Жизнь

В день, когда я умер, я потерялся. Погружённый в солипсизм, я один в себе остался. Мир, замкнув объятия, раздавил мне кости, Отравив меня цейтнотом, выдохнув от злости. И реально существуют единицы личностей, Каждый вечер подавляя крик свой истерический. Я хватал подол Авсень, я молил согреться, Но мешалась с пеплом кровь, очерствляя сердце. И тогда я сдался, сдох, попросил пощады. Но Карина засмеялась, зло окинув взглядом, Столь стремительно хладела кровь моя живая, На последок я подумал:« Не видать мне рая!» И сейчас, блуждая в страхе в мире Чернобога, Я увидеть всё же смог, что терзало долго. Я увидел кровь и кость, ржавчину и золото. Жизнь тогда моя текла, словно комок олова. Я растрачивал всю прыть, подбираясь к свету, И с усердием твердил: « Счастье близко где-то.» Я тушил огонь внутри, закрывая душу. Я считал, что все вокруг лишь богатству служат. И скажу: Я не ошибся, но попался в сети. Пусть напишут на купюрах: «Осторожно: дети!» Счастье ведь совсем не то, радость не в богатстве. Но нас с детства поучали: «Разделяй и властвуй!» Мы росли, молву питая: «Кто властней, тот лучше!» Но в итоге всем вокруг стало только хуже. Из святого вырастала тварь, чернее ада, И гребла всё под себя: «Надо! Надо! Надо!» Мир охватывает боль, зарождая войны. Только люди вокруг врут, что сейчас спокойно. Умирать, Вы знайте, страшно, но страшнее — жить. Хоть богатым на том свете нам теперь платить. В день, когда я умирал, знал, что потерялся. Но это — лучший вариант, — и я не сомневался.