Сал считает шаги.
Раз, два, три — и дрожащие пальцы вдавливают кнопку лифта, босые ступни коченеют на холодном полу. Середина января — Сал почти не чувствует ног. Лифт со скрежетом останавливается на их этаже, по коридору разносится противный звон, а Салли влетает внутрь прежде, чем массивные двери успевают нормально открыться. Так, словно от этого зависит его жизнь.
Хотя, почему "словно"?
В ушах стоит глухой стук, пока он роется в карманах спальных шорт в поисках карты, и парень честно не может понять, стучит ли так громко его сердце или кто-то бьет по железным дверям с другой стороны. Карта предательски выпадает из скользких от пота пальцев — Сал наклоняется, чтобы поднять ее и чувствует острую вспышку боли от натянувшейся на лице вечно воспалённой кожи. Потом испуганно тянется к щеке, надеясь почувствовать привычную гладкость протеза под пальцами. Но протеза нет.
И это становится как-то не важно, когда стук становится громче, яростнее. Салли сглатывает вязкую слюну, вжимаясь в холодную стену и засовывая чертову карту в разъем. Лифт, наконец-то, трогается с жутким скрежетом.
Этот дом словно весь состоит из плохих звуков — скрипов, стуков, шорохов. Звуков, что каждую ночь пробираются в больное сознание, заставляя прятать голову под подушкой и скулить, словно побитая собака.
Ну или вот так — считать шаги и сбегать.
Быстрее, быстрее, быстрее!
Лифт останавливается и на этот раз Сал выжидает, пока двери откроются полностью, вглядываясь в до жути темный коридор. Он прячет карточку обратно в карман и, трусливо зажмурившись, срывается в темноту.
Четыре, пять, шесть, семь... В подвале еще холоднее. Сал хватается за дверь квартиры, словно за спасательный круг. Дергает дверь на себя, зная, что не заперто.
Джонсонам нечего бояться. Они не такие, как он.
Восемь, девять, десять. Десять шагов и Салли врывается в ставшую почти родной комнату. И в первый раз за ночь вдыхает полной грудью.
Ларри ничего не спрашивает. Лишь отрывает взгляд от альбома, смотрит с немым беспокойством. Ждет.
Сал тоже ждет. Ждет, пока дыхание восстановится, стук в ушах утихнет, а ноги перестанут гореть от перемены температур. Он прижимается спиной к закрытой двери, ловя свой собственный взгляд в зеркале — растрепанные волосы, лицо, в полумраке комнаты кажущееся сплошным кровавым пятном, дрожащие, тонкие руки.
— Иди ко мне, — Ларри шепчет, прекрасно понимая, что за стенкой спит измотанная Лиза.
Сал покорно пересекает комнату, обессиленный, опускается на кровать, забираясь с ногами. Ларри тянется к тумбочке, забирая одну из оставленных Фишером резинок и собирая торчащие голубые волосы в неловкий хвост. И вдруг на душе становится спокойно и как-то по-наивному тепло. Салли выдыхает, прижимаясь своим боком к чужому.
Ларри не на много крепче его самого. Возможно, шире в плечах, возможно, более подтянутый. Незначительная разница, они оба — нескладные подростки. Но, почему-то, сидя вот так, плечом к плечу, Сал чувствует себя в безопасности. Словно эта комната — бункер, способный защитить от всех демонов.
Ларри находит его холодные пальцы, накрывая теплой ладонью:
— Опять собаки?
— Нет... Нет, на этот раз демон.
Джонсон тихо выдыхает и порывисто обнимает за плечи.
За поцелуем Салли тянется сам. Ларри послушно накрывает его губы своими. Вот так всегда — потакает, поддается, позволяет.
Губы у Салли Фишера покрыты шрамами, нездоровая кожа сухая и всегда воспаленно-горячая, но Ларри плевать. Он тихо выдыхает в поцелуй, оглаживая языком маленькие трещинки и скользя глубже. Сал не сопротивляется, цепляясь за его плечи и позволяя уложить себя на кровать.
Ларри целуется так, что легкие начинают гореть, а пальцы на ногах — поджиматься. Сал отвечает жадно, стараясь прочувствовать каждое движение, до тех пор, пока не начинает задыхаться. Слабо толкает парня в грудь и поворачивает голову, хватая ртом воздух. Ларри не мешкает — покрывает поцелуями шею, словно изголодавшееся животное. Словно Салли не сбегал к нему так же ровно два дня назад.
Фишер прикрывает глаза, откидывая голову еще сильнее и сбито дышит. Стонать Сал не умеет — зато умеет сдавленно охать и трогательно хмурить брови. И Ларри на секунду отстраняется, мягко оглаживая шрамы на щеке кончиками пальцев, а потом повторяя их узор губами. Потому что в груди все сжимается от того, насколько Салли прекрасен в эти моменты.
И уже непонятно, кто от кого зависим.
Сал требовательно тянет за край потрепанной футболки, умоляя избавиться от нее. Ларри подчиняется, слабо усмехаясь — и вот уже сам оказывается прижат к матрасу. Салли седлает его бедра, стягивая и с себя ненужные тряпки. Взгляд горит какой-то неистовой жадностью, пока пальцы скользят по груди.
Фишер словно слетает с катушек.
Ларри задушено стонет, когда в плечо вонзаются острые зубы, кусая если не до крови, то до смачного синяка. Салли тут же зализывает укус, что-то неразборчиво шепча — Джонсон не вслушивается. Лишь зарывается пальцами во вновь растрепанные волосы, оттягивая пряди.
Сал оставляет еще несколько засосов на чужой шее и нетерпеливо ерзает. Ларри чувствует его эрекцию через слои ткани и переворачивается, вжимая подростка щекой в подушку.
— Тише, Сал, тише, — он гладит напряженную поясницу, осыпая беспорядочными поцелуями плечи, торчащие лопатки.
Салли мало. Он раздосадованно шипит, сжимая в ладонях простыню. От чужой нежности тянет в груди, он жмурится, выгибаясь навстречу.
— Твою мать, Джонсон.
Тот кусает в загривок, наконец запуская ладони под плоский живот парня и развязывая шорты. В следующее мгновение те вместе с бельем оказываются стянуты до колен — Сал вдруг теряет всю свою решительность, стыдливо утыкаясь лицом в подушку.
Ни о какой смазке не идет и речи — где ее достать подросткам в маленьком городке. Вместо нее — Лизин крем для рук, от лавандового запаха которого стыдно становится уже обоим. Сал закусывает губу, чувствуя, как внутрь проникает скользкий палец. Там не больно — болит в груди какой-то приятной болью. Тянет, крутит. Ларри шумно дышит где-то над ухом, опаляя кожу горячим воздухом, а Салли и без того бьет крупная дрожь. Он выгибается, подставляясь под движения, стараясь изменить угол проникновения. Наконец, пальцы задевают нужное место и Сал закусывает край подушки, сдерживая рвущийся наружу вскрик. Еще пара движений и пальцы исчезают, а дрожащие бедра предательски разъезжаются. Салли хрипло дышит, потираясь о шершавую простынь, пока за спиной вжикает змейка на джинсах.
Сал переворачивается на спину, притягивая Ларри к себе и закидывая ноги на талию. Они замирают вот так на несколько долгих мгновений, пока низ живота скручивает мучительным возбуждением. Салли замечает, что руки дрожат теперь не только у него.
Ларри целует его в висок — мимолетное прикосновение губ, которое сразу же стирается из сознания грубым толчком. Парень входит резко и нетерпеливо, из-за чего Сал морщится, но не отстраняется, ловя от этой грубости какой-то ненормальный кайф. Сильные движения выбивают из головы все — и страхи, и ночные кошмары, и мысли о пугающий звуках. Ларри сжимает его бедра до синяков, глухо рыча над ухом. Салли утыкается лбом в чужой изгиб шеи, царапая бледную спину короткими ногтями, вгрызаясь в тонкую кожу, чтобы вернуть болезненные ощущения. Перед глазами все плывет от смеси жгучего наслаждения и боли. Он хрипло хватает воздух ртом, не в силах избавиться от ощущения, что задыхается – каждый толчок словно удар под дых, сильно и ярко, почти что до слез.
— Тише, Сал, — повторяется Ларри, хотя сам сипло дышит над ухом, словно бы воздуха вокруг слишком мало. Тело в его руках — обманчиво-хрупкое, израненное и безмерно прекрасное. — Блять, какой же ты...
Голос срывается на тихий стон, а Салли чувствует, как внутри разливается что-то горячее. От этого по всем нервным окончаниям словно бьет током — Сал издает звук, смутно напоминающий скулеж и вскидывает бедра.
Ларри пытается прийти в себя.
— Ну же, пожалуйста, — Салли требовательно сжимает чужие плечи, жмурясь и чувствуя, как сгорает изнутри.
Наконец, ладонь обхватывает член, скользит тягуче-медленно — хватает всего пары движений, чтобы у него потемнело перед глазами, а все мышцы свело сладкой судорогой.
***
Сала предусмотрительно кутают в одеяло по самые уши. Джонсон, накинув куртку и вновь натянув джинсы, открывает дверь на улицу – прикуривает, опираясь плечом о косяк.
— Может, попробуешь колеса? Те, которые на бачке у вас стоят, — Ларри задумчиво выпускает облако дыма, с кряхтением опускаясь на пол и устраивая локти на собственных коленях.
Сал сильнее зарывается носом в одеяло, скрывая полуухмылку.
— Не, этот способ нравится мне больше, чем глотание снотворного.
– Может, тогда глотнешь кое-чего другого? – Джонсон насмешливо выгибает бровь и начинает смеяться, затыкаясь лишь после удара подушкой в плечо.
— Иди ты в жопу.
Ларри показушно дергает своими бровями-гусеницами и броском возвращает подушку Салу. Затем докуривает сигарету и закрывает дверь, чтобы вернуться, наконец, на кровать – залезая к Фишеру под одеяло и сгребая его в холодные объятия.
— Блять, совсем поехал? — максимально громко шепчет тот, елозя по всему матрасу и стараясь уйти от холодных, цепких пальцев.
— Согрей меня, — Ларри утыкается носом в синюю макушку, прикрывая глаза. Салли ворчит себе под нос, но холодные ладони послушно сжимает своими, любовно оглаживая мазолистые пальцы.
До выпуска остается пара месяцев.
Ровно через четыре года Сал вновь считает шаги. В ушах вновь стоит яростный стук, но на этот раз ему не сбежать — руки и ноги сковывают кандалы, а от Ларри Джонсона осталось лишь надгробие в отдаленном углу городского кладбища.
