Бессонница

— Семпай... Миюки-семпай, — слышится сквозь сон, и кто-то оттягивает с глаз мягкую маску. — Миюки-семпай, пойдёмте в буллпен? В темноте спросонья ничего не видно, только чёрный силуэт на чуть более светлом фоне, но голос этот Миюки узнаёт почти сразу. — Фуруя. Ты мне снишься, что ли? Сгинь, — отмахивается Миюки и, натянув обратно маску, отворачивается к стене, снова проваливаясь в тёплую дрёму. Но не успевает полностью уснуть, как чувствует сползающее по телу вниз одеяло. На автомате ловит его за край и пытается снова укрыться, но ничего не выходит, и тогда Миюки, смирившись, садится на кровати, задирая маску и растирая сонные глаза. — Ночь на дворе, чего тебе надо? — обречённо спрашивает он, уже смирившись с тем, что происходящее — не сон, а удручающая реальность. — Уснуть не могу, — шепчет Фуруя и, сложив руки на краю кровати, пристально смотрит на Миюки. «Это не мои проблемы», — в первую секунду хочет сказать он, но вовремя одёргивает себя. Проблемы питчеров автоматически становятся проблемами кетчера, и Миюки не считает себя вправе отмахиваться от них. Тяжело вздохнув, он всё же выбирается из тёплой постели, надевает очки, отмечает, что до подъёма осталось три часа и, тихо ругаясь, натягивает спортивную форму. Чёрта с два он попрётся ловить мячи Фуруи, но можно его выгулять на свежем воздухе, а там, глядишь, и уснуть сможет. На улице холодно, а может Миюки просто со сна так кажется, но мурашки пробегают по всему телу, и он, зевнув, ёжится и засовывает руки поглубже в карманы ветровки. Охранники уже обошли территорию и выключили освещение, но луна в безоблачном небе, похожая на большую яркую монету, даёт достаточно света, чтобы можно было не навернуться и не заблудиться в темноте. — А мы куда? — спрашивает Фуруя, когда они спускаются к полю, и Миюки сворачивает на дорожку для бега. — Гуляем, — просто отвечает он, вдыхая полной грудью свежий холодный воздух. Фуруя не настаивает на своём, а просто идёт рядом. Вокруг тихо-тихо, цикады давно не стрекочут, не слышно ни чужих голосов, ни шелеста травы, только их шаги по асфальту и редкие звуки машин в отдалении. Миюки ловит ускользающее чувство дежа вю, будто бы из далёкого детства, когда мир был простым и понятным, а проблем не существовало в принципе. Хорошо. — И часто у тебя бессонница? — спрашивает Миюки, достаточно насладившись атмосферой и молчанием. — Не очень, — признаётся Фуруя, перекатывая мяч в руках. — Но сейчас слишком... Сложно. Очень много мыслей в голове, не могу уснуть. — Ну-ну, зато днём на тренировке ко всем горизонтальным поверхностям липнешь, будто там мёдом намазано. — Я не виноват, оно само, — тихо отзывается Фуруя. Убирает мячик в карман и, сложив ладони лодочкой, согревает их своим дыханием. Они идут не спеша, и Миюки поглядывает на Фурую искоса, а потом останавливается и берёт его руки в свои. Пальцы у него совсем холодные. Миюки касается твёрдых мозолей, проверяет гладкие, аккуратно подстриженные ногти — ни трещин, ни неровностей. Наконец-то научился правильно ухаживать за руками. Миюки растирает его ладони своими, согревая, мимолётно касается запястья — пульс быстро-быстро стучит под тонкой кожей — и тянет Фурую обратно в сторону общежития. — Нагулялись, ещё простыть не хватало, — говорит он. — Мне не холодно, — замечает Фуруя. — Само собой, ты же с Хоккайдо, у тебя морозоустойчивость выше, — усмехается Миюки. — А я к вам сюда приехал, семпай. — Что?.. Миюки даже останавливается, чтобы заглянуть Фуруе в лицо, но по лицу-то у него как раз ничего не понятно — его надо чувствовать. — Увидел статью о вас в журнале и приехал. Это оказалось лучшим моим решением. Что на это можно ответить, Миюки без понятия. У всех питчеров в голове свои тараканы. И всё же это признание будто бы согревает изнутри. Миюки знает, что он хороший бейсболист, но вот как человек — не очень, потому вот такие открытые комплименты ему перепадают крайне редко. Не то чтобы ему так уж нужна чужая похвала, в конце концов, он не Нарумия, но как же приятно слышать это от Фуруи, который в принципе слова экономит, будто они у него на вес золота. — Я... Рад, что ты приехал, — всё-таки отвечает Миюки. Откровенность за откровенность, так уж и быть. В неверном свете луны кажется, что Фуруя улыбается. Не так долго они и гуляли, полчаса всего, но сон как рукой сняло, а выспаться всё-таки надо. Решение приходит спонтанно и кажется самым лучшим сейчас. — Идём на кухню, у меня ключи есть, — говорит Миюки, когда они с Фуруей возвращаются в общежитие. — Молока тёплого — и спать. — Хорошо, — соглашается Фуруя. Вот бы всегда был таким послушным! Миюки усмехается своим мыслям, пока разогревает молоко на плите. Нет уж, послушные питчеры — скучные питчеры, пусть лучше чудят. Так их гораздо веселее вести. — Спасибо, — говорит Фуруя, когда Миюки ставит перед ним чашку с тёплым молоком. Обхватывает её ладонями и делает маленький глоток, боясь обжечься. А потом вдруг спрашивает: — Миюки-семпай, а вы скучаете по дому? Миюки едва не давится молоком — вопрос более чем внезапный. — Нет, — даже не задумываясь, отвечает он. Ему что дом, что общага — везде у него есть только бейсбол, и ничего более. Только здесь к команде ближе, хотя, это спорное преимущество — шастают тут всякие неугомонные по ночам, спать не дают... — И я не скучаю, — тем временем говорит Фуруя. В этот раз не улыбается, но лучится тихим счастьем, так, что Миюки почти чувствует фонящее от него тепло. Странные у них сегодня разговоры и признания. Полнолуние, что ли, так действует? — Допил? Моем посуду и расходимся, — командует Миюки. Фуруя не возражает. Только у самой своей комнаты вдруг ловит Миюки за локоть и, дёрнув его к себе, прижимается губами к губам. Миюки в таком шоке, что ни дёрнуться, ни осознать даже ничего не успевает, а Фуруя уже отпускает его. — Теперь точно усну. Спасибо, и спокойной ночи, семпай, — говорит он и захлопывает перед ошарашенным Миюки дверь. — Охренеть, — тихо выдыхает Миюки, касаясь своих губ кончиками пальцев. Уснёт он, блин... А о том, что Миюки теперь вряд ли сможет глаза сомкнуть, Фуруя конечно же не подумал.