Non-Bulletproof

В темноте номера часы пищат четыре и Намджун закрывает глаза. Ему хочется спать. Хочется в душ и просто воды — в горле сохнет до горького першения. Он сидит на полу у кровати, потирает затекшую ногу и не делает ничего из этого. Намджун знает — сегодня он не уснет. Чужое ровное дыхание у шеи сбивается и обжигает на вдохе. Щека примащивается удобней — ближе к его плечу. Намджун смотрит в неоновые всполохи за окном и вспоминает, как вытирал слезы с этих щек накануне. У Чимина податливые солено-сладкие губы. Рот с чуть горчащей от выпитого слюной и мягкая кожа. Чимин совершенно не умеет целоваться и не стесняется этого. Чимин очень быстро учится. Устало проводя рукой по лицу, Намджун упирается затылком в стену. Он без понятия, что делать с этим откровением. Наверное, все не задалось с вечера. Он говорил Сэджину, что программа перегружена. Что Чимин не отошел от неудачной акробатики на тренировке. Что нужно сбавить обороты. Но Чимини отшутился, успокоил всех, а на концерте залажал два раза — не в Bulletproof. В других местах. Афтерпати в клубе вылезла боком. Кто инициатор? — С трех раз. Намджун хмуро смотрит на Чимина. На его футболку Mr.Sex, на отчаянные попытки обливать Чонгука водой из бутылки, на нелепые импровизации у пилона. К лицу макнэ маской липнет раздраженная улыбка. Намджуну хватает ума предсказать, чем закончится вечер. Он бы предпочел не видеть этого в принципе. То, как Чимчим жмется к Гуки в темном углу, как отлетает, когда терпению макнэ приходит конец. Как резко подается вперед, тщась вырвать поцелуй — и тут же огребает по физиономии. Ладонью, не кулаком. Чонгук хоть и зол, соображает не портить хёну лицо. Чимину хватает мозгов только залить печаль в отеле по возвращении. Содержимое бара редеет. В их общем — на этот раз — номере макнэ ночевать не планирует. Чимини долго пьет в одиночку, а после идет к хёну. В этом разговоре Намджун помнит каждое слово. Если пьяную исповедь Чимина вообще можно назвать разговором. Мокрое лицо тычется ему в шею, водопад признаний выносит на поверхность то, от чего даже к щекам Кима приливает краска. Намджун в целом не уверен, что хочет знать, чем и как Чимин мечтал заняться с макнэ. Тем более — в таких подробностях. К его губам взволнованный тонсэн жмется почти сразу. «Плохо целуюсь, хё-ён? Да?.. Поэтому-уу?..» Намджун пытается увернуться. Не потому, что плохо. Хотя, чего врать, Намджуна целовали и лучше. Просто это Чимин. Он пьян. Он проснется завтра (или уже сегодня) и захочет под землю провалиться за вчерашние выходки с Чонгуком, и за это неуместное, неприемлемое для обоих поведение. Но сейчас зареванный Чимин нервно посмеивается, и Намджун не видит ничего хорошего в этом приближающемся психозе. Он накрывает припухшие губы Чимина своими и чувствует на них соль и алкогольно-сладкий привкус выпитого. Чимин затихает, изредка всхлипывая, поддается хёну и сонно расслабляется в его руках. Заглянувший в комнату Джин исчезает за дверью мгновенно, не забрав даже зубную щетку. Намджун знает: хён переночует за стенкой. Не с макнэ — со взъерошенным и недовольным, уже притащившим туда свои вещи Хосоком. Именно на его кровати отключился завалившийся к Ви Чонгук. Ночь бесконечна, как лента дороги. Намджуну кажется, она не отпустит их никогда. Он устало вздыхает. Язык «вроде бы» спящего макнэ жалит рот слишком внезапно. Мокро задевает нижнюю губу, пытается очертить контур верхней. Намджун перехватывает Чимина до того, как тот подается вперед, стремясь впечататься в него поцелуем. «Я уродец, хё-ён… скажи… я уродец?...» Намждун молчит. Гуки называет Чимини страшненьким ради забавы. Это знает макнэ. Это знает Намджун. Это знают менеджеры и каждый в группе. Среди пяти хромых и шести горбатых Гуки назовет уродцем именно Чимини. Святость ритуала незыблема. Жадный до опытов естествоиспытатель, Гуки впитывает каждый жест, взгляд, звук реакции хёна на подначку, как иссушенная земля — воду. Он и подначивает единственно ради нее. Реакции. Что же произошло там, в темноте переполненного зала, в укромном углу, вдали от чужих глаз? Там где обоим не нужно притворяться, будто они провоцируют друг друга чтобы сильней смутить. Там где нет камер и публики, на которую нужно работать. Что такого случилось в этой тесной, шумной духоте? Намджун знал. Хотел бы не знать, но знал. Содрать с себя хитин брони можно только с кожей. Киму об этом известно доподлинно. Намджун треплет мокрую щеку, гладит стриженный ежиком затылок и обнимает тонсена, хоть и не одобряет. Сдирать хитин как и идти ва-банк — зачастую глупо. С некоторыми — не безопасно. С Чонгуком — опасно всегда. И он бы прочел Чимчиму лекцию о том, как не быть дураком, но только это ни к чему. Пак Чимину не свойственно путать теплое с мягким, совмещать неприятное с бесполезным и вступать в кружки аутистов, не разбирающихся в людях. Пак Чимин видит Чонгука насквозь не хуже родной мамки. Оттого иррациональная жажда открыться, взявшая верх над разумом, кажется Намджуну еще глупей. «Мой Гу-уки». То, что армагеддон неизбежен, все поняли сразу. Чимини лажал на тренировках, сомнамбулически улыбался своему макнэ и не отзывался на раздражители, будь то оклики Намджуна или внушения Сэджина. Ребята не комментировали. Джин молча поглядывал на лидера: «сделай что-нибудь». Предчувствие витало в воздухе. А после все схлопнулось. «Люблю тебя». Сказать наедине. Открыться. Подставиться под удар. Показать, что игра — не игра, словно крикнуть на весь мир: «Вот он я! Уязвимый, слабый, зависимый. Кусай сюда, бей!» И макнэ ударил. Хорошо «ударил», хлестко. Безразличием ли, словом — Намджун не знал. Одно стало ясно: к затянувшейся игре в подначки, к Чимину и всему, что с ним связано разочарованный открытием Гуки мигом растерял интерес. Полностью. Навсегда. А мир Чимина сразу лишился красок. Знал ли он раньше? Понимал? Да, знал. В точности, до интонаций, знал что услышит, и все равно сказал это. Жалел ли? Нет. Рано или поздно они бы пришли к этой точке. Он просто приблизил момент. К утру холодает, и Намджун зябко ежится, когда в приоткрытую дверь ныряет Джин с одеялом в руках. Обеспокоенно встречается взглядом с другом. Получает заверительную улыбку — «Прорвемся» — и подпихнув одеяло им под бока, так же бесшумно исчезает. Солнце медленно выползает над крышами высоток. Намджун планирует график. Он подойдет к Сэджину до завтрака и попросит этот день под тренировки. Им нужно выложиться так, чтобы не было сил ни говорить, ни думать о чем-то. На плече сонно ерзает проснувшийся Чимин, и Намджун слабо улыбается. Отель оживает. За стеной шумно собирается к завтраку отоспавшийся Хосок. Джин разговаривает по телефону с мамой. «Утро, Чимини», — шепчет Намджун притворившемуся спящим тонсену и легонько тянет за черную прядь. Тот неопределенно шмыгает носом, не спеша встречаться взглядом со старшим. Жизнь возвращается в привычное русло. — «Пойдем. У нас море работы. Поможешь хёну?»