Какая глупость!

Вина и шампанского было столько, что многие из собравшихся уже и не помнили, зачем собрались в стенах поместья. Оно принадлежало одной жутко богатой семье, а впрочем, имя их рода мало скажет читателю. Всё в зале сверкало от роскоши: золотая утварь, бокалы из лучшего хрусталя, какой только можно было достать, под потолком — громоздкая люстра, которая стоила, как новый особняк. И в этом богатстве танцевали и пьянели, пьянели и танцевали уважаемые господа и их дамы. Музыка разливалась и манила, заставляя и молодых, и старых пускаться пляс, а утомившиеся запивали жажду алкоголем и продолжали набивать животы, будто бы сегодняшний день был последним — последним днём, когда в их ненасытное чрево проваливались ломти баранины и хрустящего хлеба. Она бы хотела так же кружиться в танце, смаковать белое вино и раз за разом делать реверансы, но лишь взгляд на будущего мужа — толстяка с лоснившимся от жира лицом и костюмом, который трещал по шву от необъятных размеров, — вызывал тошноту и отвращение. И без того бледное личико Бетти походило на фарфоровую маску. — Улыбнись, сестрёнка, — парень, ухоженный и прилизанный настолько, что и словами было не передать, широко улыбнулся и накрыл хрупкую ручку своими длинными паучьими пальцами, — скоро ты будешь есть на завтрак омаров и разъезжать по балам. Голубые глаза Бетти были туманны от тоски, и на брата она посмотрела так же уныло, немо умоляя: «Прошу, давай уйдём отсюда». — Ну что же ты? Тебя так пугает «месье Матис»? Знаменитый, богатый, щедрый. М-м, прошу заметить, образованный. Чем тебе не мужчина мечты? — он знал, что правда была горькой, как осока. Но не мог не врать, ведь от того, как этот толстый и неповоротливый увалень с широким кошельком посмотрит на его сестру, зависело, станут ли они с семьёй жить с грязными оборванцами в трущобах или будут спать в своих постелях и продолжат одеваться в шелка. — Дэнни, прошу, давай вернёмся домой, давай пересмотрим бумаги... Давай заново всё обсудим. Прошу, я не... — А я не желаю слушать твоё нытьё. Господи помилуй, ты как маленькая, Бетти! Хочешь, я подойду к нему? Мы поговорим с глазу на глаз. Я узнаю всё, что только смогу. Хочешь? Знаю ведь, хочешь. Дэннис, не дожидаясь ответа, поднялся из-за стола и скрылся в толпе. Она даже не успела раскрыть рта. Чувство глубокого одиночества, настигающее тебя в сердце безымянного праздника — разве не иронично? Бетти, утомлённая грустью и навязчивой мыслью о том, что ей вскоре придётся делить ложе с пренеприятным «месье», встрепенулась, когда неумелый лакей едва не пролил ей на платье содержимое бутыли из зелёного стекла. — Прошу прощения, мадам. Пожалуйста, простите. Я не хотел... — он был разгорячён, напуган — щёки его порозовели за короткое мгновение, услужливая улыбка дрожала. — Бросьте, бросьте, всё хорошо, — мертвенно-бледное лицо её несколько оживилось, приобрело более человеческий тон. Бетти находила забавными тщетные старания юноши походить на старших товарищей. Слуга торопливо откланялся и поспешил к остальным гостям, а она ещё долго смотрела вслед лакею в красном пиджаке. Его походка была скованной, робкой, и чем больше молодой человек волновался, тем более заплетались ноги. Всё это выделяло его среди прочего персонала. Движения других лакеев и служанок, конечно же, были более изящными и отточенными, и улыбки не исчезали, пока дом хозяев не пустел и не тонул в ночной тишине. Они встретились наверху, в дальней части поместья, когда в зале какой-то заморский граф басовито поздравлял собравшихся гостей и желал тем, «кто собрал их в такой прекрасный день под такой прекрасной крышей» всех высших благ. Она искала, чем отвлечь себя до близкой встречи с отвратительным ей человеком — он направлялся в свою коморку, обруганный за плохую службу и поникший. Бетти по-дружески вежливо попросила составить ей компанию, а Бруно — так звали лакея — поначалу даже растерялся и посоветовал ей найти более приличное место и более приличного человека для хорошего времяпрепровождения. — Неужели я тебе так неприятна? — Что Вы! — Ну право, я так некрасива, что и тебе противна? — Бросьте! — Тогда отчего спешишь меня прогнать? Бруно тяжело вздохнул и открыл дверь в крохотную обитель, в которой чуть умещалась небольшая кровать, стол, маленький комод и патефон, покрывшийся пылью. — Как я могу развлечь Вас? Сплю в кладовке, питаюсь объедками. Было бы у меня что Вам предложить… — Ну-у, мы можем, например, включить патефон, — Бетти смахивала пыль со старого аппарата, не брезгуя и не тушуясь, — и немного потанцевать. Лакей не успел и спохватиться, не успел заметить, когда она переступила порог его комнатушки и переставила подсвечник с догоравшими свечами на ветхий комод. Бруно был ошеломлён и прекрасно знал, что ему никто не поверит. Мол, дама из высокого общества сама к нему пришла и принудила его к танцу. Неслыханно! Но и отказать значило обидеть, поэтому выбирать бедняге не приходилось. Это было так странно: прикрыть дверь, найти пластинку и танцевать. Пусть семья Бетти почти обанкротилась, на фоне сына рыбака она походила на настоящую принцессу. Но они ютились в четырёх стенах, кружась под скрипы и стоны старинного патефона, радовались тому, что нашли для себя уголок, где могли ненадолго забыться и развеять печали. Cо стороны всё происходящее выглядело, как причудливая и замысловатая картина. Они были так увлечены, что вовсе не обратили внимания на грохот доносившийся снизу. Только тогда, когда громыхания сменились истошным криком, Бруно поспешил выключить патефон. — Не бойтесь, всё будет хорошо. Наверняка кто-то из гостей просто дебоширит. — Мне бы хотелось верить в это, — Бетти опустила глаза не в силах совладать с разыгравшейся фантазией. Ей мерещились странные вещи и страшные чудовища, и тени в тусклом свете гаснущих свеч обретали лица. Сначала за стеной слышались шаги, а после кто-то нетерпеливый проложил себе путь мощным толчком в дверь. У порога стояли трое незнакомцев и Дэннис, горячо рассказывающий о чём-то угрюмым мужчинам с ружьями. На пальцах парня красовались перстни, которые совсем недавно можно было заметить на руках именитых помещиков, собравшихся в зале, на груди его блестели кулоны и цепочки, сорванные с дам, что пару минут назад обменивались собранным сплетнями или смотрели на праздник с балкона второго этажа. — ..Бетти — настоящий драгоценный камень. Достояние этого дня, зуб даю! Вы забирайте её, забирайте, не пожалеете. И украшения можете забирать, только отпустите!.. Кстати, вот и она. — Ген, заткни его, — скомандовал один из незнакомцев, и к паркету лицом припало ещё одно бездыханное тело. У Бетти не было сил кричать — она забилась в угол и плакала навзрыд, кусая губы. А Бруно... Бруно схватил подсвечник, будто бы надеясь справиться с толпой вооруженных отморозков парой взмахов руки. — Вы не тронете её! Не посмеете! Юноша не желал пресмыкаться и молить о пощаде. Отважно броситься в бой было меньшим, что он мог сделать для той, что с таким великодушием к нему отнеслась. — Какой бесстрашный малый. Да я весь дрожу, посмотри, — незнакомец в унисон «коллегам» засмеялся и карикатурно изобразил дрожь. — Ген? Ещё одно тело. Целое поместье, заполненное телами сытых и пропитых богачей. Кто-то сбежал, кто-то предпочёл кончить раньше встречи с дулом ружья. И холодное молчание, повисшее в некогда шумном доме. Бетти, разделяя незавидную судьбу с ещё парой напуганных овечек, сидела на запятках повозки, пропахшей навозом и сеном, и смотрела, как вдалеке, в вечернем полумраке, языки пламени сжигали в прах поместье. «Какая глупость... Какая сущая глупость! Одни мужчины умирают за жадность, другие — за женщин, а третьи убивают за деньги. А я теперь буду женой головореза. Не смешно ли, а?!»