***
Козуме Кенма. Акааши катает на языке непривычную сладость чужого имени и пытается унять дрожащие крылья. Крылья не слушаются, продолжают отбивать беззвучную дробь маховыми перьями. Акааши возносит благодарность Богу за то, что Бокуто слишком невнимательный, а бакэнэко не знают достаточно об анатомии тэнгу. Иначе его влюблённость была бы видна как на ладони.***
Вообще, войны или междоусобная резня в их мифическом мире были нонсенсом. Их не то, чтобы не было, но происходили они раз или два в пятьсот лет. Да и не было таких самоубийц, чтобы нападать на кланы, которые крепко срослись за пару-тройку десятков сотен тысяч лет. Ну, как не было. Акааши размышлял об этом, играючи расправляясь с очередным Они, появившимся буквально из-под земли. Демон в его мече счастливо хохотал, впитывая в себя ту странную мутновато-фиолетовую жидкость, вытекающую из ран противников. Рядом промелькнула черноголовая ушастая тень и скрылась в гуще сражения. Ну конечно, ловкие, пластичные, прыгучие кошки были истинными ассасинами, обожали бои на близких и очень дальних дистанциях, носили с собой ворох кинжалов-сюрикенов-ножей-сенбонов даже в мирное время. И именно с ними тэнгу дольше всего “дружили”. Мимо щеки Акааши проносится стрела, чуть задевая его щёку опереньем. Акааши не дёргается, только добивает демона, в которого вонзилась стрела, подбирает её и отработанным движением прячет в колчан на бедре. Кенма всегда очень расстраивается, когда не может достать их с поля боя, ведь, в отличие от прочих кошачьих, он сам делал своё оружие, а не заказывал у мастеров. А ещё намёк на улыбку “Козуме-куна”, когда Акааши отдаёт ему очередную партию стрел, стоит секундного промедления на поле боя.***
Куроо и Бокуто опять куда-то запропастились, оставив младших соклановцев наедине. Не то, чтобы это было так плохо, но оставаться один на один со своим ночным кошмаром и лучшим сновидением одновременно Кейджи не хотелось от слова совсем. Кенма, склонившийся над очередной стрелой, кажется воплощением всего самого прекрасного, что только может быть на свете. Эта мысль выжигается в мозгу Акааши, как и сама картина. Рука сама тянется убрать выскользнувшие из-за уха волосы обратно, и, когда тэнгу делает это, то, ну естественно нечаянно, задевает щёку. Кенма вздрагивает, его рука соскальзывает, и наконечник стрелы чертит длинную кровавую полосу по внутренней стороне ладони. Когда Акааши встаёт, чтобы принести обеззараживающую настойку и бинты, то его лицо вовсе не красное, а крылья совсем не дрожат.***
Акааши любит летать. Чувство свободы всегда ассоциировалось у него с полетом и, пожалуй, он понимал тех тэнгу, которые предпочитали броситься с горы, чем жить без крыльев. Кенма летать не умел, но всегда хотел попробовать это сделать. Об этом Акааши узнал совсем случайно, когда Куроо обронил это в разговоре. План созрел сам собой. - Козуме-кун? - бакэнэко обнаружился на энгаве, попивающим чай и смотрящим в пруд, на карпов, чья чешуя переливалась всеми оттенками красного в свете заката. - Акааши-сан? - Ками-сама, этот угол наклона головы нужно запретить, определённо запретить, думает Акааши и незаметно вытирает вмиг вспотевшие ладони о кимоно. - Что Вас привело сюда? - Я собирался полетать. И надеялся, что ты составишь мне компанию, - мягкая улыбка, кажущаяся в полутьме почти томной, достойной лис, а не спокойных сов. - Но я же… - на озадаченного Кенму очень забавно смотреть, и Акааши, пожалуй, внесёт это выражение лица в свой список самых восхитительных вещей в его жизни. - Я сильный, Козуме-кун. Настолько, что даже пятеро таких, как ты, не помешают мне выписывать бочки. Так ты хочешь? Кенма явно ошарашен, его зрачки расширяются, и Акааши медленно, но верно сходит с ума. Кот медленно кивает, не отрывая жёлтых глаз от собеседника. Тэнгу вновь приподнимает уголки губ и знаком приглашает следовать за ним. С его размахом крыльев с внутреннего двора не взлететь.***
Они выходят на обрыв. Кенма вопросительно смотрит на Акааши, не понимая, что от него требуется. Кейджи неторопливо подходит к нему и одним текучим движением берёт кота на руки. - Обхвати меня за шею. Только не сильно и без когтей, иначе наше путешествие закончится, толком не начавшись. Кенма ошеломлён настолько, что слушается беспрекословно. Акааши распахивает крылья, чуть встряхивает их, краем глаза отмечая восхищенный взгляд кота. Ему это определённо льстит, так что он делает ещё несколько ненужных движений просто чтобы насладиться этим взглядом. Тэнгу делает шаг к обрыву и, прошептав в тёмную макушку “приготовься”, падает вниз. На самом деле, то, что делал Акааши, тэнгу делали только со своими боевыми товарищами или с избранниками. С товарищами тогда, когда они не могли лететь сами, а с избранниками, когда хотели показать им своё небо, свой полёт. Считалось, что именно в стиле полёта лежит душа каждого летающего ёкая. Он искренне надеется, что Кенме неизвестно сакральное значение этого полёта, иначе вся его конспирация полетит вниз, прямо в мир людей.***
Когда они приземлились, вокруг царила глубокая ночь, так что мир освещался только луной и звёздами. Акааши невольно залюбовался Кенмой: растрёпанный, потерявший обычную маску равнодушия, он казался таким близким и родным, что тэнгу приходилось делать почти физическое усилие над собой, чтобы вновь не подхватить его на руки. - Я знаю, что означает этот полёт, - вдруг хрипло говорит Кенма, разрушая магию момента. Акааши цепенеет, старательно не смотря на кота. - Я не твой товарищ. Не успел бы стать им за такой малый отрезок времени. А значит… Кенма не продолжает, и внутри у тэнгу всё переворачивается. Тэнгу влюбляются раз и навсегда. Ничто не может этого изменить. - Скажи что-нибудь. Или я сдаюсь. Я буду с тобой, если ты этого хочешь. Я последую за тобой куда угодно. Скажи что-нибудь. Кенма, - кот, услышав собственное имя, произнесённое срывающимся шёпотом, вздрагивает, отрывая взгляд от лица Акааши, так и не поднявшего на него глаза. - Я… мне нужно время, - плечи Акааши опускаются, из него будто выкачали весь воздух. Он в первый раз за разговор смотрит в глаза Кенме, чуть кивает и делает шаг назад, камнем падая в пропасть. Кенма бросается к краю обрыва, чтобы увидеть, как Акааши раскрывает крылья за десяток метров от земли и направляется в сторону границ своего клана.***
Следующие несколько месяцев сливаются для Акааши в одно монотонное пятно. Он тренируется, сражается, ведёт отчетность, вновь сражается. На территорию бакэнэко он не заходит, не залетает, скидывает все переписки на других. Его глаза всё больше синеют, тэнгу начинают его избегать. Ёкай, потерявший любовь - проклятый ёкай. Акааши не пытается ничего изменить. Он осознаёт, что Кенма просил времени. Что такое пара-тройка месяца по сравнению с бессмертием? Оказывается, бесконечно много. Акааши почти отчаивается, когда на пороге его дома появляется ушастая тень.***
- Проходи, Козуме-кун. Располагайся. Что привело тебя ко мне? - тэнгу искренне пытается подавить зарождающуюся надежду, сворачивающуюся тёплым клубком под рёбрами. - Я хочу этого. Если бы я мог летать, я бы прилетел прямо к тебе. Но меня отправили на границы, - только сейчас Акааши замечает то, как Кенма рефлекторно прижимает руку к правому боку. Рана. Кейджи заставляет себя не выяснять, кто это сделал. - Я долго хотел сделать первый шаг, но ты меня слишком опередил. Я испугался. Извини. Акааши срывается с места, путается в ногах, обнимает кота, окутывая их обоих коконом из крыльев. - Кейджи. Зови меня Кейджи. Тэнгу чувствует кивок, ответное объятие, и его переполняет ощущение звенящего счастья. Их первый поцелуй ещё долго будет лучшим воспоминанием Акааши.***
- ХЭЙ, ХЭЙ, ХЭЙ, АКААШИ! - дёргается крыло, веко, но кисточка продолжает выписывать кандзи. - Да, Бокуто-сан? - А МЫ С КУРОО НАЧАЛИ ВСТРЕЧАТЬСЯ! - Очень рад за вас, Бокуто-сан. - И ТЫ ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬСЯ КЕНМЕ!!! Кисточка всё же ломается, кляксы заполняют весь лист, а у Бокуто хватает инстинкта самосохранения на то, чтобы скрыться от Акааши прямо сейчас. “Интересно, если заметил даже он, то насколько всё было очевидно?” - думает про себя Кейджи, взмахом крыла разрешая Кенме выйти из своего укрытия между шкафами. - Сейчас ещё Куроо придёт… - многозначительно тянет бакэнэко, устраиваясь под боком тэнгу. Акааши невозмутимо берёт новую кисточку, меняет лист и продолжает писать. Тэнгу любят раз и навсегда. Как хорошо, что бакэнэко тоже.