Бейсбольные идиоты

— Низ седьмого иннинга, два аута, базы пусты, и на биту выходит клинап Тайгерз — Харада Масатоши. При счёте восемь — один, это их последний шанс выбить у Джайнтс продолжение матча до девятого иннинга. Сможет ли недавно вернувшаяся звезда, Савамура Эйдзюн, закончить игру на этом беттере? В сегодняшнем матче он доказал, что за два года вовсе не растерял форму! Итак, первая подача — и это фастбол в центр! Страйк! Неужели беттери вызывают Хараду на дуэль? Миюки Казуя сегодня агрессивен как никогда. Вторая подача — чейнджап, но Хараду так просто не обманешь, и это бол. Третья подача... Фастбол? Нет, это каттер, Харада бьёт — фол! Два страйка, один бол, и четвёртая подача... Кажется, в беттери разногласия, Миюки просит тайм-аут. Лишь один страйк отделяет Джайнтс от победы... Пятая подача, вот это замах! Но мяч в перчатке, и это страйк-аут! Игра объявлена со счётом восемь — один в пользу Джайнтс! А Савамура продемонстрировал не только отличную форму, но и новую подачу — раньше, насколько помню, в его арсенале не было форкбола, но последним, без сомнения, был именно он! — вещает комментатор из телевизора. Вакана чуть убавляет громкость и снова стучит ножом по доске, нарезая помидоры для салата. — Надо же, когда это он успел форкбол выучить? — спрашивает она через плечо. — Недавно, — отвечает Фуруя, не отрываясь от перебора зелени. А телевизор тем временем отзывается голосом Савамуры, и они оба оставляют свои дела, глядя в экран. — Савамура-сан, поздравляем с победой! Куда же вы пропали на целых два года? — спрашивает журналист. — Спасибо. Дома был, в Нагано. У меня теперь своя небольшая ферма, даже корова есть! Так что если вышибут из лиги, будет куда податься, — смеётся он. — Связан ли этот длительный отпуск с тем, что Фуруя Сатору ушёл из спорта из-за травмы? — Связан напрямую, — отвечает Савамура, и Фуруя замирает, подаваясь вперёд. — Он всегда был моим товарищем и соперником, в большей степени именно благодаря ему я стал тем, кто я есть сейчас. И последняя, победная подача — форкбол — она принадлежит ему. Я лишь принёс её на поле, но выиграли мы вместе, и эту победу я посвящаю Фуруе. Эй, Фуруя, слышишь? Я же обещал! — Савамура широко улыбается в экран, а у Фуруи сердце в груди бухает так, что дышать больно. — Знаете, ходят слухи... — О да, знаю, я их целую коллекцию в интернете собрал — можно напечатать книгу, типа сборник анекдотов о моей несуществующей жизни, — смеётся в голос. — Простите, официальная пресс-конференция будет через два дня, там и поговорим, — вежливо отмазывается Савамура и, отсалютовав в камеру на прощание, уходит вслед за сокомандниками в раздевалку. Фуруя наконец выдыхает и снова берётся за укроп, а Вакана, опустив голову, всё же спрашивает о том, что волнует её очень и очень давно. — Фуруя, можно вопрос? Личный. — Да, — чуть помедлив, говорит он. — Какие всё-таки у вас с Эйдзюном отношения? — она откладывает нож, и Фуруя встречает её отчаянный взгляд. Она знает ответ на этот вопрос. — Близкие. — Насколько? Знаешь, он нравится мне ещё со школы... — Я не отдам его тебе, — перебивает Фуруя. — Он — мой, — и, заметив, как плотно Вакана сжимает губы, добавляет неловко: — Прости. — Ну, я догадывалась, — грустно улыбается она. — Прости, что спросила. Салат готов! Тебе ещё чем-нибудь помочь? — Нет, ты и так делаешь достаточно. Спасибо. Оставайся на ужин? Савамура должен позвонить, как освободится... — Ха, а на мои сообщения он неделями не отвечал... Я лучше пойду, увидимся завтра. Помогу с Миюки, а то она тебя в конце концов на рога поднимет, — Вакана встряхивается, улыбается, и Фуруя поражается, как ей удаётся держать себя в руках. — Подожди, возьми молока домой, — говорит он и пытается улыбнуться Вакане в ответ, но сам чувствует, что получается хреново. Вакана берёт бутыль парного молока и, попрощавшись, уходит к себе домой, а Фуруя, закончив с зеленью, кладёт телефон поближе и разогревает ужин. Вакана — хороший друг, и Фуруе больно обижать её, но Савамура принадлежит только ему. Савамура — вообще единственное, что у него осталось, когда не стало бейсбола. Ещё в старшей школе они мечтали, как будут играть на огромнейших стадионах Японии друг против друга, целовались украдкой и зажимались в тёмных углах общежития, боясь и волнуясь оттого, что их могут застукать. Их обоих задрафтовали в про, Савамуру прибрали Гиганты, а Фурую — Ласточки, но они так и не успели сыграть друг против друга. Перед самой игрой случилась та авария, намеренное покушение, как установила полиция. Псих на мотоцикле, сбивший Фурую, умер в больнице через неделю, а сам Фуруя ещё полгода проходил реабилитацию, но врачам так и не удалось полностью восстановить его правую руку, и мир бейсбола захлопнул перед ним свои двери. Савамура же, покоривший сердца фанатов с первой своей официальной игры, начал нещадно сливать матч за матчем, и в конце концов объявил о своём уходе из лиги. Он тогда пришёл к Фуруе в больницу и признался, что больше не получает удовольствия от игры. Не может играть. И предложил уехать вместе с ним в Нагано. Фуруя согласился, потому что у него не осталось ничего, кроме Савамуры, а он мог заменить собой весь мир — но не бейсбол. И Фуруя тоже не мог его заменить, также, как и держать Савамуру рядом с собой. Полтора года у него ушло на то, чтобы заставить себя отпустить Савамуру, ведь он мог и хотел играть, пусть и говорил обратное. Фуруя вздрагивает от сигнала телефона и, выдохнув, берёт трубку. — Привет. — Фуруя, ты видел, а? Я Хараду Масатоши в страйк-аут вывел! Твоим форком! Круто было, да? Миюки-семпай тебе привет передаёт! Кстати, он хочет к нам в гости приехать, как сезон закончится. У вас там всё в порядке? Как Вакана, как Миюки? Не забодала тебя ещё? Эй, ну чего молчишь? — Ты мне и слова вставить не даёшь, — ворчит Фуруя сквозь улыбку. — Поздравляю с победой, и семпаю тоже привет передавай. У нас всё в порядке, мы с Ваканой смотрели матч вместе. Вы здорово сыграли. — Ага-ага, но как же я нервничал! Первая официальная игра за два года, ух! Меня аж до сих пор колбасит! А ты даже не приехал... Приезжай как-нибудь! Хочу, чтобы ты видел это своими глазами! — Хорошо. Когда-нибудь приеду. — Эй, Савамура, идём, — слышится в отдалении голос Миюки-семпая. — Ладно, бежать надо, — сбивчиво отчитывается Савамура. — И спасибо, Фуруя. Без тебя я бы не смог вернуться. Фуруя прощается и кладёт телефон на стол — тот стукается, падая из подрагивающей ладони, и Фуруя хватается за длинный выпуклый шрам, пытаясь унять эту дрожь. Боль пронзает до самого плеча: ощущение, будто сухожилия вытягивают из-под кожи, и рука непроизвольно сгибается в болезненной судороге. Савамура говорил, что эти приступы длятся по полминуты от силы, но Фуруе каждый раз кажется, что проходит целая вечность в агонии. Он стирает слёзы с лица и ложится горячей щекой на прохладную столешницу. Пальцы ещё покалывает, и он разминает их левой рукой, прогоняя это ощущение. У них есть два мира: в одном у Савамуры есть бейсбол, и он счастлив; в другом у Савамуры есть Фуруя, и он несчастен. Все питчеры — эгоисты, но Савамура переступил через себя, чтобы спасти Фурую, и теперь Фуруя сделал для него то же самое. Маленькие солёные капли падают на стол, Фуруя размазывает их пальцами. А в этот раз... Кто его спасёт?