Согревающее Тепло

      Последний зимний месяц подходил к концу, однако весна не торопилась радовать жителей Севера своим присутствием. На дорогах лежали пышные сугробы, лед прочно сковывал русла рек, а редкие порывы холодного ветра стряхивали выпавший утром снег с веток деревьев.       В этом году конец зимовки в Каэр Морхене совпал с окончанием обучения молодых ведьмаков. Двух из шестерых парней, единственных, кто выжил после испытания Медальона. Пожалуй, это не было самым значимым событием в истории пристанища убийц чудовищ, и никто не собирался закатывать по этому поводу праздник. Но в стенах мрачной крепости вообще мало чего интересного происходило, не говоря уже о поводах для веселья, поэтому если уж появлялся предлог выпить, будь то приезд важных гостей или жаждущие приключений юнцы, то никто такие предлоги не игнорировал. Так что все, кто на тот момент находился в замке, то есть, около десяти человек, не сговариваясь, устроили шумную пирушку.       Кружки с веселым стуком встречались друг с другом, пламя камина играло отблесками на полу и стенах, в разных концах холла гремели раскаты хохота. Большая часть присутствующих сидела за деревянным столом, уставленным кувшинами с вином и бочонками с пивом, жареными тушками глухарей и огромным блюдом с олениной. Два человека — чародей и чародейка, стояли чуть поодаль у камина и спокойно и тихо, в отличие от остальных, обсуждали последние новости. Молодые "виновники торжества" находились в компании двух своих старших собратьев. Ламберт вместе с товарищем слушал рассказы о рабочей рутине, громко смеялся над забавными случаями и сальными анекдотами, осушая кружку за кружкой так, будто пил последний раз в жизни. На противоположном от них конце стола сидели Эскель, Весемир, Геральт и еще два ведьмака из Школы Волка. Они переговаривались между собой, вспоминали разные случаи, приключившиеся с ними в пути, обсуждали вопрос относительно того, что работу сейчас найти все сложнее и сложнее, и в связи с этим делились планами, кто куда отправится в скором времени. Геральт собирался первым делом навестить Новиград, столицу мира и один из крупнейших торговых центров, чтобы обновить свое снаряжение. Весемир решил не покидать замок надолго и попытать счастье в ближайшем отсюда государстве Каэдвене, а один из их собеседников удивил всех заявлением, что поедет на Скеллиге. На вопрос чего ради он хочет морозить свой зад на островах еще полгода, как будто мало ему было этой зимы, он, немного замявшись, ответил, что это личное. Остальные сделали вид, что не заметили его быстрого взгляда, кинутого на симпатичную темноволосую чародейку, стоящую у камина. Эскель решил для себя, что двинет в Ангрен. Из-за ограничивающей эту область с юга болотистой местности, где обитали редкие и опасные чудища, жителям окрестных деревень частенько приходилось нанимать любого, кто согласится избавить их от напасти. Вдруг Весемир уже, по-видимому, дойдя до нужной кондиции, неожиданно ударился в ностальгию и завел речь о том, что во времена его молодости "не было таких безобразий". С его слов, тогда чуть ли не под каждым кустом сидела ламия или брукса, в горах грифоны и виверны не были редкостью, на болотах можно было услышать вой кикимор чаще, чем волков в лесу, а люди были отзывчивее, добрее и щедро платили за оказываемые им услуги. Эскель и Геральт, слушая, переглянулись с улыбками на лицах. Оба понимали, что матерый ведьмак отчасти преувеличивает и притом хорошо об этом знает. Конечно, "в его времена" нечисти водилось больше, чем сейчас, но вот люди едва ли изменились. Как сейчас есть добрые, отзывчивые и, наоборот, жестокие, обозленные на мир и соседей, так и тогда были такие же. Геральт решил озвучить свое мнение по последнему пункту, прибавив, что, дескать, Весемир в силу возраста подзабыл свои истории о встречах с людьми, которые, завидя его около ворот деревни, спешили браться за вилы. Старик лишь добродушно усмехнулся: "Вот ехидна, уж и рассказать красиво не даст! А о возрасте помолчал бы, сам уже не юноша".       Слушая в пол уха чью-то историю о первом выезде на большак, Эскель вдруг подумал о Ламберте и обвел помещение взглядом. В комнате того не оказалось. Хотя совсем недавно старший ведьмак видел его, с наглой ухмылкой на лице распинающегося перед своими товарищами о том, что чуть только забрезжит свет, он уедет из опостылевших стен, и ближайшие лет пятнадцать не вернется, так как ждал этого момента чуть ли не с самого своего появления в замке. Он собирался рубить всех страховидл, каких встретит от Ковира до Цинтры и в скором времени прославить свое имя. Его заявление вызвало смех со стороны старших: "Все так говорят до тех пор, пока на дороге экимму не встретят", "Ты смотри, не горячись сильно, а то нас без работы оставишь". Из-за чего юный охотник на чудовищ начал громко доказывать, что даст еще всем фору и в первый же год заработает больше, чем все присутствующие в этой чертовой крепости. Естественно, не забывая припомнить этим присутствующим их же рассказы о собственных промахах на работе, дополненные обидными комментариями. Так как к тому моменту Эскель уже не обращал внимания на пьяные вопли младшего, он вполне мог упустить момент, когда тот встал и вышел, не желая слушать, как оппоненты уже во всю глотку смеются над ним. Что было необычно для Ламберта, ведь на ехидство и насмешки в свой адрес он предпочитал отвечать еще большим ехидством и насмешкой, в результате чего, кстати, нередко завязывались драки. И хоть он чаще выходил из них проигравшим, победители чувствовали себя не лучше, настолько этот засранец умел задеть за живое. А потому предположение, что юный ведьмак покинул шумную компанию из-за расстроенных чувств и обиды, было нелепым. Скорей всего, он просто ненадолго вышел. Хотя отсутствие драки все же настораживало.       Через некоторое время Эскель решил полюбопытствовать у группы с другого края стола, а не пошел ли случаем младший воспитанник Каэр Морхена среди ночи искать экимму или еще какую-нибудь дрянь, чтобы доказать свои слова на деле.       — Ламберт? Сказал, что пойдет проветриться, — ответил его ровесник на вопрос Эскеля.       — Что-то долго он прохлаждается. Видимо, решил смотаться к Драконьим горам, заработать, — ехидно сказал один из старших ведьмаков.       — Или примерз к отходнику! — весело крикнул второй.       Пьяная компания залилась хохотом.       ***       Ламберт был у себя. Лунный свет выцарапывал его фигуру из общего полумрака. Через приоткрытую дверь было видно, как он лежал на кровати, закинув руки за голову. Эскель поколебался, не зная, стоит ли окликать, однако парень, услышав тихий скрип половиц, поднял голову и посмотрел на гостя.       — Рановато ты свалился… — усмехнувшись, сказал Эскель, заходя без разрешения в комнату.– Неужто тебя сморило от нескольких кружек?       — А ты, вместо того чтобы самому пить и веселится, решил чужие кружки считать? — фраза была сказана без злобы, но с явным раздражением. — Зачем пришел?       Эскель слегка удивился. Похоже, непрошибаемого Ламберта все же что-то задело. Правда, странно, что он не услышал посыл куда подальше, как только вошел.       — Узнать, по какой причине гроза всех чудищ в мире и будущий самый известный и богатый ведьмак предпочел пялить глаза в потолок, вместо того чтобы веселиться и радоваться своей последней ночи в "этих опостылевших стенах".       — Я радуюсь. Лежу в тишине, "пялю глаза в потолок" и радуюсь. А то, что я делаю это в одиночестве, а не в компании вдрызг пьяных и ржущих, словно лошади, людей, думающих, что знают все на свете, мое личное дело.       — Ты полчаса назад тоже от пьющей и ржущей лошади ничем не отличался.А сейчас похож на разобидевшуюся барышню, чьи возвышенные чувства оскорбили непристойным предложением.       Юноша прищурил глаза.       —  Эскель, что тебе от меня надо? Если ты пришел, чтобы лишний раз сказать мне, что я подохну в первые же дни за стенами Каэр Морхена, и дать пару "ценных советов" на будущее, как сделали твои приятели, то будь добр, не утруждай себя. Я наслушался этого нудного бреда еще от Весемира во время обучения. Так что, если у тебя нет ко мне дела, кончай разыгрывать заботливую няньку и выметайся отсюда.       Эскель был бы и рад уйти, так как сам не понимал, ради чего он оставил приятную компанию и кружку холодного пива и поплелся искать этого несносного грубияна. Чтобы послушать очередной поток ругательств, льющийся в адрес товарищей и молча уйти обратно? Явно не для этого он преодолевал ступени, норовившие уплыть из-под ног, поэтому стоило поставить одного зарвавшегося юнца на место.       — Ну, ты-то, конечно, лучше всех все знаешь. Мнишь себя мудрецом, но на деле ты всего-навсего не нюхавший жизни сопляк, которому есть чему поучится у старших. Так что тебе не помешало бы взять на вооружение эти советы, — холодно ответил Эскель. – Иначе ты и вправду подохнешь, не успев проехать даже пары верст.       — Чихал я на советы старых придурков и на твои тоже, — зло проговорил Ламберт. Я не собираюсь прислушиваться к тем, кто смотрит на своих же молодых воспитанников как на бесполезное дерьмо.       Старший ведьмак нахмурился. Доброжелательность и легкий интерес к состоянию младшего собрата рассеялись, словно дым, уступая место злости и раздражению.       — О чем ты, черт подери, болтаешь?       — А то ты не знаешь! — прошипел Ламберт, уставившись на все еще стоявшего около двери мужчину. Теперь в его словах можно было различить все нарастающее бешенство. — Ты ведь все слышал. Как твой дружок намекнул, что мои ровесники оказались слабоваты для этого гребанного мира монстров, и поэтому, мол, мне не стоит задирать нос, ведь я могу закончить также. Только вот факт в том, что ни я, ни они свою судьбу не выбирали, это сделали за нас! Притащили еще детьми в эту чертову крепость, заранее зная, что многие не выживут. И теперь лицемерно обвиняют погибших в том, что они не прошли испытание. Что они недостойны жизни! Вы устраиваете праздник, вместо того чтобы похоронить их.Четверо остались разлагаться в той вонючей пещере, но вы предпочли не замечать этих смертей! — теперь он почти кричал. — Предпочли сделать вид, будто непричастны к этому! Как же я вас всех за это ненавижу!       Эскель, всегда отличавшийся завидным спокойствием и терпеливостью, начал закипать. У него появилось непреодолимое желание выбить всю дурь из головы разоравшегося идиота. Поэтому он расцепил скрещенные руки и быстрым шагом подошел к кровати, намереваясь хорошенько треснуть "лежачего" в челюсть. Но остановился из-за продолжения монолога:       — Я рад, что на рассвете смогу уехать, я буду даже рад сдохнуть где-нибудь в канаве, лишь бы только подальше отсюда, потому что ненавижу этот замок всей душой, ненавижу Весемира и ненавижу эти испытания! А больше всего ненавижу себя. За то, что, черт возьми, поддался общему настроению. Надеялся забыть… — голос Ламберта дрогнул. Он с шумом выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и отвернулся.       Эскель молча смотрел некоторое время на него. Лишь только по кулакам, которые старший ведьмак начал постепенно разжимать, было ясно, что он пытается успокоить себя. Пододвинув табурет, стоявший рядом с кроватью, он сел и взглянул парнишке в глаза, теперь уже не скрывая участия и беспокойства. Тот смотрел на него насторожено, слегка приподняв бровь. Они играли "в гляделки" около минуты, и юноша, поколебавшись, продолжал уже спокойно:       — В этой пещере погиб мой друг, Вольтер. Ему всегда не хватало проворности, но сразило его не это, а простая случайность. Он шел первым в колоне, а гребанный циклоп был сильно не в духе, видимо, не выспался за шестьдесят-то лет. Вольтер словно живой щит защитил остальных от первого удара. Как герой, которым он всегда мечтал стать, — Ламберт вздохнул. — Я всегда смеялся над этими глупыми мечтами, но втайне считал, что у него есть все шансы прославиться. Он был усердным, храбрым, отзывчивым и верным товарищем, всегда приходил на помощь, если это было нужно. Я верил, что ему уготована судьба героя, Вольтер был достоин ее. Больше, чем я и кто-либо другой. Сражался он недолго, но отчаянно. И погиб в старой пещере Старого Грота, так глупо и неправильно, — тихо закончил он.       Эскель в задумчивости потер уродующий щеку шрам. Его удивило, что всегда плюющийся на всех ядом и скупой на комплименты Ламберт так хорошо и, самое главное, искренне отзывался о других. Мужчина никогда особо не интересовался взаимоотношениями младших обитателей замка, но знал, что из-за дурного характера этого вздорного мальчишку недолюбливали даже в его группе, а он отвечал им полной взаимностью. Поэтому узнать, что молодой ведьмак так переживает из-за гибели своих сверстников, было неожиданно. Как и то, что у него был друг.       — И все же он погиб не напрасно. Защищал своих товарищей. Действительно, геройской смертью. И не только он.       — Да, но едва ли это выглядело по-геройски, -Ламберт горько усмехнулся. — Скорее это было похоже на безжалостный забой ягнят, — он замолчал на несколько секунд. — Конечно, не они первые. Многие здесь погибли. Пареньки, которых забрали вопреки их воле. Но о них уже никто не вспомнит и вряд ли сочтет их смерти подвигом.       — Я помню своих погибших товарищей. Каждый, уверяю тебя, помнит и внутренне скорбит о тех, кто ушел, — старший ведьмак грустно улыбнулся. — Ты прав, было бы лицемерно с нашей стороны не замечать смертей, за которые мы в той или иной степени ответственны. Поэтому мы и не хороним павших. Это напоминание о них и их подвиге и о нашей ответственности. А также о том, что за каждым из нас неотступно следует гибель. Ведьмак убивает до тех пор, пока сам не будет убит. Те кружки, что сегодня звенели и звенят, были подняты за тех, кто еще жив, потому что нет нужды напоминать лишний раз о мертвых, понимаешь? О них помнишь постоянно.       Ламберт кивнул.       —  Жаль, что не все разделяют твою точку зрения, — он сказал это беззлобно, но как-то устало и с сожалением.       — Это до поры, до времени. Никто из нас не умрет в своей постели от старости. Правда, не знаю, какая участь хуже: горевать над павшим другом или быть причиной горя.       Ламберт хмыкнул.– Какое красивое и "позитивное" изречение. Никогда не думал, что в тебе дремлет поэт.Сочиняешь по ночам стихи на вечные темы?       Эскель тоже усмехнулся.       — Скорее на ходу. Поездишь по миру с мое, тоже начнешь "позитивно" мыслить. Хотя о чем это я, ты и так уже застолбил за собой славу мрачного ворчливого сукина сына.       — Ты хотел сказать, неповторимого остроумного реалиста? Потому что немногие видят вещи такими, какими они являются на самом деле, и еще меньше говорят об этом вслух. — Юноша широко и вызывающе улыбнулся.       — Угу. А еще ты хер моржовый и вредный наглый неопытный сопляк.       Вопреки своему характеру Ламберт рассмеялся и ответил, что с этим не поспоришь. Затем задумался ненадолго, подняв взгляд к потолку. На его губах появилась неприятная ухмылка.       — Ну, в любом случае, завтра все изменится. Я выйду в открытый мир, больше не буду ни от кого зависеть и смогу, наконец, делать то, что считаю нужным.       — И что же ты собираешься сделать первым делом?       — Навещу отчий дом и пришью одно чудовище, отравившее всю мою жизнь. – Усмешка превратилась в кровожадный оскал, а в глазах заблестел нехороший огонек.       Эскелю от этого стало не по себе.Он решил не расспрашивать, зная, что ответ ему не понравится. С самого появления Ламберта в Каэр Морхене они не особо общались между собой, все-таки сказывалась разница в возрасте, поэтому неудивительно, что тот не распространялся о своей прежней жизни. Однако Эскель догадывался, что эта жизнь была не сахар. Когда он впервые увидел его еще мальчишкой, уже тогда понял, что с ним будут проблемы. Загнанный хмурый паренек смотрел на всех исподлобья, огрызался в сторону своих ровесников и дерзил старшим. Причем несносность характера проявлялась тем больше, чем сильнее его за это наказывали. Освоившись со временем, Ламберт перестал ругаться с каждым и по любому поводу, но вредность и пренебрежение правилами поведения никуда не делись. Где-то через два месяца его нахождения в крепости они с Эскелем подрались. Из-за глупого, должно быть, повода, но повреждения у обоих были неслабые. Немногим легче было Геральту, который полез их разнимать и в итоге тоже получил на орехи. Потом всех троих ждали назидательная лекция Весемира и пробежка вокруг замка по свежему снежку без верхней одежды в качестве закрепления теории. Было адски холодно, но у Эскеля остались теплые воспоминания об этом случае. Тогда каждый из них действительно вынес урок, но не благодаря воспитательным процедурам. Просто в трудной ситуации они решили держаться вместе, это было единственным правильным выходом. Нельзя сказать, что после они стали друзьями, нельзя сказать, что они друзья и теперь, то есть, они двое и Ламберт, но все же с того момента отношения между ними изменились. Стали более доверительными, что ли, хотя Эскель до сих пор не мог дать им точного определения.       Мужчина улыбнулся, решив разделить со своим собеседником общие воспоминания.       — Помнишь, когда ты только появился здесь, а меня и Белого Волка ждало Испытание Травами? Была такая же лютая зима…       — Да, помню. После испытаний из всей вашей компании выжили только четверо… - помрачнел Ламберт.       Эскель лишь вздохнул.       — Да, но я не об этом. Еще до них… Мы тогда здорово наморозились, бегая по двору.       — Вот холера, нашел что вспомнить. Если бы ты тогда не затеял драку, нам не пришлось бы отмораживать задницы!       — Не я первый начал. Хоть я уже и не помню, из-за чего она возникла.       — Я тоже. Вроде бы, я сказал что-то не очень приятное про гостившую здесь тогда молодую чародейку, которой ты строил глазки, и тебе это не понравилось. Черт побери, Эскель, ты же был тогда еще ребенком, и смотрела она на тебя соответствующе, на что ты вообще рассчитывал…       — Кхм. Да. Вроде бы припоминаю. Зато ты потом свистнул у той же чародейки заживляющий элексир.       — Надо было как-то залатать нас после драки… Что, кстати, тебе тоже не понравилось, однако от помощи отказываться ты не стал, — ехидно напомнил младший ведьмак.– Эх, как же эта дрянь отвратительно пахла, до сих пор дрожь берет.       — Ага. Хорошо, что нас застали прежде, чем мы отрастили себе по дополнительной ноге или руке. Синяки хоть и болели, но после пробежки в одних подштанниках по снегу, это казалось пустяком.       — Да, старик всегда любил повторять, что закаливание лечит, — вставил Ламберт.       — Помнишь, мы тогда настолько окоченели, что пришлось сдвинуть постели и улечься вместе, чтобы хоть немного согреться?       — Помню.– Парень нахмурился и отвел взгляд.       Эскель улыбнулся. Ламберт не любил, когда ему напоминали о его слабостях.       ***       Будучи по природе мерзлявым, малой в тот день сильно продрог. Около камина греться им долго не дали, а холодные каменные стены тогда еще общей спальни и задувающий во все щели ветер едва ли помогали сохранить тепло. Никто из них не проронил ни слова, разбредаясь каждый по своим койкам.       Лежа в темноте, Эскель слушал звук стучащих зубов и хлюпающего носа, доносящихся от постели мелкого. У окоченевшего пацана были все шансы на утро свалиться с простудой, а то и с чем посерьезнее. На соседней от Эскеля кровати тихо ругался Геральт, проклиная стоящий в комнате дубняк. Наконец, его приятель не выдержал, резко сел и посмотрел в сторону раздражающих звуков. Эскель вздохнул и тоже взглянул на койку Ламберта. Мелкий проныра, конечно же, стырил исцеляющее и наращивающее ткани зелье для себя, однако все равно поделился с ними, хотя никто его об этом не просил.        Старший мальчишка спрыгнул на пол, подошел к дрожащему комку одеяла и похлопал его по месту, где предположительно находилось плечо. Из-под одеяла показалась озлоблено-обиженная физиономия, которую можно было бы назвать грозной, если бы не свисающая из ноздри сопля. Эскель кивком головы указал на свою постель. Мелкий, все еще дрожа, сощурил свои глаза и пренебрежительно фыркнул.       Тут голос подал Геральт.       — Кончай уже соплями трясти, малявка. От тебя шуму столько, уснуть невозможно. Если не хочешь завтра проснуться с воспалением легких, то лучше не выпендривайся и иди сюда греться.       Ламберт впервые на их памяти ничего не ответил, а просто молча сделал то, что ему сказали. Геральт, видя, как он выпутывается из одеяла и опускает босые ноги на пол, принялся придвигать свою кровать к кровати Эскеля — на одной втроем они бы не поместились. Ни слова не говоря, они улеглись вместе, накрывшись одеялом, подмяв края под себя. Спустя несколько минут все трое крепко спали, прижавшись друг к другу.       ***       Порыв ледяного ветра ворвался в окно. Эскель поежился. С годами эти комнаты не становились теплее.       Ламберт, заметив непроизвольное движение, едко ухмыльнулся.       — Ты хочешь, чтобы я сейчас предложил тебе лечь вместе? Боюсь, теперь, когда мы уже не дети, это прозвучит несколько двусмысленно.       Эскель не ответил. Он смотрел на незажженную свечу, думая о том, как завтра его товарищ впервые отправится на большой тракт, полный сил и надежды на лучшую жизнь. Так же, как и он когда-то. И как вскоре ему предстоит разочароваться в этом мире. Сейчас он смотрит на эту крепость, как на тюрьму, ограничивающую его свободу, но по прошествии времени взглянет иначе. У ведьмаков нет другого дома, кроме этого, в который они попали не по своей воле. Нет другого отца, кроме наставника. Нет другой семьи, кроме… них самих. Погибнуть, сражаясь с чудовищами где-нибудь на лесной опушке, в горном ущелье или вонючем болоте — судьба каждого ведьмака, ее не избежать. Вопрос в том, раньше или позже. Завтра Ламберт впервые оправится в путь и никому неизвестно, увидят ли его здесь снова. Эскель резко выдохнул, с хрустом сжимая переплетенные пальцы.       Молодой ведьмак, заметив это, перестал улыбаться. Минуту молча смотрел на отвернувшегося мужчину. И также молча подвинулся, освобождая другую половину кровати. Эскель недоумевающе на него посмотрел.       — Сапоги только сними, — сказал юноша, не глядя на него.       ***       Лежать вместе на большой, но односпальной кровати было тесно. И неловко. Они лежали на боку, повернувшись лицами друг к другу, но не сталкиваясь взглядами. Эскель, бегал глазами по каменной кладке стены и, не зная, куда девать руки, заложил одну под голову, а вторую вытянул вдоль тела. Его сосед лежал с закрытыми глазами, скрестив передние конечности и крепко прижимая их к себе, по-видимому, успев замерзнуть и пытаясь таким образом отогреть ладони. Накинутое сверху тонкое одеяло тепла не прибавляло.       — Да, действительно, как в детстве, — проворчал вдруг Ламберт. — Разве что руки Геральта, свисающей перед моим лицом, не хватает. И храпа в ухо.       Эскель почувствовал, как тот едва заметно дрожит. За тот недолгий разговор, что произошел между ними, старший ведьмак узнал об этом парне больше, чем чуть ли не за всю их жизнь бок о бок в Каэр Морхене. А также понял, почему пришел сюда. Понял, почему не жалеет, что не остался в общем холле, где теперь, скорей всего, распевают песни, ползают на карачках, ища двух пропавших собутыльников под столом и в других местах, находящихся на уровне глаз, а может, махнув на них рукой и прикорнув где-нибудь на коврике, спят. Сейчас ему на это все было плевать. Он пришел, потому что этот разговор нужен был им обоим. Несмотря на свою ненависть к этому месту, Ламберт никогда не был здесь одинок. У него были друзья. А также у него была семья. Эскель наконец осознал, что мог бы назвать ту связь, соединившую их троих много лет назад, не иначе как братской. Нет другой семьи, кроме них самих. Ламберт всегда сможет рассчитывать на него или Геральта так же, как и они на него. Старший ведьмак хотел сказать это вслух, но слова никак не складывались в предложения. Поэтому, повинуясь секундному порыву и надеясь, что его поймут правильно, но, все же готовясь морально к тому, что его сейчас ударят в живот, он обнял младшего за плечи. Ламберт открыл глаза, в которых на секунду мелькнуло удивление, сменившееся тут же на скептицизм. Вопросительно подняв бровь, он прокомментировал:       — Ты проследил, сколько выпил я, но, похоже, не потрудился сделать то же наблюдение за собой. Потому как ты явно перебрал.       Эскель усмехнувшись, ответил:       — Мы оба достаточно пьяные, чтобы предаваться разговорам по душам и ностальгии по детству, которого у нас не было. Так почему бы не сделать ситуацию еще чуть более сентиментальной? Завтра мы разъедемся, и я не знаю, увижусь ли я… Когда я увижусь с тобой снова, братишка, — добавил он уже серьезно.       Ламберт, заметив спешное изменение предложения, долгое время смотрел ему в глаза. А потом обнял в ответ.       — Я надеюсь, что достаточно пьян, чтобы на утро не вспомнить об этом, — пробормотал он, погружаясь в сон.