Крайняя мера

Дрожишь. Может стоить закрыть окно? Шидзуку, ты такая милая, когда спишь. Интересно, сколько ещё продлится действие снотворного, которое я подсыпал в купленный тебе коктейль. Ты как всегда отдала за него полную стоимость, хоть я и отнекивался как мог. Глупышка. Я отвёз тебя к себе домой. Представляешь, ни у кого и мысли не возникло о похищении. А я так нервничал. Таксист наверное подумал, что ты просто пьяна. Может быть, так решили все людишки, заметившие меня с тобой на руках. Я злорадствовал и трепетал внутри, мечтая и страшась, чтобы Йошида увидел нас… Тонкие, холодные руки скреплены изолентой и покоятся на твоей груди, прекрасные тёмные глаза туго завязаны твоим же шарфом. Я уложил тебя на свою кровать, Шидзуку. Зачем я это сделал? Я задавал себе этот вопрос на протяжении всего времени, хотя давно знаю ответ. С самого начала. Я хочу тебя, Мидзутани Шидзуку. Хочу каждой клеточкой своего тела. Всю без остатка. Хочу целовать тебя, гладить твои волосы, слышать твой смех. Хочу чтобы ты не улыбалась никому кроме меня. Хочу сделать с тобой то, чего твой горячо любимый Хару никогда бы себе не позволил. Хочу… —О, уже проснулась? — Получилось немного скомканней, чем я ожидал, но, надеюсь, ты расслышала. Ёрзаешь как дитё малое. Так осторожно, пробуя ситуацию на вкус, анализируя её каждой клеточкой тела, полагаясь лишь на короткий расчёт. Как и всегда. Мне захотелось презрительно прыснуть в своей манере, но, чёрт, это так… соблазнительно? Я перевёл взгляд на твои ноги. Ровные, стройные ножки, обведённые серыми гольфами… Боги, как высоко задралась коротенькая школьная юбочка. Интересно, о чём ты сейчас думаешь? —Ямакен-кун, это ты? — голос даже не дрогнул. Ледышка. Всегда хотелось узнать, сможешь ли ты и дальше играть «Снежную Королеву», после того, как я сделаю с тобой, что задумал. —Чего тебе? — с улыбкой произнёс я и резко навис над тобой, шумно продавив скрипучий матрас. Ты вздрогнула, плотно сжав коленки. Такая милая… Не могу больше терпеть! —Что происходит? Что… Я поцеловал тебя. Наконец сделал то, о чём так долго мечтал, но так боялся себе признаться. Угораздило же меня влюбиться в зубрилку… Как бы я хотел, чтобы этот момент длился вечно. Твои мягкие, в секунду плотно сжавшиеся в полоску губы. Я забрал их. Что ты чувствуешь теперь, Мидзутани? Хочу видеть это. И лишь ради этого я оторвался от тебя, продолжая держать твоё вспыхнувшее лицо в ладонях. Ты напугана? —Ямакен, е… если это розыгрыш, то он не смешной! — надо же. Не думал, что твой голос может дрогнуть. Ты изо всех сил пытаешься скрыть истерику, не так ли? Нет, дорогая, это не розыгрыш. Я наклонился ближе к тебе, чмокнув в порозовевшую щёку. —Я возьму тебя. Здесь и сейчас. — прошептал на ухо. Опять прозвучало не так, как я хотел! Но, твоя реакция мне нравится. Снова заёрзала. Ты такая милая, когда… —Ух! — Чёрт, кто разрешал тебе лягаться?! Нужно было и ноги тебе связать. Не дожидаясь, пока следующий удар прилетит мне в пах, я поставил колено меж твоих неспокойных ног. Чувствую как по телу проходит дрожь возбуждения. Провожу рукой по лицу, будто в силах стереть румянец. Опять ты меня смутила, Шидзуку. —Немедленно отпусти меня, придурок! —Ты смешная. Ты действительно забавная. Думаешь я не серьёзно? Что ж, придётся показать тебе всю серьёзность моих намерений! Пальцы сами собой потянулись к твоей рубашке. Чёртовы пуговицы. Никак не слушаются. Я даже на время перестал слышать твои крики. Достало! Бесцеремонно одёргиваю руку, сжимавшую край воротника и жилетки, в сторону. Треск ткани, пара оторванных пуговиц, распустившийся галстук и девичий визг. —Ямакен, какого хрена ты творишь?! Опять задрожала, пытаясь вжать голову в плечи. Провожу невидимую линию пальцем по оголившейся ключице. Наверное, я был бы готов вечно наблюдать за бретелькой бежевого бюстгальтера, что вот вот съедет с твоего хрупкого плеча. Но я похитил тебя не затем, чтобы просто наблюдать. Помогаю кружевной бретельке скатиться на предплечье. Ты снова вскрикнула. Я просто наваливаюсь на тебя, пресекая малейшие попытки пошевелиться. Почему ты такая неугомонная? Продолжаешь осыпать меня гнусными оскорблениями ровно до того момента, как мои губы прикоснулись к твоей шее. Что? Теперь ты веришь, что я серьёзен? Веришь, Шидзуку? У тебя нежная кожа. Будто прикасаюсь к тёплому бархату. Ты бы знала, какого это целовать тебя, слегка покусывая кожу. Медленно покрывая, шею и плечо и освобождая от одежды второе, и пытаться не сорваться раньше времени… Замерла. Признайся, что тебе это нравится, Шидзуку. До ушей доносится всхлип. Нехотя заставляю себя оторваться от вкушения сладостной плоти. Поднимаю глаза и, боже, что я вижу? Ты плачешь? Никогда не видел, чтобы ты плакала. Слезы текут по твоим щекам, оставляя блестящие дорожки, что тянулись за ними из-под шарфа. Как же мне хочется увидеть твои заплаканные, опухшие глаза… Я вовремя останавливаю дрожащую руку, когда та уже почти дотянулась до заветной ткани, дабы стянуть её и встретить твой взгляд. Не хочу признавать, но… Мне страшно. Не прощу себе, если ты увидишь меня таким. Хотя, многое ли я потеряю? Припадаю к твоей щеке, слизывая солёную каплю. Чёрт, что я творю? Я насильник, а не извращенец-фетишист. Но, твои слёзы… такие вкусные. Ощущение, как после полоскания горла содой. Такой сладковатый привкус остаётся во рту. Хочу ещё. Плачь, Шидзуку. Плачь для меня. Завожу твои руки над головой и расправляюсь с рубашкой тем же способом, каким расправился с воротником. Грубо. Ты часто задышала. Да что же это… Моё дыхание тоже стало прерывистым. Будто наши сердца забились в унисон. У тебя красивое тело, Шидзуку-чан. Плоский живот, чуть выступающие рёбра и аккуратная грудь. С секунду замерев, наслаждаясь видом, кладу ладонь поверх чашечки бюстгальтера. —Чёртов маньяк! — кричишь ты, зарыдав в голос.— Извращенец! —Маньяк? Шидзуку, ты знала, что Хару хотел сломать тебе руки и ноги, чтобы ты не смогла убежать от него? И кто из нас маньяк? —Развяжи меня! — О, Мидзутани, ты такая милашка. — П… прошу. — добавила ты несколько тише. —Просишь? Одной рукой продолжаю до синяков сжимать твои связанные руки, а другой расстёгиваю лифчик и свободно лапаю тебя за грудь, теребя и сжимая пальцами розовые бусинки-соски. Чёрт, как же это возбуждает. Тебе приятно, Шидзуку? В паху начинает нестерпимо болеть. Ты плачешь, кричишь, умоляешь прекратить и остановиться, но я слишком далеко зашёл. Треклятое «Хару!», слетевшее с твоих уст в один момент, застаёт меня врасплох. Я в замешательстве. Ты продолжаешь звать его, даже в такие моменты? Меня это злит. Я просто в ярости! Почему ты лепечешь его имя, а не моё? Любишь его? Правда любишь?! Не понимаю. Всё — зависть, обида, ревность и ненависть — забурлило во мне, сжалось в тугой клубок и, словно ком, застряло в горле. С неимоверным трудом, я проглотил его. Я зол. Наклоняюсь к твоему уху и шепчу самым ядовитым, самым отравленным тоном, на какой только был способен: —Хару не придёт. Затихла. Оцепенела в недоумении, перестав дёргаться и пытаться вырваться из моих рук, будто тебя ударили под дых. Воспользовавшись этим, я хватаю тебя за бёдра и резко подтягиваю к себе. Ты вновь срываешься на крик. —Шидзуку, у тебя уже было это с ним? —Не трогай! Не знаю, почему я не могу перестать улыбаться. Стягиваю юбку вместе с нижним бельём, стараясь изловчиться и не дать тебе сомкнуть ножки. Ты всё никак не сдашься. Хватит притворяться, Шидзуку. Ты моя. Цепляясь за призрачный шанс, ты прижала освободившиеся сцепленные руки к себе и дёрнулась в сторону, пытаясь перевернуться на живот и выползти из-под меня. Вцепившись в предплечье, рывком возвращаю тебя на место. —Прекрати сопротивляться, Шидзуку. Обещаю, больно не будет. Провожу тыльной стороной ладони по твоей щеке, беру прядь рыжих волос и целую её, вдыхая приятный аромат. Вру. Будет очень больно. —Ты сама виновата, что всё так вышло. — шепчу я, нащупывая рукой клитор и едва касаясь его. Ты напряглась. У тебя красивая киска. Медленно ввожу два пальца во влагалище и чуть двигаю ими взад-вперёд, заставляя тебя покраснеть как помидор. —Нет! — кричишь ты и жмёшься. А там довольно влажно. Не могу. Не могу больше. Расстёгиваю ширинку брюк. Кажется, услышав это, ты заскулила громче. —Расслабься, — снова шепчу я и повторяю: — Больно не будет. Дрожишь. Вовсе не от холода, правда? Провожу рукой по длине члена и приставляю его ко входу во влагалище. Не верится, просто не верится! —Прекрати… Хватит! — Лепечешь ты, мотая головой, когда я усмехаюсь и провожу головкой по складке половых губ. И снова твои «Нет, хватит», «прекрати…» и «Прекрати… нет.». Тебя заело, точно виниловую пластинку. Отчаявшаяся игрушка. Ты совсем не возбудилась, Шидзуку. Придётся немного потерпеть. —Больно! Узкая и тёплая киска плотно обхватывает головку моего члена. Боже, не могу сдержать стон. Голова немного закружилась. А что если… Подаюсь бёдрами вперёд, усиливая напор. —Чёрт! Что ж, по правде говоря, это довольно дискомфортно. Ты очень тесная, Шидзуку. Под мелодию твоих криков и ругательств, коих никогда от тебя не слышал, делаю пару толчков и обнаруживаю, что испачкался в крови. Дьявол… Придётся менять простыню. А ты… девственница? Похоть накрыла меня с головой. Как ты делаешь это, Мидзутани? Как тебе удаётся так яростно сводить меня с ума, а самой оставаться невинной жертвой? Я лишь твоя марионетка! Ты подарила мне свою невинность. Позволила растоптать девственный бутон. Не это ли признак того, что ты любишь меня? Грубо хватаю твои ноги, раздвигаю их, и решительно вгоняю член на всю длину. До ушей доносится, казалось, ультразвуковой вопль, за который ты получаешь звонкую пощёчину. Признайся, тебе нравится мучать меня? Так почувствуй же сама всю ту боль, что я выносил душевно за все эти годы! Кровь, надо признать, оказалась неплохой смазкой. Вскоре неудобство проходит, сменяясь приятным, накатывающим внизу живота чувством. Меня трясёт. Не верится, что это происходит в реальности. —Остановись, больно! — пустой звук. Сегодня ты только моя, и я буду делать с тобой то, что я захочу! Ритмично двигаюсь, чувствуя как член раздвигает стенки узкого влагалища, прорываясь внутрь. Обхватываю твоё распыляющееся в краске лицо и впиваюсь в солёные от слёз губы. Мычишь. Тебе начало это нравится? —А ведь… Это всё из-за тебя, Шидзуку… Ты сделала меня таким. Дразнила меня всем своим поведением… А сама притворялась, будто не знаешь, о чём я. —Я не понимаю. — скулишь ты. — Пусти. Как можно быть таким тугодумом?! Я зол на тебя, Шидзуку, очень зол. Зол на столько, что не побоюсь оставить на твоём теле пару синяков, крепко впиваясь в костлявые бёдра. Вновь утыкаюсь носом в твою шею, хватаю за затылок и оставляю на бледной коже багровый засос — послание для него. Пусть знает, что теперь ты принадлежишь мне. Мне и никому больше! Уже не сдерживаю себя. Бесцеремонно загоняю член в разгорячённую киску. Ты хрипишь и выгибаешься до соблазнительного хруста в позвонках. —Мне больно! О, меня это давно не волнует. Так что давай, кричи, кричи громче! Я вот-вот кончу. А что, если я сделаю тебе ребёнка? Тогда мы будем связаны навечно, и ты никуда от меня не денешься. От этой надежды на призрачное будущее сносит крышу. С неимоверной скоростью вколачиваю тебя в кровать, поглощённый волной животной страсти. Боже, как же мне хочется растворится в тебе, дорогая Шидзуку. Не понимаю, как можно настолько ненавидеть и любить кого-то так сильно. Жёстче сжимаю твои ягодицы и дёргаю на себя. Из горла вырывается рык. Вдавливаю член до упора и изливаюсь семенем прямо внутрь, в унисон твоему полустону, полукрику. Приятные импульсы волнами проходят по всему телу, разжигая где-то внутри костёр. Я чувствую дрожь. Тебе было больно, Шидзуку? Не спешу вынимать член, восстанавливая сбившиеся дыхание. Я вспотел. А ты? Вижу, твоё лицо тоже покрылось липкой испариной. Мы оба устали. В предвкушении, наклоняюсь ближе и снимаю шарф. И моё колотящееся с бешеной скоростью сердце замирает. Почему я вижу презрение и ненависть в твоих глазах? Глазах цвета горького шоколада, которые в одну секунду стали источать яд. —Шидзуку, я… —Заткнись! — внезапно прерываешь ты, охрипшим от крика голосом и зажмуриваешься. — Проваливай! Ты сделал, что хотел, а теперь убирайся! Оставь меня! — замотала головой, окончательно ударившись в истерику. Пришлось остановить тебя, крепко сжав подбородок большим и указательным пальцами. Поморщилась. Больно? —Нет, ты выслушаешь меня! — прислоняюсь своим лбом к твоему и шумно вздыхаю. Да, я действительно получил, что хотел, но разве от этого что-то изменилось? Разве я стал понимать тебя? — Шидзуку, я люблю тебя. —Хару… — изрекла ты сквозь всхлип прямо мне в лицо. Не понимаю… Рука сама бьёт тебя по распаренному лицу, оставляя красный след. Теперь уж на крик перехожу я: —Почему ты произносишь его имя?! Оправившись от боли, ты снова открываешь рот, выдыхаешь; шепчешь: —Хару, спаси… Не даю тебе договорить, отвесив пощёчину на другую щёку. —Прекрати! Ты должна произносить лишь моё имя! Вместо ответа я услышал тихие всхлипы и полный отчаянья вой. Вой сломанной куклы, чьё сердце только что было разбито на тысячи осколков. Если я не могу заставить тебя любить меня, то заставлю подчиниться? Можешь сопротивляться, Шидзуку, но ты уже принадлежишь мне. Даже если возненавидишь меня. Ты моя.