***
Путники идут по тракту вдоль реки, и вечер застаёт их на подходе к местной медоварне, но Савамура уже не столь уверен в адекватности здешних жителей, потому предпочитает разбить на ночь лагерь прямо у дороги. Вайтранские стражники может и с прибабахом, но свою территорию от нечисти и разбойников охраняют на совесть. Пленник приходит в себя, когда Савамура снимает его с лошади и со всей осторожностью пытается расположить на лежаке под пологом рядом с костром. — Жив? — спрашивает Савамура. — Относительно, — хрипло отзывается горе-преступник, и Савамура снимает с него кандалы. Прислушивается к себе, пытаясь понять, накопил ли достаточно сил для исцеляющего заклинания — маг из него так себе, но несерьёзные раны вполне может залечить. — Потерпи немного, — просит Савамура, аккуратно снимая с пленника лёгкую кольчугу и тунику. Растирает ладони, мысленно проговаривает заклинание, а после касается разукрашенного синяками и ссадинами тела Исцеляющей Рукой. Под тёплым магическим светом гематомы рассасываются и раны затягиваются, не оставляя за собой ни следов, ни шрамов на белой коже. Без синяков и припухлостей лицо незнакомца кажется ещё более юным, возможно, он даже младше самого Савамуры — по меркам имперца, конечно. — Эй, меня зовут Савамура. А ты?.. — Курамочи, — отвечает парень и скребёт ногтями по кровавой корочке на щеке. — Чувствую запах воды... — Мы на берегу реки, можешь сходить умыться. Сразу предупреждаю: попытаешься сбежать — и я перестану быть добрым. — Не получается у тебя строить сурового стражника, уж прости, — ухмыляется Курамочи и, поднявшись, стаскивает остатки одежды. — Мне на руку, если противник так думает, — не возражает Савамура и решает тоже искупаться перед визитом к ярлу Балгруфу. — Я тебе не противник! Эти психопаты набросились на меня из-за какой-то там курицы. А я вообще случайно: она меня клюнула, я её пнул, а она сдохла... Кто ж знал, что в этом Ривервуде свой куриный культ? — возмущается Курамочи. — Вот уж правда, — соглашается Савамура. — Но штраф за курицу всё равно уплатишь — ты же знаешь, даже самое мелкое преступление может повлечь за собой неприятные последствия со стражниками. — Знаю-знаю, — бурчит Курамочи себе под нос. — А ты, вроде, не местный? — Я посол из Сиродиила, — отвечает Савамура, не вдаваясь в подробности. — Надо же, важная шишка, а ввязываешься в такие мелкие переделки. — Мне надо было бросить тебя на заклание тем психам из Ривервуда? Хорошего же ты мнения о легионерах... — Не-не, ты прям олицетворение справедливости. Рад, что такие солдаты ещё существуют, — вполне искренне отзывается Курамочи и спускается к берегу реки. Савамура, зардевшись от гордости, идёт за ним следом. Вода оказывается просто ледяная — даже докатившись до юга Скайрима, сошедшие с гор реки не успевают прогреваться, потому вместо полноценного купания Савамура лишь обтирается влажной тряпицей. А вот Курамочи температура воды, видимо, мало заботит, и он, отмыв с тела кровавые разводы, ныряет в холодный поток с головой. — Я нам ужин поймал! — хвастается он, выбираясь на берег, а в руках у него бьётся жирная острозубая рыбина. Курамочи успокаивает её, шмякнув головой о ближайший камень, и просит нож. Савамура, подумав, всё же протягивает ему свой кортик. К тому времени, как он возвращается к костру с полным котелком воды, рыба уже освежёвана, а Курамочи счищает блестящую чешую с тушки. — Ловко, — хвалит Савамура, а сам раздумывает, корректно ли будет спросить... — Что, интересно, чья кровь в моих венах намешана? — без обиняков спрашивает Курамочи. — В основном бретонцы, но у прабабки-данмера был гарем из хаджитов, дед родился полукровкой, а кошачьи черты особенно ярко отразились на мне, через два поколения. Всё-таки хаджиты. Савамура сразу заметил эту нечеловеческую грацию и гибкость тела. Как сужаются зрачки Курамочи, когда он смотрит на костёр, и что клыки у него явно длиннее чем у людских рас. Но белая кожа, зеленоватый оттенок волос и то, как он вёл себя в воде, наталкивало на мысли об аргонианах. — У тебя с собой что-нибудь из еды есть? Раз уж варить уху, то не пустую, — говорит Курамочи, а сам лезет в свой заплечный мешок. — Вот гады, все цветы мне покрошили... — Так ты алхимик? — спрашивает Савамура, глядя, как Курамочи достаёт прозрачные мешочки с сухими травами, бутылочки и банки с чем-то, о происхождении чего Савамура наверняка знать не хочет. — Начинающий. Вот, у меня есть соль, тмин, лиловый перец... И чай. Савамура проверяет каждый ингредиент, прежде чем добавить в еду, и даже его невеликих познаний в травничестве хватает, чтобы распознать безобидные специи. Из своей походной сумки он достаёт пару картофелин, лук, хлеб и сыр — кажется, у них намечается вполне сносный ужин. Ухи получается немного, но достаточно, чтобы утолить голод, а чай и бутерброды с сыром прекрасно дополняют трапезу. Поев и вымыв посуду, Савамура надевает свои доспехи, расстилает спальник у дерева и садится, глядя, как Курамочи, снова закованный в кандалы, устраивается под тентом у костра. — Что, сторожить будешь? — ухмыляется он. — Именно. — Мог бы ложиться рядом... — Прости. Ты, конечно, хороший парень, но мы только что встретились, и у меня нет причин доверять тебе, — ровно проговаривает Савамура. — Как знаешь, — отвечает Курамочи и, повернувшись к нему спиной, затихает. День сегодня выдался насыщенный, но Савамура, бывало, и по трое суток не спал — справится. Небо совсем чернеет, Савамура время от времени подкидывает веточки в костёр, прислушивается к окружающим звукам и завороженно вглядывается в трепещущие на лёгком ветру языки пламени. Он даже не замечает, в какой момент его сознания касается чужое заклинание и утягивает в мягкий тёплый сон.***
Очнувшись, Савамура первым делом понимает, что его руки скованы за деревом, у которого он отрубился. — Так и знал, что тебе нельзя доверять, — хрипло проговаривает он и пытается пнуть ногой Курамочи, сидящего недалеко у костра. — Да почему же? Вполне можно, я очень даже честный гражданин Скайрима, — возражает тот и подходит к Савамуре сбоку, поднося к его губам чашку. — Пей ты, не бойся, это не зелье. Знаешь, если бы я хотел тебя убить или что-то ещё, то давно уже это сделал бы. Давай, после зачарованного сна дикий сушняк мучает, я знаю. Савамура упрямо сжимает губы, а Курамочи закатывает глаза и набирает воды в рот. Зажимает Савамуре нос и, несмотря на всё сопротивление, ему удаётся заставить Савамуру открыть рот, чтобы глотнуть воздуха. Савамура только делает вдох, как чувствует чужие губы и тёплую воду, и сглатывает на автомате. Сухое горло перестаёт саднить, и Савамура даже не сразу понимает, что Курамочи целует его — у него чуть шершавый длинный язык и острые верхние клыки. Укусить бы посильнее, но Савамура не успевает — Курамочи отстраняется и садится к нему на колени. — Я придумал, как могу заплатить штраф, — говорит он, медленно вытягивая ремни имперского нагрудника. — Видишь ли, у меня нет денег, расставаться с содержимым своей сумки я не намерен, а мотаться в Вайтран, чтобы отсидеть в тюрьме, нет ни времени, ни желания. Так что давай договоримся, а ты заплатишь за меня и уладишь всё с документами. Как думаешь, честно? — Ты напал на офицера Имперского легиона, это тебе не курицу прибить, — шипит Савамура, тем временем как Курамочи ловко избавляет его от доспехов. — Да ладно, ты меня спас, мы разделили ужин — вполне можем считаться друзьями! — Не умеешь ты дружить... Ох... Савамура натягивает цепь кандалов, когда Курамочи делает плавное движение всем телом, елозя у него на коленях, и тонкие штаны вряд ли способны скрыть, как сильно Савамуре на самом деле нравится происходящее. — Когда ты в последний раз заглядывал в бордель, а, легионер? — Курамочи почти мурлычет ему в ухо, и вот сейчас не остаётся сомнений в его родстве с хаджитами. Узкая, из-за расширенных зрачков, полоска радужки чуть фосфоресцирует жёлтым — кошачье ночное зрение, не иначе. Курамочи стягивает тунику и прижимается всем своим гибким жилистым телом, забирается руками под рубашку Савамуры и ведёт ногтями от груди до напряжённого живота — Савамура не сдерживается, подкидывает бёдра вверх, пытаясь сильнее втереться Курамочи между ног. — Я не хожу по борделям. Меня и так любят, — отрывисто выдыхает он. — Сразу понятно, за что: добрый, честный, справедливый... Сильный, красивый... Жаль, что у нас есть лишь одна ночь, — говорит Курамочи и снова целует его. И правда, жаль, мысленно соглашается Савамура. Возможно, встреться они при иных обстоятельствах, то могли бы стать друзьями. Или любовниками — своего дикого желания Савамура не отрицает. Он знает, как действуют любовные зелья, и уверен, что сейчас магия не причём. Просто Курамочи сам по себе такой, привлекает и манит, обольщает, даже не прилагая усилий. Савамуре нравилось наблюдать, как он сидел у костра, мокрый и обнажённый, как рыжие блики золотили его кожу, и пламя плясало в раскосых кошачьих глазах. А теперь он льнёт к голой груди Савамуры, касается пальцами шеи, лижет сосок шершавым языком и поднимает хитрый взгляд, когда у Савамуры от этого прикосновения перехватывает дыхание. — Расстегни кандалы. Хочу тебя трогать, — говорит он, пытаясь дотянуться и засосать нежную кожу под ухом, оставить там след. У него и в мыслях нет останавливаться или сопротивляться тому, что произойдёт, он согласен отпустить Курамочи с миром и заплатить за него хоть сотню штрафов, только бы сейчас стиснуть его обеими руками, повалить на спину и взять всё, что он так бесстыдно предлагает. — Прости, я правда не могу. Курамочи поднимается и обнажается полностью, также стаскивая и штаны Савамуры — тот не сопротивляется, помогает сам. Взяв из своей сумки небольшую бутылочку, Курамочи возвращается и выливает в ладонь густую жёлто-зелёную жидкость — воздух наполняется ярким ароматом трав и полевых цветов. Ладони у Курамочи мягкие, сразу ясно, что оружие он держит нечасто. Пальцы скользят по члену Савамуры, растирая смазку, и ему приходится кусать губы, чтобы не издавать лишних звуков. — Можешь не сдерживаться, я поставил барьер, как только мы расположились здесь, — говорит Курамочи, и будто по его желанию в воздухе пробегает фиолетовое мерцание, обозначающее невидимую границу барьера. — Значит, мог сам исцелиться в любой момент? — пытаясь хоть немного отвлечься от слишком приятных ощущений, спрашивает Савамура. — Как в себя пришёл — да, но твоя забота оказалась слишком приятной, — улыбается Курамочи. — Иди ко мне, — вновь охрипшим голосом зовёт Савамура. Курамочи садится к нему на бёдра и тянется за поцелуем, но когда член Савамуры начинает проскальзывать между гладких мышц — прислоняется лбом к его лбу, дышит быстро и часто, и медленно принимает его в себя, пока полностью не опускается сверху, расслабляя ноги. — Подожди, я... Савамура не может ждать — подкидывает бёдра, и Курамочи вскрикивает, вцепляясь короткими ногтями в его плечи. Прикусывает кожу на шее, но едва ли это может остановить Савамуру, он продолжает двигаться, несмотря на то, что самому больно — так сильно Курамочи сжимает его внутри. Как же хочется обхватить его руками, огладить плавные изгибы тела, приподнять выше и опустить снова, и снова, и снова — а Курамочи начинает двигаться сам, привставая на коленях, и стонет ему в рот, двигаясь вместе с ним именно так, как хочется, как нужно им обоим. Савамура собирает губами пот с его лица, тянется к шее, целует и покусывает кожу, шепчет что-то, и сам понять не может, что и зачем. Ему так хорошо, пусть даже с вывернутыми за спину скованными руками, посреди лесного тракта, с едва знакомым магом, а ощущения такие, будто всю жизнь до этого жил разорванным надвое, и лишь теперь наконец-то стал цельным. Эти чувства ошеломляют в один миг, и удовольствие становится нестерпимым — Савамура кусает Курамочи в шею, а тот дрожит на нём, выжимая из Савамуры всё до последней капли. Они сидят так какое-то время, Курамочи постепенно начинает дышать медленнее, и в конце концов забирает у Савамуры тепло своего тела, поднимаясь на ноги. Уходит к реке на несколько минут, а вернувшись уже одетым, стирает мокрой тряпицей всю грязь с тела Савамуры. — И что теперь? — спрашивает Савамура после того, как Курамочи натягивает на место его штаны и застёгивает рубашку. Тот поднимает странный, растерянный взгляд, и Савамуру озаряет догадкой: — Ты... Тоже почувствовал? Курамочи ухмыляется и тянет: — Что такое? Влюбился с первого раза? — Я серьёзно! Ты почувствовал... Это? Улыбка на губах Курамочи меркнет, и он забирается под тент, надевая свою лёгкую броню и собирая вещи. — Подожди, — частит Савамура, осознавая, что Курамочи сейчас уйдёт, и они, возможно, больше никогда не встретятся. — Кто ты? Откуда пришёл и куда идёшь? — Это уже не важно, — отвечает Курамочи, и теперь он выглядит каким-то слишком умиротворённым, будто с чем-то смирившимся. — Ты всё равно найдёшь меня, рано или поздно. Теперь ты тоже проклят, — говорит он, и смеётся заливисто, почти истерично. Это пугает Савамуру. — О чём ты говоришь? Какое ещё «проклят»?! Курамочи усаживается напротив Савамуры и, встретив его прямой требовательный взгляд, рассказывает: — Мой прадед был безымянным рабом-хаджитом, а вот прабабка была лорд-магом совета Телванни на Вварденфелле, незадолго до событий Красного Года. Некоторые считали её бессмертной, зато в её безумии никто даже не сомневался. Родив моего деда — полухаджита, сына раба и посмешище для великого мага — она прокляла его и весь его род. Мой дед, отец, и я сам были обречены искать свою судьбу по всему свету, а обретя её — потерять навсегда. — В смысле... — Ты погибнешь, если останешься со мной. Это не шутка и не уловка, чтобы отвязаться от тебя — поверь, без тебя мне будет очень хреново. Отец годами скрывался от моей матери, но в конце концов сдался, не выдержав жизни без неё. Спустя год родился я, а она умерла. Так же было и с бабушкой, но на мне, судя по всему, проклятый род прекратится, — грустно улыбается Курамочи. Савамура пытается уложить в голове всю полученную информацию и чувствует, что так быстрее заработает мигрень, чем поймёт что-либо. Одно ясно как день: они с Курамочи в полной жопе. — Так, ладно. Значит, проклятье. Его, вообще-то, можно отменить. — Проклятья такой силы не слабеют веками. — Ты же вроде маг, должен знать, что условие отмены — обязательно для применения любого проклятья! У меня есть знакомый в коллегии Винтерхолда. Он, конечно, та ещё сволочь, но... — Забудь. Просто когда мы встретимся в следующий раз — беги без оглядки, как бы сильно ни тянуло ко мне. Тогда спасёшь свою жизнь. — Ты упёртый, да? Ну ничего, я тоже! Вот закончу с делами здесь, и разберусь с твоим проклятьем, так и знай! Никуда теперь не денешься. — Ты идиот и самоубийца, — почему-то одобрительно говорит Курамочи. — Мне пора. Он освободит тебя, когда я буду достаточно далеко. Курамочи поднимается и, вытянув руку вверх, произносит заклинание. А когда рядом с ним материализуется огненный атронах, Савамура просто дар речи теряет. Это же какого уровня магом надо быть, чтобы призвать столь могущественного фамильяра на неограниченное время? И что стало бы с небольшой деревенькой Ривервуд, дай он волю своей реальной силе?.. — Охраняй, защищай, не смей причинять вреда. На рассвете разрушишь кандалы и вернёшься в Обливион, — Курамочи отдаёт атронаху приказы и уходит в ночь, не оборачиваясь, но салютуя Савамуре на прощанье. — До встречи. — Ага, — только и может ответить тот, чувствуя, как с каждым шагом Курамочи из него будто душу тянут. Он тоже это ощущает, да? И... Как жить с такой пустотой внутри? Атронах садится прямо в догорающий костёр и, надо сказать, прекрасно справляется с его обязанностями — согревает и светит. А Савамура тем временем пытается размять затёкшие руки и строит план на ближайшее будущее. Добраться до Вайтрана и передать ярлу зашифрованное послание из Имперского города. Поведать про Куриный культ в Ривервуде и самоуправство тамошней стражи. Оплатить штраф Курамочи. А потом... Наставник с самого детства твердил Савамуре, что мастерство владения мечом начинается с внутреннего равновесия. Таким расшатанным Савамура всё равно бесполезен для Имперского легиона. Значит, первым делом он обязан разобраться с проклятьем Курамочи — с их общим проклятьем, — и только потом сможет двигаться по жизни дальше. Пусть и со стрелой в колене.