Вдвое больше

Когда Гвейн впервые кладёт руку на штаны Персиваля, он чуть не стонет. Нет, он вовсе не испуган. А чего он ожидал? Этот человек просто огромен. Странно было бы обнаружить что-нибудь другое. Персиваль нервно двигает бёдрами, и Гвейну хочется разубедить самого себя, сказать, что он видел и больше, но правда в том, что он не видел. Гвейн всегда считал себя тем, кто попробовал всё, и кого ничем не удивишь — по крайней мере, в вопросах секса. Он не имел ни малейшего представления о количестве бывших любовников, но с каждым из них, каждый раз — он брал от близости по максимуму наслаждения, и это единственное, о чём следовало помнить. Он, как может, обхватывает пальцами чужую плоть, а другой рукой тянется за бутылью с элем и допивает содержимое. Эта ночь уже распланирована, но, похоже, ему потребуется побольше этой «жидкой храбрости». — Это… — начинает было Персиваль, но Гвейн обрывает его, умело вторгаясь в его рот. Он пускает в ход ласки, продолжая поцелуй, и давится воздухом, чувствуя, как возрастает пульсирующее возбуждение Персиваля. Они ведут этот танец, пока он, упиваясь поцелуями и прикосновениями, окончательно не переступает последнюю черту. Он пробует на вкус кожу на шее и ключицах, царапается о щетину, щекотно прижимаясь к чужому вздрагивающему телу. — Я и в мечтах не мог представить, — шепчет он, убирая руку и проскальзывая между ног Персиваля, чтобы зубами развязать шнуровку на штанах. Немного сноровки — и последняя преграда сползает к коленям, пресекая движения. –…И зверь стал свободен, — он вздёргивает бровь, встречаясь взглядом с рыцарем. Он скользит языком по головке, пробуя Персиваля на вкус. Со времён посвящения он не чувствовал себя настолько… взбудораженным. Он будто бросает вызов. Он седлает бёдра Персиваля, грубо пробегаясь пальцами по внутренней стороне бёдер, заставляя его судорожно дрожать. — Я не хочу причинить тебе боль, — предупреждает Персиваль, обхватывая его плечи своими сильными руками; его ладони скользят вниз по телу Гвейна, окончательно опуская его на свои бёдра. Гвейн неожиданно ощущает себя ничтожно крохотным, когда его член прикасается к чужому, но он слишком взволнован, чтобы чувствовать неловкость. Он знает, что делать с тем, что имеет. Правда, конкретно в этом случае — не совсем. — Ты? Боишься, что порвёшь меня? Я так не думаю. Дай мне масло. Оно нам понадобится, и много. Лицо Персиваля и так уже горит, но Гвейн готов поклясться, что сейчас его щёки алеют по вполне определённой причине, пока он передаёт требуемое. Гвейн смотрит на собственные руки, обхватывающие бутыль, затем — на руки Персиваля, и чувствует предвкушающий трепет. Персиваль протягивает ладонь, и Гвейн выливает немного масла ему и себе, растирая между чужими пальцами. Он достаточно расслаблен, чтобы без напряжения принять один палец внутрь себя, на втором прибавляется лёгкий дискомфорт, на третьем его дыхание превращается в сорванные вздохи. Когда Персиваль добавляет и четвёртый, глаза Гвейна мокрые от слёз, но он терпит боль. Такое ощущение, что пальцы Персиваля в нём уже несколько часов — медленно растягивают его, раздразнивая. Их члены трутся друг о друга, кожа к коже, его пальцы стискивают широкие плечи Персиваля. Он сгорает от нетерпения, и жажда почувствовать внутри чужой блестящий от масла член сводит его с ума, но он понимает, что спешка не принесёт им обоим истинного удовольствия. Это пытка. Каждый сгиб пальцев, задевающих простату, заставляет его чуть ли не кричать, слипшиеся волосы падают на глаза, и он закусывает губу. Персиваль убирает мокрые пряди свободной рукой, действуя нежно, несмотря на болезненно ноющую плоть, и старается не дать волю голоду в поцелуе, зная, как будут болеть губы Гвейна после такого напора; сплетающиеся языки и стук зубов друг о друга не так важны по сравнению с горячей глубиной, обволакивающей его пальцы. Он практически не может двигать ногами, но бёдра сами подаются вперёд, прося большего. Наконец, Гвейн испускает отрывистый смешок: — Я более, чем готов. — Ты уверен? — Персивалю отчаянно хочется услышать ответ «да», он в нескольких секундах от того, чтобы начать умолять, когда Гвейн кивает. Он осторожно вытаскивает пальцы. Гвейн ощущает резкую пустоту, и она почти болезненна, но у него нет на это времени, потому что Персиваль стискивает его бёдра и опускает его на себя. Гвейн абсолютно точно уверен, что глаза у него закатились куда-то к затылку, и он понятия не имеет, что теперь делать. Этого слишком много, даже для него. — Никогда не думал, что мне когда-нибудь доведётся овладеть тобой, — признаётся Персиваль, жарко выдыхая ему в ухо. Гвейн утыкается лбом в огромного — такого немыслимо огромного — рыцаря и пытается думать. Он никогда не был в этом хорош, и, когда Персиваль вздёргивает бёдра, Гвейн испускает дрожащий вздох. Он знает, что пальцы наверняка оставили синяки на плечах Персиваля, но тому, похоже, всё равно. Гвейн пытается двигаться. Пытается здесь ключевое слово. — Это… слишком… — шепчет он и вновь делает усилие, приподнимаясь и тут же со стоном опускаясь вниз. Насаживаться на Персиваля требует больше усилий, чем он предполагал, и он чувствует, как сочится его собственный член, уже почти готовый к разрядке. Его ступни запутываются в спущенных штанах Персиваля, стягивая их к лодыжкам. Первый ощутимый толчок Персиваля заставляет Гвейна всхлипнуть, но на обеспокоенное замечание он посылает его куда подальше, добавляя, что лучше бы он, чёрт возьми, продолжал. Совместными усилиями они начинают двигаться вместе, и Гвейну кажется, что Персиваль входит глубже возможного. Персиваль берёт его так же легко, как и дышит. Если бы обе его руки не были заняты поддержанием собственного тела — одно малейшее прикосновение к его члену — и он сорвётся. И, когда Персиваль обхватывает его ладонью, Гвейн зажмуривается изо всех сил, изливаясь на чужие грудь и живот со звуками, которые он постеснялся издавать, даже если это был бы последний секс в его жизни. Персиваль замирает, чувствуя его судороги. — Всё в порядке, — выдавливает Гвейн. — Продолжай. Это… боже, это невероятно. Несколько скользящих движений, и Персиваль уже вбивается в него, жёстко, и как бы ни был ошеломлён сейчас Гвейн, он принимает его в себя. Он обхватывает руками чужую шею, впиваясь влажным укусом в место за ухом. Он жаждет прочувствовать Персиваля целиком, ощущать его член внутри себя, когда он кончит. Одна эта мысль вырывает из Гвейна стон. — Ты сейчас…? Я так хочу тебя. Ты — лучшее, что мне приходилось пробовать… Боже, я ощущаю тебя внутри! Мы точно повторим это… Ритм Персиваля окончательно сбивается, его толчки практически безумны, пока он не изливается внутри Гвейна, с шёпотом его имени на губах. На мгновение повисает тишина, а затем раздаётся голос Гвейна: — Неудивительно, что ты так медленно соображаешь. У тебя вся кровь приливает к твоему большому члену.