♫ Jan A.P. Kaczmarek - Parker's Dance Played On Piano OneRepublic - Apologize (Piano cover) Tom Odell - Black Friday ♫
It's all in my head, it's all in my mind I'm so selfish, you're so kind It's all in my head, baby, I can't breathe I look in the mirror, what is happening to me?
9 июня Привет, Арс. Прости, что забросил этот дневник. Знаю, что раньше я открывал его и писал тебе в несколько раз чаще, не в силах оправиться от потрясения. Строчил каждый день, выводил букву за буквой и не мог расстаться с этим сокровищем, которое связывало меня с тобой. Которое ещё хранило отдающие теплом воспоминания о тебе. Представляешь, с твоей смерти прошло шесть лет. Ты вообще можешь в это поверить? Я - нет. До сих пор. Как будто ещё вчера я держал тебя за слабую, чуть подрагивающую руку, глядя в твои бездонные глаза, и пытался улыбаться, словно ничего плохого не происходит. Решил написать тебе вновь - в честь годовщины, так сказать. Надеюсь, ты не против. И не в обиде на меня за такое долгое молчание. Не знаю, с чего начать и о чём рассказывать. На дворе - лето. Обыкновенное, сухое, знойное лето. Над асфальтом скапливаются облака пара. А вот на небе - ни облачка. Только птицы время от времени пролетают над моей головой, чирикая, и садятся на ветки, покачивающиеся под весом их маленького хрупкого тела. Я бы мог сказать, что за это время изменилось многое. Что я тоже изменился. Но почему-то у меня создаётся впечатление, что я всё такой же, каким был эти шесть лет назад, несмотря на то, что я давно остепенился и даже устроился на работу. Словно мыслями и чувствами я остался в том злосчастном июне, раздробившем меня на осколки, которые намертво впились в мою кожу. Словно эти мгновения не выцарапать и не выкорчевать из меня. Словно я всё ещё жду, что всё вернётся на круги своя. Что я постучу в дверь твоей квартиры и твоя мама откроет мне и, шутя на ходу, проводит к тебе. А я, недолго думая, кинусь тебе в объятия и прижму тебя к себе, крепко, как в последний раз. Чтобы убедиться, что твоё крохотное живое сердце ещё гулко бьётся где-то между рёбер. Чтобы удостовериться, что ты ещё жив... Прости меня. За все эти глупости и пустые, бессмысленные надежды. Я знаю, как это нездоро́во. Даже мой психолог давно намекает мне, что моя писанина - далеко не лучший способ избавиться от этих мучений. Говорит, что давно пора тебя отпустить, как бы травматично это ни было. В конце концов, столько лет прошло. Всё стесняюсь ему сказать, что мои редкие заметки и есть моя главная терапия. Иначе я бы загнулся, честно, Арс. Этот дневник - почти единственное, что до сих пор держит меня на плаву, позволяет мне дышать и спокойно спать, не вскакивая от кошмаров. Знаешь, что раньше снилось мне в кошмарах? Голубые глаза, глядящие мне прямо в душу с нескончаемой тревогой, безграничным, как океан, отчаянием, с нестерпимой безнадёгой. Не чудовища, не призраки, не маньяки - твои голубые глаза. Только они. И кромешная тьма, которая с тех пор поселилась где-то глубоко внутри меня. Ты не подумай, я тебя ни в чём не виню. Разве мог ты быть сильнее своей болезни?.. Хотя, честно признаться, я яро верил, что ты и вправду был сильнее лейкемии. Что ты мог бы выдержать, выстоять, отбросить все сомнения, подняться с кровати и твёрдым шагом пойти навстречу будущему. Я знал, что ошибаюсь, с самого начала. Я видел, как болезнь сжирает тебя, сковывает по рукам и ногам, оплетает своими плотными путами. Но всё ещё уповал на чудо. Жаль, что мы не справились. Ни ты, ни я. Жаль, что всё случилось так, как случилось. Я бы отдал всё, лишь бы повернуть время вспять. Потому что мне чертовски тебя не хватает, мальчик-океан. Потому что никто на свете не сможет заменить тебя. 23 июня Вычитал в каком-то посте, что наши слезы по умершим - это эгоизм. Якобы мы жалеем себя, забывая о том, что тем, кого с нами больше нет, теперь гораздо легче. В таком случае... да, я чёртов эгоист! И пусть я лучше буду тысячу раз эгоистом, чем совру, сказав, что мне плевать на то, что тебя больше нет. Мне правда недостает тебя. Я готов написать об этом хоть десяток, хоть миллиард раз. И этих слов всё равно всегда будет мало. Потому что то, что я испытываю, невозможно выразить ни одной фразой. Я не в состоянии объяснить, как меня ломает, как меня крошит на щепки, заставляя, скрючившись от безысходности, лежать на полу и пялиться в потолок, на котором, в отличие от неба, нет никаких звёзд. Ни единой светящейся точки. Только чернота. Как уголь от догоревших в камине поленьев. Как болит в груди одинокое сердце, как оно стонет и страдает, всё ещё в безумии цепляясь за того, кого здесь давно нет. Кого здесь больше никогда не будет. Тяжело понять простую истину: когда-то я был младше тебя на год. Как-то раз ты забавы ради подчеркнул своё возрастное превосходство. Помнишь, я ещё дулся на тебя тогда? А сейчас... А сейчас мне - двадцать пять, тебе - навечно двадцать. Я победил в этой гонке. Только радости никакой. И каждый свой день рождения, задувая свечи на торте, я задуваю их и за тебя тоже. Потому что не хочу принимать тот факт, что ты больше никогда этого не сделаешь. Почему так случается? И как так вообще происходит? Вот был человек. Готовил ужин, смеялся, ходил по дому в забавных тапочках, шаркая, подолгу мечтал, сидя на подоконнике, ругался, конфликтовал, спорил, обижался, сплетничал, поддерживал, обнимал, делился секретами. А потом ты просыпаешься с ударяющим по голове осознанием: человека больше нет. И больше ни в один из дней твоей жизни его не будет рядом с тобой. Он не будет готовить ужин, смеяться, ходить по дому в забавных тапочках, и далее по списку. Он уйдёт. Просто возьмёт - и уйдёт. Так и ещё и не по своему желанию. Так неожиданно и почти неслышно. Не попрощавшись. Когда ушёл ты, я почувствовал себя так, словно украли целую часть прежнего "меня". Оказывается, ампутация жалкого куска души раз в сто болезненнее ампутации конечности. Телу хотя бы помогает обезболивающее. Да и протезы можно поставить... А вот как в душе механизм починить или новый установить - никто не знает. Хотя если бы это даже было известно человечеству, я бы не стал ничего исправлять. Наверное, я строю из себя жертву, но мне больно и приятно одновременно, что этот жалкий кусок души забрал именно ты. Храни его и береги. Там... Не знаю, где. 16 июля Середина лета. Стоит всё такая же жара. Не знаю, каким образом этот суматошный город ещё не расплавился в этих болезненных душных тисках и не потёк, соскальзывая в канализационные люки. Я выхожу на улицу лишь под вечер - благо, работаю из дома. Сажусь на лавку, как старик, слушаю сверчков и кузнечиков, вставляю наушники в уши, на повторе крутя "Хочешь" Земфиры, наблюдаю за подростками, целующимися в арках и переулках. Ближе к ночи воздух наконец свежеет и получается вдохнуть в себя этот кислород вместе с частичкой жизни. Будь моя воля - растянулся бы на этой лавочке или свернулся бы калачиком, закрываясь от остального мира, - сочтут за алкоголика. Бывает, сижу не один, а с тётей Аней - пожилой соседкой с четвёртого этажа. Слушаю её россказни и байки (а может, и не байки вовсе) о молодости. У неё пару месяцев назад муж умер - дядя Володя. Хороший был мужик, до девяноста семи лет дожил. Ага, разделяю твои эмоции, сам удивляюсь. Она про него с такой нежностью и любовью вспоминает, даже морщины на старческих щеках и лбу разглаживаются. И представь себе, совершенно без слёз. Говорит, даже на похоронах не плакала. Обожала, говорит, этого паразита, хоть и все нервы испортил. И как давай историями из их совместной жизни сыпать... Я всегда слушаю пару-тройку из уважения, а потом вежливо откланиваюсь. Она не сердится. Только рукой машет мне на прощание, провожая до подъезда подслеповатым потускневшим взглядом огромных серых глаз. Если б я мог, я хоть раз дослушал её до конца. Но что-то внутри меня с хрустом бьётся от каждого упоминания смерти. Наверное, несмотря на её ухмылки и усмешки, она подсознательно надеется на то, что я заберу часть её боли, её травмы, её личной трагедии себе. Вот только во мне уже нет места. Я трещу по швам. 14 августа Видишь - я пишу тебе всё реже. Почти оклемался, можно сказать, излечился. Выздоровел. Перетянул бинты покрепче, поплотнее приклеил пластыри. Летом всегда так. Страшно представить - скоро осень, а потом... бездна. Я боюсь, что однажды наступит зима и моё сердце вновь защемит. Как это и происходит ежегодно после того, как ты... после того, как ты... прости, мне всё ещё тяжело написать это ручкой на бумаге... после того, как ты умер. После того, как ты умер, Арс. То ли я, взрослея, становлюсь чересчур сентиментальным, то ли рана действительно настолько широка и глубока. Возможно, она вообще сквозная и лечению не поддаётся. В любом случае, к докторам с ней не пойдёшь - только руками разведут, сказав, что в таком критическом случае они бессильны. Я знаю, что мы не можем спасти всех. Я повторяю себе это практический каждый день и всё ещё не могу в это поверить. Каждую секунду люди по всему миру умирают от рака, инсульта, почечной недостаточности, отравляются, попадают в ДТП, получают смертельные ранения, погибают в терактах и, обняв себя закоченевшими ладонями, замерзают на обочинах, не добравшись до ночлега. Мы не можем спасти всех. Мы. Не можем. Спасти. Всех. Но я бы отдал всё, чтобы спасти хотя бы некоторых. Чтобы спасти хотя бы тебя. Я бы написал: "Лучше бы умер я, а не ты". Но это не было бы правдой. Кому было бы от этого лучше? Легче? Я бы ни за что, ни за какие деньги, ни за какие сокровища на свете не позволил бы тебе испытывать то, что испытал я. Единственным адекватным исходом было бы, если бы из нас двоих не умер никто. 1 сентября С первым днём осени, Арс. В ближайшие пару недель пожелтеют и покраснеют листья, а в воздухе повиснет аромат пожухлой травы, готовой погибнуть под гнётом холодов и снегов. У нас ещё тепло, но я всё равно сплю под пледом. Возможно, я заболеваю. Возможно, я болею давно... Был в вашем районе на днях - пришлось заскочить по делам. Видел твою маму. Она наконец научилась заново улыбаться. И снова стала такой живой и по-особенному красивой. Цветущей, как сад. Странно прозвучит, но я её такой никогда не видел. Она оправилась, обрела опору, вырастила в груди новый стержень у нового сердца. Я настолько этому обрадовался, что заплакал, едва завернув за угол. Как мальчишка. Навзрыд и не щадя ни лёгкие, ни горло, распугивая несчастных прохожих. Даже стыдно. Причём понять, за что именно мне стыдно, не могу. За радость ли? За слёзы? За то, что не смог, как она? За то, что чувствую лёгкую, почти неощутимую зависть с тех пор, как увидел на её сияющем лице эту улыбку, разгорающуюся счастьем? За то, что моё выздоровление, в отличие от её выздоровления, всегда длится эпизодами, а потом наступает рецидив, заставляющий меня выть в подушку по ночам и чуть ли кожу на себе в кровь не раздирать? За то, что я не знаю, что значит простое слово из восьми букв - "ремиссия", но зато знаю, что значит слово "лейкемия", которое тоже, словно по закону подлости, состоит из восьми букв? Что-то я разоткровенничался. Ты бы явно не одобрил такие методы борьбы с внутренней болью. И наверняка бы схватил меня за шкирку и встряхнул, строго запретив заниматься самобичеванием. Поверь, Арс: порой я ненавижу за это сам себя. Знаю, что если бы ты был здесь, если бы ты мог хоть одним глазком заглянуть в эту жизнь вновь, тебе было бы до одури невыносимо видеть меня в таком состоянии. Но по-другому пока никак. Я обещаю, я исправлюсь. Я постараюсь исправиться. Ради тебя. 20 ноября Не писал тебе почти всю осень. Не знаю, хорошо это или плохо. Психолог утверждает, что замечательно. Это значит, что я наконец отпускаю. И я с удовольствием согласился бы с этим, если бы не одно "но". Я встретил девушку, Арс. Два месяца назад. Она поскользнулась на вымытом полу гипермаркета и упала на меня вместе со своей тележкой. Отделался парой синяков... И несколькими десятками поцелуев... Знаешь, в чём ирония судьбы? Она до чёртиков похожа на тебя. Настолько, что иногда становится жутко. Смотрит на меня своими бездонными голубыми глазами, запускает пальцы в свои тёмные волосы. Даже улыбается так же, как ты, - лукаво и уголками рта. И имена у вас созвучны... Арсений - Есения. Она бы тебе не понравилась - уж слишком вы одинаковые. А притягиваются, как известно, противоположности. Я бы, скорее всего, даже в реинкарнацию поверил, не будь она младше тебя всего на полтора года. Сам понимаешь - она не могла родиться после твоей смерти даже чисто теоретически. И всё-таки я думаю, что судьба знает, кто нам по-настоящему нужен. Она потрясающая, Арс. И, видимо, эти годы мучений того стоили. Когда я обхватываю её руками, чувствую, как бьётся её крохотное живое сердце. И различаю её мерное дыхание. Кажется, я люблю её. Надеюсь, что я люблю её. Что она не служит лишь заменой кому-то другому. От осознания, что через неделю с небольшим наступит зима, становится тошно. Искренне верю в то, что меня не накроет. В противном случае внутри меня погаснет очередная спичка. Давайте встречать зиму втроём - я, Еся и ты. Вероятнее всего, таким составом мы сможем победить суровые морозы и ледяную апатию. Как минимум, втроём нам будет не так страшно. 15 декабря Зима всё-таки наступила. Пока держусь молодцом. Еся помогает, как может. Она намного более стойкая и смелая, чем я, - встречает зиму, как своего давнего друга. По вечерам мы вместе пьём чай с малиной, обернувшись одеялом. Она умилённо улыбается, когда наблюдает за тем, как я беру этот личный дневник и пишу сюда свои беспорядочные мысли, потому что её это трогает. Хорошо, что она никогда не читала того, что здесь таится, - уж слишком уважает моё личное пространство, - иначе бы глубоко разочаровалась. Не хочется расстраивать её. Её светлая и абсолютно чистая душа этого не заслуживает. Печально, что ты не можешь увидеть эти пушистые хлопья снега, которые в контрасте фонарного света становятся чёрными, мягко опускаясь на озябшую, заледеневшую землю. Тебе бы понравилось, чёртов романтик. Но ты не можешь увидеть, как эта озябшая, заледеневшая земля встряхивается, вздрагивает, пытаясь породить в своих недрах хоть немного тепла, которое растопило бы всё это белое покрывало, превращая его в журчащую реку, струящуюся по продрогшему городу, потерявшему всякую надежду. Неожиданно начали выпадать клоки волос - собираю их по всей ванне. Прошёлся по всем врачам, сдал все анализы. Говорят, здоров, как бык. Так что, думаю, от стресса это всё. Всего лишь глупое сердце катастрофически устало сражаться. Но ты за меня не переживай. Я уже витаминчиков купил, опробую на днях. Обязательно сообщу, какой эффект это даст. Вчера Еся отыскала у меня в шкафу красную клетчатую рубашку. Ту самую. Позабытую мной и временем. А может, не позабытую, а оставленную там, в черноте полок, намеренно. Завернулась в неё и хитро выглянула из-за дверного косяка. А я чуть в обморок не рухнул от неожиданности и боли, пронзившей меня, словно ударом молнии. Еся неподдельно испугалась, округлила глаза, подбежала ко мне, помогая присесть, а я уставился в одну точку и слова из себя не смог выдавить. Я замечаю, как сильно она волнуется за меня. Замечаю, как она мучается от того, что не может расспросить меня обо всём, что я чувствую. От того, что я закрываюсь на все засовы, не собираясь посвящать её во все подробности, и вместо этого кусаю губы до крови по ночам, пока она не видит. А утром она - и я ей за это безмерно благодарен - всегда делает вид, что с моими губами всё в порядке. Рубашка ей очень идёт, кстати. Совсем забыл сказать об этом. 31 декабря Тяжело входить в очередной год без тебя. Но я верю, что я справлюсь. Когда-нибудь эта часть меня должна отболеть и оторваться самостоятельно, как увядший лист от ветки дерева. Когда-нибудь. Надеюсь, уже совсем скоро. Вокруг все такие радостные, заряженные. Готовятся к празднику, покупают фейерверки, зажигают бенгальские огни и наряжаются Дедами Морозами и Снегурочками ради своих детей и внуков, в то время как дети и внуки упорно и чересчур профессионально для своего возраста делают вид, что не узнают своих родителей и бабушек с дедушками. В воздухе висит ощущение того, что приближается что-то большое. И, похоже, остальные чувствуют это чуть острее, чем я. Естественно. У них души наполнены предвкушением, а у моей давно сорвало предохранители. Я был твоим человеком-лучиком. Знай, что твой человек-лучик давно перестал светить. В нём сели батарейки. С наступающим Новым годом, Арс. Сегодня под шампанское я в шестой раз загадаю перестать скучать по тебе. Не знаю, получится ли. Хочется верить, что новогоднее чудо действительно существует. 26 февраля Всю неделю размышляю о том, что возможно я бы давно выкарабкался из этого состояния, реши Вселенная повернуть события иначе. Если бы ты не умер у меня на руках. Если бы ты не захлёбывался кровью и страданиями, обмякая в моих ладонях. Если бы не закашливался на грани слышимости и не вздрагивал, когда тебе в запястья врезались иглы капельниц. Если бы я не познакомился с тобой поближе и не наведался бы тебе в гости. Если бы тогда, много лет назад, в одном из городских парков, я бы прошёл мимо, а ты бы не удостоил меня взглядом. Если бы всё случилось по-другому. По ощущениям, зима в этот раз длится не три месяца, а три года. Ещё одна такая зима - и я не выдержу. Сломаюсь. И физически, и психологически. Когда ты умер, мне долгое время казалось, что я сильнее. Я ведь жив!.. Сейчас я понимаю, что я слабее: ты хотя бы боролся до конца. Не задумывался о суициде или эвтаназии, воевал и дрался со смертью, раз за разом отправляясь в нокаут, но не опускал рук. Этим мы и отличаемся. Надежда всегда жила в тебе. Даже когда ты был почти мёртв. Я другой. Я живой. Но слабый.