Самоопределение

      Оле 17. У Оли короткие обесцвеченные волосы и худые коленки в дырках дизайнерски потёртых любимых скинни. Джинсы вообще-то точно не часть дресс-кода, и она часто выслушивает истерики классной руководительницы, которой, похоже, единственной не наплевать на школьные правила. Зато наплевать Оле. Перетянутая грудь под белой, явно мужской рубашкой, и Оля была бы похожа на мальчика, но всё равно слишком девочка — низкая, метр с кепкой, личико кукольное, глазищи на пол-лица. Она хотела было начать курить, чтобы голос посадить свой дурацкий тоненький, девичий, но опыт не удался и после первой же затяжки сигарета полетела на землю, а Оля из дворов — домой, чтобы потом ещё минут пятнадцать чистить зубы от противного-едкого.       Мальчиком Оля быть не хочет, хочется быть принцессой вообще-то ласковой и нежной, но как иначе принять свой бешенный краш не понимает. Первая, блять, любовь. И такой облом — другая девочка. Красивая, зараза, выше, умнее и самоувереннее, с длинными кудрявыми тёмными волосами, внимательными глазами и ямочками на щеках, которые вылизать хочется. Или утонуть в них. Просто утонуть в ней. Олю каждый раз вымораживает, насколько мозг в присутствии Светика в судорогах сводит. Со Светой она вроде как дружит. Но Света дружит вообще со всеми, даже учителями. Будущий психолог, мать её. Единственная из школы, наверное, кто точно знает, чего хочет. Оля, в принципе, тоже знает. Она хочет Светика. Всю. Только себе. И чтобы вот эти вот остальные, непонятно за каким хером тоже вокруг крутящиеся, отошли нахуй. Себе и навсегда, ну пожалуйста, ну блять.       Оля читает книжки взахлёб, чтобы быть интересной, музыку слушает разную, вообще любую, искусством интересуется, даже Моне от Мане отличать научилась, ну только обрати-обрати-обрати внимание, Света, вот она я, ну для тебя стараюсь же. И Светик обращает, по голове треплет покровительственно, смеётся над шутками сравнительно удачными, а потом к другим отворачивается, и Оле зверем выть хочется, так больно и сладко ей. Чёрт его знает, было бы ли хуже, если бы у Светы кто-то был, но у Светы никого нет, и это вроде как шанс, но стрёмно же. На вопросы, кто ей нравится, вскользь и ненавязчивые, Светик смотрит внимательно, улыбается и плечами пожимает. И понимай это как хочешь, но Оля предпочитает не понимать, пожалуй.       Признаться хочется невыносимо, баллады о любви петь, в глаза серые смотреть, по углам зажиматься, и любовь до гроба, но в хэппи-энды Оля не верит. Того, что есть ей не хватает безумно, но лучше дружеские обнимашки, случайные (нет) прикосновения и ночные разговоры философские на редких слип оверах, чем взгляд недоумевающий, который сменится презрением и отстранённостью. Олю мучает, её корёжит, но она всё равно улыбку натягивает и к Светику лезет. А у Светланы, оказывается, проблем с самоопределением нет. А ещё, оказывается, целоваться с разницей в росте в полголовы очень удобно. И приятно. И пальцы на ногах поджимаются, колени подгибаются, в животе бабочки вылупляются-дохнут-вылупляются, а в голове звенит от восторга.       В коридоре все мимопроходящие свистят и улюлюкают, пальцами тычут, но всё это в какой-то совершенно другой вселенной, потому что в этой Света зажимает её у стенки рядом со входом в класс, как мечталось зажимает, и целует нежно-нежно, за шею держа, а у самой Оли руки судорожно за кардиган Светин хватаются, и дышать Оля забывает. А Светик отрывается и шепчет что-то судорожно о том, что дура, и Оля не понимает, кто именно, а Светик говорит, что не замечала чего-то, просит простить непонятно за что, что Оля ей нравится твердит. У Оли голова кругом, Оля не осознаёт ещё, что происходит, и она тянет Светика на себя, поцелуем затыкая. Толпа вокруг беснуется, телефоны достаёт, но, если честно, как-то похуй вообще.       На следующий день Оля приходит в школу в платье, потому что Светик, смущаясь, шепчет что-то про ноги красивые. Оля счастлива, у Оли взаимное.