Ты готова, Оливия?

Ей не страшно — жутко. У нее есть опыт и навыки убийцы людей, а не сверхъестественной дряни. Никто не знает, какая нечисть выползет, когда барьер рухнет. — Если рухнет, — поправляет себя вслух, но выходит жалко. Оливия не верит, что у них выйдет. Она почти уверена, что умрет в ближайшие пару дней. Честно пытается найти хотя бы каплю надежды, но вздрагивает каждый раз, заворачивая за угол. Она не знает, кого боится увидеть больше: слетевшего с катушек Лема или демонов. На последних ей, по крайней мере, наплевать - убивать их будет не так больно, если вообще удастся, а Лем... Она не станет сомневаться, даже с ним не станет, но Оливия не уверена, что сможет справиться с болью, которая придет позже. Нет, она не будет думать. Не будет. Кто знает, вдруг Манфред спасет их от армагеддона, несмотря на то, что она ему не доверяет? — Не бойся. — Оливия закрывает глаза и считает до десяти. Лем подкрадывается, как всегда, неслышно, все самообладание уходит на то, чтобы не закричать. Ее слишком вымотала борьба с барьером, нервы сдают. — Я могу забрать еще раз... — Не нужно, — отрезает она. — Пора привыкать обходиться без тебя, но раз уж ты предлагаешь — не подкрадывайся. Она знает, что режет по больному без анестезии. Убеждена: так лучше. Жестокости в их жизнях так много, что она практически всегда оправдана. Как и сейчас. У них нет времени любить, сейчас остается только воевать. А потом она уйдет. Если выживет. Лем уходит, а она закрывает дверь, прислоняется к ней и сползает на пол. Нужно успокоиться. Нужно прийти в себя. Нужно заглянуть поглубже в душу и вытащить оттуда силу. Как никогда нужно! Черт бы тебя побрал, Оливия! Ей кажется, что внутренности сковывает лед, а изо рта вырывается пар. Она подносит руки к лицу, но не чувствует его. Понимает, что загоняется, встряхивает плечами, но на них словно лежит вся тяжесть мира. Они неподвижны, а ужас подкатывает к самому горлу. Ей чудится, будто в окне мелькает чья-то голова, хоть и мозгом понимает, что это ветка или, в крайней случае, пакет. На улице буря, еще не такое привидится, ведь так, Оливия? Озноб пробирает до кончиков волос. Она закрывает глаза и крепче вцепляется одной рукой в пистолет, другой в топор. Они вряд ли помогут в нужный момент, но так надежнее. Привычное успокаивает. Мурашки слегка отступают или ей просто хочется в это верить? Оливия понятия не имеет, сколько сейчас времени. Часы где-то в соседней команде, по окнам не определить: песок повсюду. Он словно погребает их заживо в богом забытом баре. О чем это она, Бога в этих землях давно нет. Он бы не позволил перевертышам и недоразумениям вроде них спокойно жить. Миднайт создан для отбросов и не особенно предназначен для жизни, вот только умирать никто не хочет. В дверь ударяется что-то большое и, судя по лязгу, металлическое. Она глубоко вздыхает. Они идут, идут за каждым из них. Ты готова, Оливия? Самое время медитировать, но она не помнит, как это делается, хотя не уверена, что вообще когда-либо знала. Слово красивое, когда-то ей нравилось так говорить. Она фыркает. Вспоминать — не лучшая затея. Не сейчас, не потом. А что если уже никогда? Она закатывает глаза, опирается на руки и пытается встать, но ее резко качает, и Оливия оседает обратно. Это что еще за?.. Комнату — или весь дом? — будто берут на буксир и тащат... тащат... Она пытается сосредоточиться, чтобы понять. Миднайт, ну конечно! Их возвращают туда, откуда они бегут. Как патетично. Она подтягивает ноги к груди, сжимает пальцами виски и в который раз закрывает глаза. Все будет хорошо, они защитят свой дом, никто не умрет. Все будет хорошо... — Оливия. Глубокий, демонический шепот бьет по ушам, запах серы забивается в нос. Она закусывает щеку изнутри. Это иллюзия. Ей только кажется. — Оливия. Запястье обжигает мимолетное прикосновение. Это галлюцинация. Оливия слишком переживает за Фиджи. Она нужна демону, не Оливия. С чего бы ему вообще ей интересоваться? — Оливия. Она чувствует под веками песок и зажмуривается еще крепче. Она ведь всего лишь человек. Ее навыки и умения высшему демону совершенно точно не пригодятся. Это все не может быть взаправду. А что если она уснула? Точно! Переволновалась и отключилась. Такое бывает, со всяким может случиться. Лем взял эмоций чуть больше, чем необходимо, например. Вполне похоже на правду… «С тобой никогда такого не было», — подсказывает внутренний голос, но Оливия упрямо сопротивляется. Ужас забирается в каждую клетку тела, оплетает своими щупальцами мозг, выкачивает кислород из легких. Ей нужно открыть глаза, нужно вдохнуть, нужно, но она так боится, что лучше еще подождет, как в детстве... когда стискивала зубы, отстранялась от реальности, и боль проходила, а стоны стихали. — Оливия, — прокатывается по всему телу и оседает криком в горле. — Открой глазки, я не сделаю тебе ничего плохого. — Она знает, что это ловушка, нутром чует, но подчиняется. Самой себе удивляется и думает, что как-то неправильно все, будто и не с ней вовсе. Она же никому не доверяет. Даже Лему... — Я так долго ждал тебя. Оливия в изумлении распахивает глаза, открывает рот и... Ни звука. Внутренности скручиваются в морской узел, буквально сбиваются в огромный пульсирующий комок ужаса, но она все в той же позе на том же месте не в силах отвести глаза. Демоны парализуют одним взглядом или ее обездвижила собственная паника? Нечеловеческий вопль звенит во всем теле, требует выхода, но Оливия только и может, что бестолково вращать глазами и хватать ртом воздух, но от этого только хуже: язык приклеивается к небу, в горле пересыхает, кашель застревает где-то на полпути. Она абсолютно беспомощна и покорно ждет смерти. А какие еще варианты, когда перед самым носом чернокожее красноглазое нечто, жадно дышащее и кровожадно облизывающееся, смотрит прямо на нее и скалится? Ты готова, Оливия? Могло быть и хуже, хмыкает она. Осталось не так долго. Смерть уже близко. Она для стольких была вестником конца, что не такой уж и безобразный у нее. Не пытайся, Оливия, у тебя не получится отвлечься. Смотри ему в глаза! Смотри! Он пришел за тобой! Оливия хочет вздохнуть, отчаянно хочет, но все тело обжигает. Она испытывала в жизни много боли, но эта не идет ни в какое сравнение. На секунду ей кажется, что она чувствует смрад ада, ощущает липкую грязь демонских испражнений. Оливию передергивает внутри, но снаружи она по-прежнему неподвижна, словно ее запирают в собственном теле. Догадка мелькает внезапна, но чем дальше она смотрит на демона, тем больше ей кажется, что это правда. Но почему? — Нет ничего страшнее беспомощности, милая, — отвратительно ласково выдыхает он ей на ухо. — Ты будешь все понимать, осознавать, видеть, как разваливается твой мир, но ничем не сможешь помочь. Я заберу твою Фиджи, разрушу Миднайт, убью всех, кто тебе дорог, а ты будешь наблюдать и умирать каждый день понемногу. Для демона нет слаще пытки, чем ломать опоры, на которых все держится. Без тебя они сломаются, без тебя они лишь кучка разрозненных отбросов. — Оливию разрывает желание возмутиться, накричать, расстрелять в него всю обойму, чтобы хоть немного полегчало, но она лишь хлопает глазами и проклинает день, когда встретилась с Лемом. Сейчас было бы проще, намного проще. — А ты ведь так и не поняла, — усмехается ублюдок и проводит своей лапой по ее волосам. — Ну ничего, у тебя все время мира, чтобы осознать это, но сначала ты увидишь их смерть! От его рыка она вздрагивает — действительно, вздрагивает! — и рывком садится на постели. Сон! Чертов сон! Она и впрямь вымотана настолько, что ей снятся кошмары. Оливия опускается обратно и закрывает глаза. Она еще борется. Они все еще борются. Все будет хорошо, все будет... — Ты же не думала, что я так просто тебя отпущу, — раздается над ухом тягучий, хриплый голос совсем не Лема. — Мы всего лишь сменили декорации. Что ты скажешь на это, Оливия?