Папочка

      День Марка начинается в половине девятого. Он принимает душ, перекусывает бутербродом и спускается с десятого этажа пешком на улицу, чтобы дыхание немного сбилось и громкий стук сердца в груди напомнил ему, где он находится.       На улице уже не светло, но еще не темно толком — летом темнеет поздно. Марку больше нравится осень, зиму он не любит, потому что зимой всю дорогу он думает о неизбежности утра, когда возвращаться будет холодно, ветер будет забираться под воротник, и к моменту, когда он доберется до постели, воспоминания о минувшей ночи превратятся в сосульки.       Летом тепло — это единственная хорошая часть. Марк разглядывает витрины, обращает внимание на светофоры и бомжей. С бомжами шутки плохи, уже дважды у него утягивали мобильник. Нужно следить за собой, а он едва может уследить за дорогой, потому что в фантазиях давно на том конце пути.       Немногие могут похвастаться тем, что им нравится их работа. Марк каждую ночь говорит с людьми, бывает, с парой десятков за раз. Все утверждают, что работа — дерьмо. Половина добавляет, что жизнь тоже — дерьмо, но этому Марк не верит. Просто пускают пыль в глаза, чтобы Марку казалось, будто перед ним отчаянные нигилисты. На самом деле, они не считают дерьмом свою жизнь, иначе давно свели бы с ней счеты. Да, их что-то не устраивает, и они хотели бы добавить немного перчинки в повседневность. Хорошая часть в том, что Марк готов помочь им. В этом и заключается его работа — помочь им разбавить скучные будни.       — Привет, чувак, — это новая манера приветствия у пиджаков. Сегодня на смене Ленни и Джо, они любят работать в паре, так что можно не беспокоиться о гастролерах. У Ленни в голове база данных по хастлерам со всей округи, а Джо смог бы не впустить даже чёртова Фассбендера, если бы Ленни сказал ему, что тот хочет подзаработать. Кто-то два месяца назад сказал Марку, что Ленни и Джо трахаются, но в такие небылицы он не верил. Нет, такие как Ленни и Джо могут часами наблюдать за тем, как трахаются все остальные, но если им надо работать, они не отвлекутся ни на секунду.       — Привет, парни!       За стойкой полирует бокалы Эдди. Тренируется перед сменой или прибирает за Николь? Вот кто трахается, так это они, потому и не могут выдерживать друг друга. Если за стойкой Эдди, можно не сомневаться, что Николь напивается в баре на другом конце улицы, чтобы с утра у него был повод обвинить её в измене.       Стеф за угловым столиком, как всегда очаровательна. Значит, на таблетках сегодня она.       — Марк, подойди на минутку, — голос строгий. В детстве у Марка была учительница с похожим голосом. Стеф легко может отчитать, обсчитать, рассчитать и вычесть — говорят, она закончила курсы секретарш или вроде того. На ладошке у нее появляются две ярких пилюли — Марк хватает и проглатывает. Потом заглядывает к Эдди, запить.       — Сегодня будет VIP, — Стеф щелкает по клавиатуре небольшого ноутбука. Она сто раз говорила, что у таких есть специальные названия, но Марк вечно забывает.       — Сколько?       — Трое, — она разворачивает к Марку экран. Три фотографии, три портрета, три человека — взгляд Марка скользит по ним снова и снова. Его работа в том, чтобы запомнить и найти. Подарок от кого-то кому-то, приятный аттракцион. Вы платите, мы делаем все, что в наших силах. Как-то он слышал, как Стеф говорила с клиентом, голос у неё был шелковый. Женщинам больше доверяют. Когда на другом конце трубки мужской голос, они слышат угрозу, думают о потенциальном шантаже, замыкаются. Психология — Стеф читает много книг. Три, два, один — Марк скользит опять и опять, хотя уверен, что не сможет разобрать в толпе нужные лица. К тому моменту таблетки подействуют в полную силу, и все, что он сумеет сделать, — внятно сказать им «привет». Для таких случаев есть страховка — Эдди, который останется трезвым всю ночь. Человеку за стойкой нельзя напиваться, когда вокруг толпа обдолбанных мужиков.       — Запомнил?       Марк кивает, хотя запомнил только одно — от сорока до пятидесяти. Другие сказали бы, старики, но Марк любит этот возраст. После пятидесяти начинаются сопливые сцены, просьбы не забывать и много другого дерьма, которое Марк ненавидит. Оно напоминает о прошлой жизни, от которой Марк уехал через всю карту к противоположному побережью. Нет, от сорока до пятидесяти — лучший вариант. Хорошие чаевые, трах и никаких разговоров. Но самое главное, они точно знают, что им надо, и не начинают строить из себя невесть кого.       Несколько раз Марк соглашался на молодых, а потом пришла полиция, и его спрашивали, знал ли он Джона Доу. Конечно он знал. Джон Доу валялся у него в ногах и говорил, что мамочка никогда не простит его за то, что он сделал. Марк вышвырнул Джона Доу из комнаты и велел Ленни сделать то же самое, только в большом масштабе. Джона Доу выперли из клуба, и он оказался на улице, а потом пошел к высотке и спрыгнул вниз. Марк радовался только тому, что был обдолбан и плохо помнил, что именно говорил Джон Доу про свою мамочку. Если бы стали известны подробности, Марк не смог бы заснуть — его бы загрызла совесть. С тех пор он вывел два правила: никаких малолеток, никаких подробностей.       В клубе Марку нравится постепенное проявление ночи. Окна полуподвального помещения задраены, на верхних этажах закрыты ставни, везде темно, освещение теплое, а на танцплощадке — неоново-голубое. Стеф любит старомодный стиль, а по пятницам устраивает стилизованные вечеринки. Но больше всего Марку нравится, что в клубе всегда постепенно проявляется ночь. За пределами клуба — там он проводит выходные — ночь сваливается внезапно. Зимой раньше времени, летом — когда уже перестал ждать. Хлоп, и все затихает. Хлоп, темнота. Нет, в клубе все совсем по-другому.       Гости приходят один за другим, ровной чередой, потому что Ленни и Джо проверяют их. Ножи, телефоны, ключи, наркотики — все приходится выкладывать. Они не хотят нести ответственность за чужой товар, не хотят потасовок, ранений. Ключи и телефоны можно оставить, но для тех, кто хочет оторваться «по полной» есть небольшие камеры хранения. Оплачиваешь — и напиток получаешь бесплатно.       Поток незнакомцев заполняет помещение, и к моменту, когда их уже достаточно много, Марк чувствует действие таблеток. Комната растягивается до самого горизонта, и повсюду — люди, которые готовы любить его и доплачивать за это из своего кармана.       Он держит в голове три фотографии, но VIP все равно замечают его первыми. Их трое, как и предупреждала Стеф, у одного бородка, два других гладко выбриты. Пахнет чем-то дорогим, на лицах спокойная расслабленность. Какой день? Суббота — легко понять. Оставили жен и детей дома, поехали «на рыбалку», и тут им ничего не грозит. Ленни и Джо отпугнут всех Фассбендеров, которые решат штурмовать бордель.       — Привет, малыш, — говорит буква I. Марк трясет головой, отмахиваясь от бреда. Дело в том, что он ничего не съел с утра. Или съел? Бутерброд — но это не серьезно.       — Будешь что-нибудь? — его обнимают с двух сторон. Это означает, что иметь тоже будут с двух сторон. Марк мысленно выставляет счет: сотню за то, сотню за это. Можно будет купить что-нибудь. Какой-нибудь крутой телефон или маленький ноутбук, который имеет специальное название.       — Эй, сладкий, хорошо себя чувствуешь?       Марк расслабляется в чужих руках и пытается улыбнуться. Да, он чувствует себя хорошо. Не придет полиция, не спросит про Джона Доу, и здесь его точно никто не достанет. Даже если попытаются, внизу Ленни и Джо, а здесь, совсем рядом, три буквы: V, I, P.       — Принеси что-нибудь подороже, — говорит P, выхватив из воздуха официанта.       — Красивый.       — Да он заснет сейчас.       Они обсуждают его. Марк чувствует прикосновение чужой ладони к ширинке — через плотные джинсы оно неприятно. Потом ладонь скользит под ткань, Марк чувствует пальцы. Они теплые. Жар передается ему, добирается до живота, оттуда — до груди, оттуда — до головы.       Начинают проявляться звуки и оттенки цветов — они обрушиваются на Марка валом, он трясет головой и всматривается в лицо I, который запустил руку в его брюки. Лицо обведено углем — черные волосы, черная бородка. Он смуглый, хотя это вроде бы загар.       V, сидящий с другой стороны, наклоняется к уху Марка, но ничего не говорит — только дышит, а потом оставляет засос на шее. В голове Марка щелкают цифры: пятьдесят за следы на видном месте.       Официант приносит целый поднос коктейлей, названия которых Марк должен был выучить, потому что они самые дорогие, и когда клиенты спрашивают его, что бы он хотел выпить, надо называть их. Но Марк не может запомнить — это слишком. Райские берега, неземное блаженство — пустые звуки. Если бы Марку не надо было заказывать специальные названия…       — Принеси бутылку текилы, — I хватает официанта за руку. В гвалте, за ревом музыки иначе не достучаться.       — Эй, мы же празднуем! — возмущается P.       — Вот и пей свое дерьмо, — I смеется, и его рука возвращается к телу Марка.       «Он знает», — думает Марк.       — Я тоже не люблю все эти розовые помои.       «Он может читать мои мысли», — думает Марк.       — Знаешь что, давай-ка мы от них сбежим, а? Что скажешь?       Марку нечего сказать, он боится лишний раз подумать, чтобы I не вытащил из его головы лишние сведения: счет, воспоминания, настоящее имя, адрес.       — Мы еще посидим, — говорит V, и Марк перед уходом видит, что он повторяет фокус с дыханием и засосом на шее P. Вряд ли у них есть жены и дети. Дети — может быть, но случайные.       — Пятый номер, — вслух рассуждает I. — Знаешь, где это?       Марк указывает пальцем на нужную дверь. Пятый номер — это хорошо. Большая кровать, исправный душ и холодильник с пивом. Просыпаться будет приятно. Раньше он не думал о таких вещах, а теперь они становятся все важнее — старость. Скоро начнет отказываться из-за какой-нибудь дури вроде принципов. Эдди как-то отказал знаменитости, потому что не спит с мужиками — тоже, придумал отговорку.       — Как мне тебя называть? — этому фокусу Марка научила Стеф в один из первых дней. Нельзя спрашивать: «Как тебя зовут?». Нельзя ничего не спросить — в постели это будет неудобно. Нужно спросить деликатно: «Как мне тебя называть?». Черт знает сколько клиентов сорвалось на пороге комнаты, когда им в голову пришло, что их настоящее имя выбьют здесь же с памятной табличкой. Марк считает их идиотами, но кого он считает идиотами — только его дело, а I легко отвечает:       — Зови папочкой.       Марк усмехается — ну конечно. Дальше начнется классика, его любимая часть.       — Разденься, сходи в душ и ложись в кровать, — говорит I, а потом направляется к окну.       Марк замирает. Разденься, сходи в душ — все это плохо сходится с «папочкой», а окно — самая неприятная часть. Нет никакого запрета, конечно, вот только Марк не может вспомнить ни одного раза, когда клиенту захотелось бы открыть окно. Оно ведь должно быть задраено снаружи, так?       I открывает окно настежь — до Марка доносятся звуки улицы. Там темно и прохладно.       — Ты еще здесь? — I выгибает бровь.       В душе просторно — пятый номер один из лучших. Самый хороший — первый, но там бывает шумно, если орет музыка или кто-то забывает прикрыть дверь в коридор. В первом каждую ночь чистые шелковые простыни. Эдди рассказывал, кто-то пытался стащить их, и с тех пор Ленни не пускает его. Бедняга, должно быть, представляет во время дрочки не парня, с которым трахался, а эти чертовы простыни.       — Ты скоро?       Марк торопится и роняет мыло, а потом начинает смеяться. Ха-ха, если бы они были в казарме, сейчас у него бы возникли проблемы.       Он отслужил год, а потом его уволили из-за таких вот проблем, а потом он оказался в одной комнате со Стеф, и та сказала, что он смог бы зашибать неплохие бабки с такой задницей и мордашкой.       — У тебя все хорошо?       Ему нравится чистота — вот в чем проблема. От I приятно пахло, но Марк не может вспомнить, чем именно, и пока выясняет, проходит слишком много времени — I заходит в ванную.       — Ты не заснул? — голос у него строгий. Для ролевых игр — самое то.       — Я в порядке, — отвечает Марк. В другое время ему не захотелось бы отвечать, он бы разыграл карту «больного», но для таких вещей надо всё обсуждать заранее, иначе клиент убежит к Стеф с криками и жалобами, а при худшем раскладе — просто смоется, не заплатив ни доллара.       — Вылезай оттуда, — говорит I.       Марк вылезает, кое-как вытирает себя полотенцем и собирается поцеловать I, но тот разворачивается и уходит. В комнате раздаются радостные крики — пришли V и P, и теперь их опять трое. Должно быть, Марка не было полчаса. Время утекло вместе с водой из душа.       I стоит возле окна и курит — вот для чего ему нужно было непременно распахнуть ставни. V открывает холодильник и бросает туда несколько банок пива — предусмотрительный человек. P раздевается: бросает на пол пиджак, галстук, потом портупею с кобурой и пистолетом. Марк моргает несколько раз, напрягая глаза, всматривается в пистолет — мало ли? Оружие настоящее. Марк мог бы взять такое в руку и попасть с тридцати шагов в цель, несмотря на таблетки и алкоголь. В казарме они любили делать такие штуки.       — Нравится игрушка? — спрашивает P. Рубашка его расстегнута, и на теле хорошо видно татуировки. Марк пытается отогнать действие таблеток, хотя бы ненадолго, потому что происходящее перестает вписываться в сценарий из стандартного прайса. Оружие, тюремные узоры — все это несколько чересчур. Стеф связалась с кем-то неприятным.       — Убери это, — говорит I, выбрасывает окурок на улицу и закрывает окно.       — Ложись на кровать, — это P. Кобуру он отправляет под кровать ногой, вместе с пиджаком и галстуком. V уходит проверить дверь и зачем-то подставляет под ручку стул. Марку хочется открыть окно и глотнуть свежего воздуха, но вместо этого он подходит к кровати и садится на нее.       — Не переживай, мы не отморозки, — говорит I, возвращаясь от окна, — ничего плохого не сделаем. Это, — он кивает на дверь, которую теперь подпирает стул, — чтобы нам не помешали. Стефани обещала, что никто не зайдет, но лучше подстраховаться.       Из сапога — Марк замечает, что на I армейские сапоги — он достает нож и бросает в сторону.       На часах половина двенадцатого — время совсем детское, но Марка это не радует. Сколько всего могут успеть три уголовника до утра?       I садится позади Марка, хватает за плечи и говорит:       — У тебя красивая задница.       V идет к окну, а P встает на колени перед Марком. Они — повсюду.       — Ты же не против, сладкий? — спрашивает P.       Марк мотает головой — он не против, сотка сверху не помешает.       Вдвоем P и I затаскивают его на кровать, кто-то из них хватает тюбик с тумбочки и выливает на Марка столько, что простыни тут же становятся влажными. От такого он отвык. В этом месте, после душа и короткого разговора, обычно начинаются поцелуи и объятья. Пока доходит до дела, Марк успевает протрезветь, а в самых печальных случаях — добраться до похмелья. P и I не теряют времени, и почти сразу Марк чувствует в себе их пальцы. Кого-то из них, а кого именно — он понятия не имеет. И не хочет задумываться, закрывая глаза. Пальцы проходят глубоко, Марк расслабляется и тянется навстречу.       — Будет плохо — стучи, — говорит I, его голос Марк хорошо помнит. Стучи — это по-крупному.       Ребята, которые хотят показаться крутыми, любят долго обсуждать с Марком возможные последствия. Его задача — подыгрывать. Выбрать себе стоп-слово, что-нибудь экзотическое, с историей, которую можно будет рассказать на прощание. VIP-компания использует старое доброе «стучи» — оно пришло из тех времен, когда еще не изобрели вай-фай, от спаррингов, от клубов, где говорить было нечем. Когда у вас занят рот, вы можете только мычать, а когда занято горло — только дышать. Вы не успеете произнести вслух «магнолия» или «фейерверк», не успеете даже позвать на помощь — просто задохнетесь, наслаждаясь напоследок чьим-то оргазмом.       Марку страшно, но платят ему не за то, чтобы он дрожал, как испуганный щенок, поэтому он делает глубокий вдох и заставляет себя расслабиться. Таблетки, запах пота и возбуждение помогают ему, отодвигая боль на задний план.       — Молодец, сладкий, — говорит I. P молчит, но дышит глубоко и шумно — шея Марка тут же вспоминает оставленный им засос.       Чья-то ладонь хватает его за горло, Марк ненадолго открывает глаза и видит перед собой лицо P. Значит, это ладонь I, «папочки».       Стеф говорит, пройдет еще пара лет, и такие как I перестанут заказывать его, потому что он почти добрался до предела чужой фантазии. Можно скинуть два, три, пять лет. В темноте можно скинуть даже десять, но Марк неизбежно подбирается к двадцати пяти, а дальше никаких «малышей».       Первый раз, когда взрослый мужик назвал его «хорошим мальчиком», Марк напился за стойкой и заснул в туалете. Второй раз согласился пойти в номер, но встретил ночь там же, в том же состоянии. Третий раз был почти приятным, а теперь «папочки» были его любимым типажом.       Ладонь на горле сжимается, от недостатка кислорода мозг подкидывает образ комнаты, в которой они вчетвером находятся и Марк видит себя со стороны. I лежит под ним, P — сверху, а V стоит возле окна, и что он делает там, ясно по его тяжелому дыханию. Нет больше никого, комната растворяется. Дверь, которую подперли стулом, неожиданно кстати. Можно ни о чем не думать, просто чувствовать внутри, снаружи, вокруг.       — Хороший мальчик, — говорит I.       По позвоночнику Марка скользит молния, от задницы к мозгу. Он раскрывает глаза и сталкивается со стальным взглядом P. Кобура, пистолет — лицо человека, которому легко убивать.       I замирает, прижимая к себе Марка сильнее, и двигается теперь только P. Марку хочется закрыть глаза, но он не может — продолжает, не моргая, смотреть в черные зрачки, сожравшие голубую радужку, и ждет, пока из глаз не потекут от боли слезы. P все равно, он не останавливается и не отводит взгляда. Марка пробивает еще одна молния. Разряд электричества прямиком в подсознание.       — Расслабься, — говорит I.       Марк закрывает глаза. I продолжает говорить глупости — про то, что он хороший мальчик, про то, что он большой молодец, и его голос действует успокаивающе. Марк течет за ним следом, не чувствуя ни боли, ни страха. Ему хорошо — им тоже. Остальное не имеет значения. Поэтому он согласился принять предложение Стеф. Потому что на короткие часы ничто не имеет значения — только то, что он ощущает, здесь и сейчас.       Трахают они долго, Марк успевает устать, отдохнуть и еще раз устать. Губы у него болят от трения и укусов, челюсть сводит, членом можно разжигать костер, но когда они собираются заканчивать, он все равно подается назад, к I — за этот час (или сколько там прошло?) он научился разбирать их по ладоням, движениям и дыханию. I хорошо чувствует, где Марку нравится, а стоящие с двух сторон V и P оставляют впечатление, что Марку ничего, совсем ничего не грозит.       — Помнишь, ты спрашивал, как тебе называть меня? — у I вроде бы даже не сбилось дыхание. Кем они работают?       Марк знает, на что намекает клиент. Хочет услышать про себя, прямое обращение, точно по заказу. Марк вспоминает, что за все это он получит деньги, много денег — трое, следы, двойное проникновение, реверансы от бара, еще черт знает какие надбавки. Надо просто сказать: «Да, папочка».       Электричество опять бьет его прямо в мозг, и на этот раз он не может отключиться. Таблетки почти закончили действие, алкоголь давно выветрился. Он наедине со своими воспоминаниями, и слова застревают в горле, которое горит огнем.       I останавливается.       — Ты забыл? — спрашивает он.       Марку не сложно — конечно, без проблем. Папочка, разве в этом есть что-то странное? Обычное слово, почти как «шлюшка» или это самое, «сладкий», которое нравится I. Но слово застряло, и Марк понимает, что не сможет выплюнуть его. Даже несмотря на V и P с двух сторон, даже несмотря на I сзади. Нет, не даже. Именно из-за них.       — Я не могу, — хрипит Марк, опускает голову и готовится принять удар. Клиенты бывают вспыльчивыми, когда им отказывают.       — Не можешь? — I вроде бы удивлен. — Тогда молчи.       Марк расслабленно выдыхает, а I хватает его за волосы и погружает лицом в мокрые от их общего пота простыни. Пятый номер — можно не волноваться, что их оставили со вчерашней ночи. Марк стонет от удовольствия, хватает простыни зубами, слышит где-то далеко одобрительные крики V и P.       Потом I кончает, а в следующую минуту (или сколько там прошло?) Марк понимает, что они остались вдвоем.       — У тебя проблемы? — спрашивает I, протягивая Марку сигарету.       Сейчас у Марка одна проблема — он хочет кончить, а не курить, но все это за деньги и не для того, чтобы ему было хорошо, поэтому он принимает сигарету и прикуривает.       — Никаких проблем, сэр, — слово вылетает само. Старое обращение, именно то, за которое его вышвырнули.       — Ты мне еще честь отдай, — шутит I. — Я думал, после того, что мы делали, «папочка» — простая формальность.       — Если у вас есть претензии… — Марку хочется кончить, и он зол.       — Нет у меня претензий, — смеется I. — Напишу благодарность на вашем сайте. У тебя проблемы, — это больше не вопрос. — Иди сюда, — он машет рукой.       Марк подходит к нему и садится на подоконник — куда указывает рука. Они все еще голые, а внизу изредка ходят люди, их даже слышно.       — Почему ты не можешь сказать это, малыш?       Марку хочется ответить, что он ни хера не малыш, но он прикусывает губу и молчит.       — Давай так, — I подтягивает его поближе к себе и обхватывает его член ладонью — она горячая и чертовски приятная. Марк двигается сам.       — Скажи это, и мы с ребятами зайдем еще разок, — ладонь I двигается медленно, слишком медленно.       — Ладно, сыграем по-крупному, — I веселится, и Марку хочется двинуть ему в челюсть, а еще чтобы он двигал ладонью быстрее. Сзади Марк слышит возмущенные крики. Вряд ли прохожие хотели видеть в окне его голую спину.       — Скажи, ты хочешь, чтобы я взял твой номер?       Марк вспоминает: кобура, пистолет, нож, военные сапоги, стул у двери, VIP, дорогие коктейли. Да, он хочет. Можно было бы завязать с этим клубом, со Стеф, с Эдди, с Ленни и Джо. Свалить отсюда и забыть обо всем этом, начать новую жизнь. Если там будет такой секс, какая к чертям разница, чем зарабатывать.       Он хочет играть в игру — в этом нет ничего такого. Просто сказать: «Да, папочка». Ему двадцать четыре, а I — черт знает, может быть, сорок пять. Это же просто игра.       — Я вижу по твоему лицу, — говорит I, — но ты должен сказать.       У него ведь получалось раньше. Он подыгрывал, иногда бесплатно. Случайные знакомые, ребята из компании Стеф. Кому это навредит? Они зовут его солнышком, он зовет их папочками. Бесконечная вереница, вот и все.       — Я не могу, — шепчет Марк. Теперь бы не расплакаться.       Ладонь I исчезает, он уходит от подоконника, собирает одежду, разбросанную по комнате, и идет в душ — дверь хлопает сильней обычного.       Марк один. Позади него — шумная улица, пьяные прохожие кричат, чтобы он свалил «обратно в бордель». Он один.       Молния попадает прямо в мозг — Марк вспоминает, как все произошло впервые. Он сидел на подоконнике и ждал маму, она должна была вернуться с ночной смены. Отец подошел к нему и погладил по голове, как будто Марк сделал что-то хорошее. Потом было темно, тепло и больно. Мама не пришла той ночью и еще много ночей после. А когда пришла, увидела Марка, спросила, услышала ответы, собрала вещи и уехала, а Марк остался. Как и его отец.       Дверь душа открывается — оттуда выходит I.       — Не уходи, — просит Марк.       На самом деле, в реальности, а не в этой придуманной на скорую руку жизни, он ушел сам. Следом за мамой — туда, куда было можно. Он был достаточно большим для таких вещей. Чужая помощь потребовалась для другого — забыть.       — Только если ты скажешь, — отвечает I.       Для него это обычный фетиш — видно по лицу. Он настаивает не для себя — и от этого Марку еще хуже.       Не нужно быть мозгоправом, чтобы понять, что Марк будет киснуть и срываться всякий раз, когда речь зайдет о его маленьком грязном секрете. Для Марка он — самое важное, столп, смысл жизни, единственная опора.       — Просто скажи, собери вещи, и мы свалим, — говорит I. Марк знает, что это последнее предложение.       Если он примет его, никакого столпа больше не будет. После этого секс за деньги будет означать, что ты — шлюха, наркотики — что ты наркоман. Если он спрыгнет с подоконника и пойдет с I, он больше не сможет оправдывать себя тем, что должен забыть во что бы то ни стало.       — Как скажешь, папочка, — приходится проглотить слезы, и горло снова обжигает огнем.       Вещей у него мало — одежда и бумажник. Документы дома, там же постель, но её I вряд ли попросит забрать.       — Для начала сойдет, — говорит I, кладет ладонь на плечо Марка и толкает к выходу. — Не хочешь найти его? — спрашивает он и отодвигает куртку, так что Марку хорошо видно нож. Армейский, у Марка когда-то был такой.       Марк думает: да или нет? На плече лежит ладонь чужого человека — тяжелая, горячая. Марк все еще хочет кончить.       — Ладно, — смеется I, — потом решишь.       Они выходят из комнаты, и дверь закрывается. Марк идет по коридору навстречу музыке и неоновому блеску, а позади себя чувствует тело I. Ему говорили, Стеф, Эдди, даже чертов всезнающий Ленни, что с мальчиками вроде него случаются неприятности — найдут себе папиков и сваливают. Марк думал, это не про него. Он не такой, нет, с ним может случиться что угодно, только не «папик» — он знал, от чего сбежал.       Вокруг танцуют полуголые мальчики, Марк чувствует на себе взгляд Стеф, но I толкает его дальше — к выходу. Эдди машет, как будто на прощание. Ленни и Джо смеются, рядом с ними стоят V и P, рассказывают финал шутки про труп.       — Пока, Риччи, пока, Боб, — Марк слышит два имени из трех — уже неплохо. Знакомые Ленни и Джо, может, тоже стоят где-нибудь у клуба.       — Пока, Джон, — Ленни хватает I за руку.       Марк выдыхает — Джон хорошее имя. Оно может принадлежать любому человеку, но не тому, кого звали…       Джон хлопает Марка по плечу, отвлекая:       — Сядешь сзади.       Они садятся в старый внедорожник и уезжают от клуба. Марку хорошо видно открытое окно пятого номера.       — Джей, зачем нам шлюха, напомни? — спрашивает P, Риччи.       — Шлюха неплохо стреляет, — отвечает Джей, Джон, I.       — Откуда ты знаешь?       — Читал.       — Ладно тебе, Джей, таскать за собой всех подряд, — Риччи просто подначивает, проверяя нервы Марка.       На плече у Джея удобно лежать. Оно мягкое из-за расслабленных мышц и горячее после секса.       — Он просто похож на Мэтью, — говорит Боб, V, водитель.       — Не говори глупости, — смеется Джей.       Марк засыпает. Мэтью, М, его старое имя.