если придётся уйти - она всегда будет с ними рядом. Незримо, неощутимо, но рядом. Навеки... В конце тоннеля яркий свет Слепой звезды... Подошва на сухой листве оставит следы... Еще под кожей бьется пульс, И надо жить! Я больше, может, не вернусь, А, может, я с тобой останусь, Останусь пеплом на губах, Останусь пламенем в глазах, В твоих руках дыханьем ветра... Останусь снегом на щеке, Останусь светом вдалеке, Я для тебя останусь Светом... "Останусь пеплом на губах...", Город 312