Не такие

После сытных ужинов Портосу всегда хорошо спалось, но сейчас, в очередной раз переворачиваясь на другой бок, он готов был признать, что сегодняшние яства оказались несколько чрезмерными — даже при его умении обчистить половину стола, сервированного на дюжину гостей. И вино… пожалуй, третий кувшин был лишним. Стоило остановиться после второго. Или — не исключено — и вовсе стоило отказаться от застолья, пусть это и не в его духе. Да, ему определённо стоило отказаться. Перед внутренним взором Портоса промелькнуло и скрылось лицо Арамиса. Сегодняшним вечером у них была столь редкая возможность провести вечер наедине, без друзей, отправленных Тревилем в короткий двухдневный путь, и Портос начал понимать, что Арамис, должно быть, хотел этого, что его робкое предложение пройтись не было простым актом вежливости. Он отговорился уважительной причиной — разве в этом есть грех? Впрочем, если говорить о грехах… Портос неуютно зашевелился, растягиваясь на спине. Он начинал понимать, что причиной его дурного сна был вовсе не ужин и не скрежет ветвей, колотящихся в окно от сильного ветра. Он не успел задуматься и отмахнулся так беспечно, а сейчас уже поздно — Арамис спал, и они встретятся только утром, до которого он, кажется, с трудом дотянет. Если не ради Арамиса, то ради себя самого нужно было остаться с ним. Это, может быть, самое большое удовольствие, которое мог испытать Портос — и единственное, от которого он отказался; никогда раньше он не игнорировал зов желаний. Вот почему он ел и пил не, как обычно, за троих, а за пятерых, нежно перешучиваясь с красавицами, чьих имён уже не помнил. Несколько слабостей убеждённого гедониста ни у кого не вызовут подозрений. В мире есть гораздо худшие слабости, которые не прощаются. Шорох снаружи усилился, и Портос не сразу догадался, что это был не просто шум деревьев — кто-то осторожно стучал в дверь. Мало того, что он полночи не мог заснуть — ещё кого-то принесла нелёгкая. Открыв дверь, он не смог сдержать возгласа изумления. — Арамис!.. Что случилось? Арамис был без шляпы, капли дождя стекали по его лицу. Рука, придерживавшая наброшенный на плечи плащ, дрожала, но взгляд оставался подозрительно спокоен. Сосредоточенно пройдя вглубь спальни, он повернулся к обомлевшему Портосу, не уверенному до конца: наяву ли происходило это, или ему всё-таки удалось забыться сном. — Простите за неожиданность, — голос Арамиса тоже был спокоен, но спокоен той насильственной собранностью, что рождается перед надломом. — Я не мог больше… оставаться один и не знал… куда ещё пойти. — Ко мне вы можете обратиться всегда, — сказал в ответ Портос, ощущая некоторую скованность: он должен был быть внимательнее этим вечером. Арамис наверняка скрывал какую-то ужасную тайну, которой хотел поделиться, или он находился в опасности, или… — Только не пугайтесь, мой друг, — предостерёг Арамис, и его пальцы разжались. Плащ соскользнул на пол, открывая тонкую рубашку, когда-то сверкавшую белизной, а теперь покрытую кровавыми пятнами. — Что за чёрт!.. — не сдержавшись, громко выругался Портос и одним движением подтолкнул Арамиса ближе к единственной горевшей свече. — Снимите же скорее!.. — Морщась, Арамис потянулся к воротнику, но Портос, не дожидаясь, рванул так, что отлетели пуговицы. — Кто… кто это сделал? Спина Арамиса была сплошь исполосована неглубокими, но обильно кровоточащими ранами, оставленными, по всей видимости, от кнута или плети. Вид истерзанной кожи превратился в глазах Портоса в красную пелену ярости, и он взревел громче шума грозы: — Кто это сделал, Арамис?! Скажите мне, и я… — Портос… — …Я убью мерзавца, выпущу ему кишки, я… — Портос, — хладнокровие в голосе Арамиса заставило его сбиться и замолчать. — Не кричите. Никто мне не угрожает. Это сделал я сам. Портос был так ошеломлён, что его бесплотная ярость и впрямь улеглась, сменилась тоскливым отчаянием, парализующим удивлением самого неприятного свойства. Он должен был рассердиться на Арамиса, чтобы тот никогда больше не вздумал калечить себя, но злость не приходила, хоть всю жизнь легко рождалась из каждого пустяка. — Арамис… как же так?.. — пробормотал Портос, не узнавая свой собственный зычный голос, колебавшийся, как пламя свечи. — Почему же… — Вы же знаете, что телесное наказание практикуется среди служителей церкви, — отозвался Арамис с какой-то кривой улыбкой. — Иногда… когда мысли и образ жизни становятся слишком кощунственными… Мне начинает казаться, что пора прибегнуть к самобичеванию. Обычно, правда, я проворачивал его мысленно. Сегодня… я впервые… впервые обратился к его физической стороне. — Он пошатнулся, и Портос схватил его за плечо, подвёл к креслу и мягким толчком заставил сесть. — Нужно обработать раны, — сказал он мрачно. В обычное время он отправил бы за слугой, но сейчас чужое присутствие казалось категорически лишним. Недолго думая, он оторвал полосу от своего ночного костюма, смочил его спиртовой настойкой из графина и прижал к израненной спине Арамиса, который вздрогнул и сжал побледневшие губы. Портос, конечно, не хотел причинять ему боль, но слабое возмущение твердило внутри него, что за глупостями неизбежно приходит расплата. Несколько долгих минут они молчали. — Что заставило вас это сделать, Арамис? — Портос не выдержал первым. Он должен был знать — что такого совершил его друг, что заставило его взять в руки плеть и хлестать себя по спине — не раз, не два; и как он мог не заметить, отправляясь на пир, вместо того чтобы… Арамис коротко пожал одним плечом. — Ничего такого, и в то же время… — начал он, но осёкся. — Иногда неподобающие мысли… слишком подтачивают изнутри, и тогда приходится поправлять дело снаружи, — он снова улыбнулся почти зловеще, и Портоса едва не передёрнуло. — Сегодня вечером я хотел вам кое в чём признаться, мой друг, но провидение отвело нашу встречу… — А потом, судя по всему, оно же вложило плеть в вашу руку и заставило истязать себя, — не сдержался Портос. Арамис снова вздрогнул, и Портос положил руку ему на плечо; оно казалось странно горячим, и Портос надеялся, что это не жар тела, а только разгорячение кожи, принявшей столько ударов. — Простите. Но, надеюсь, вы не станете отрицать сейчас, что совершили большую нелепость? Тёмные глаза Арамиса блестели: то ли у него и впрямь начиналась лихорадка, или же… — Я… должен был, — сказал он, но прежняя уверенность уже улетучилась из его тона. — Как будущему аббату, мне непозволительно… — Прекратите изображать святошу! — с жаром возразил Портос и продолжил, прежде чем Арамис успел бы оскорбиться: — Я не узнаю вас в этом образе. Это не вы, не мой драгоценный друг Арамис. Я люблю вас гораздо больше, когда у вас в глазах горит не натужное раскаяние, а жажда жизни… Да, именно, огонь жизни и любовь к её наслаждениям. Когда вы лукавите, скрытничаете, загадочно посмеиваетесь, а не сочиняете свои поэмы о блаженных с постным видом. Вот ваше настоящее лицо, и в нём нет ничего плохого, даже наоборот… — Портос успел прикусить язык, но лицо выдало его; он уже не помнил, когда в последний раз краснел — хорошо, что в комнате по-прежнему было темно. — Лучше берите пример с меня, — закончил он с усмешкой. — Наслаждайтесь пороками, погружайтесь в чревоугодие, не отказывайтесь от предложений бесцельно провести ещё один вечер в большой компании. Глаза Арамиса заблестели ещё сильнее. Рука Портоса всё ещё лежала на его плече, и Арамис схватил эту руку, до боли сжал запястье. — Но ведь и вы не такой, — сказал он тихо. — Вы тоже пытаетесь казаться… кем-то другим. Вам не чужда тяга к развлечениям, но иногда вы перегибаете палку — и, как я предполагаю, совершенно сознательно. Как, например, сегодня. Будто вас что-то тяготит, и вы всеми силами хотите отвлечься… сбежать. Портос вздохнул. — Наверное, так и есть. — Напряжение между ними понемногу рассеялось, оставляя место жгучей тайне — и одновременно откровению, граничившему с прозрением. — Я всё-таки пошлю за слугой. Нужно перевязать… — Утром, — коротко отказался Арамис. — У меня слипаются глаза. И вы, кажется, тоже нуждаетесь в отдыхе. — Если вы хотите дождаться заражения… — Провидение не даст мне умереть от такой мелочи, — улыбка Арамиса казалась теперь плутовской. — Именно оно направило меня сюда, к вам. — К чёрту ваше провидение, уж простите за богохульство, — пробурчал Портос скорее от беспокойства, чем из желания поспорить. Помогая Арамису улечься на свою постель — широкую, способную легко уместить двоих, Портос подумал, что не стоило отзываться о провидении так грубо. Не исключено, что именно оно столкнуло их столь неожиданным образом, устав от их постоянного бегства. А бегство, как известно, совсем не красит королевских мушкетёров.