Март 2008
Денёк у меня выдался не из лучших, и, как назло, еще опоздала на последний поезд метро. Идти пешком из центра до Уайтчепела - ужас, скажу я вам, а в дождь со снегом - ещё хуже. Всё из-за того, что я часто засиживалась до полуночи в местном баре. Я подрабатывала по вечерам, играя джаз на трубе. Многим нравилось, и конечно мне самой. Я ловила кайф, как наркоман, когда удавалось поймать волну в импровизации и играть, играть, играть, играть пока губы и зубы не начинали ныть от боли. А потом снова играть. Мне нравилось это ощущение. Музыка была моей страстью. А работала потому, что отец ушел из дома. Он то ли денег задолжал, то ли что, не знаю, но мы едва сводили концы с концами, и, после очередного скандала, он хлопнул дверью и только его и видели. Зарплаты матери не хватало даже на уплату аренды квартиры, не говоря об ежедневных нуждах. А моих пенни едва хватало, чтобы прокормить троих. Еще у мелкого засранца начался переходный возраст и он постоянно вляпывался в неприятности. Хозяин бара, по совместительству бармен, знал о моей ситуации и кормил бесплатными ужинами, но денег больше заплатить не мог, хоть и объяснял, да я сама понимала, что ему тоже нужно на что-то жить. А еще, раз в неделю, угощал бесплатной выпивкой. Может именно в тот вечер эта пинта была лишней? А может мне просто не повезло или я повела себя как идиотка, я не знаю, но кто заранее знает, что такое может произойти? Выйдя из закрывающегося метро с мыслями, что я дьявольски устала, до смерти хочу домой и вообще, не могу я больше терпеть такую жизнь, я в смятении шагала по безлюдной улице(Черт, если бы я была осмотрительнее, случившегося можно было бы избежать, но что толку говорить об этом сейчас!). Именно в одном, чертовом месте на тротуаре собралась гололедица, и надо было мне пройтись именно по ней! Нога проехалась вперёд, от неожиданности я не удержала равновесие и упала на спину, я выронила футляр с инструментом и он укатился на дорогу. Черт бы побрал этот лёд, я материлась почем зря, задыхалась от удара, почти рыдая от негодования и, "Боже, за что", застёжки на футляре были старые, тот раскрылся и моя труба оказалась на проезжей части. Я думаю, то состояние, которое я испытала, называется - лишиться чувств. Я смутно помню, как, услышав машину, я кинулась под колёса, кувырнувшись с молниеносной скоростью, и, подхватив трубу, оказалась на другой стороне дороги. Вцепившись в медь, я лежала на противоположной половине проезжей части, в снегу, в шоковом состоянии. Едва ли я слышала как мимо, со свистом пролетела та самая машина. Я не помню сколько времени я там так пролежала, в голове была только одна единственная мысль: труба в полном порядке. Из шока меня вывел незнакомый голос. Он принадлежал мужчине, который втащил меня с дороги на тротуар, я смотрела на него оленьими глазами, не понимая что именно он мне вещал и, когда он протянул мне руку, я абсолютно доверчиво её приняла. Я не помню какой дорогой он меня вел, но странно, именно улицу, номер дома и квартиры, где был, по-видимому пункт назначения, в память врезалось намертво. Квартира была довольно уютной, я сидела в прихожей на скамейке и не выпускала трубу из рук. Он немного посмеивался надо мной. Должно быть, я выглядела, как ребенок, который не хочет отдавать игрушку в магазине, но мне было все равно, в голове одна мысль: труба в порядке, значит есть работа, значит есть деньги, чтобы купить еду и накормить маму с братом. Я отпустила медь только когда мужчина протянул мне кружку с чаем. Я неверяще уставилась на эту кружку, а он добродушно смеялся в усы. Я и не заметила как сильно я замёрзла, руки тряслись, я едва не расплескала содержимое фарфора, прежде чем отпить горячей жидкости. Сделав пару глотков я почувствовала, как тепло разливается по пищеводу и желудку, как внутри всё согревается и ко мне возвращается сознание, а вместе с ним и понимание, что я нахожусь в неизвестной части города, наедине с неизвестным человеком. Он сидел рядом со мной и обнимал меня за плечи одной рукой, а другой любовно гладил по щеке. Сердце забилось, как у кролика. Нервозный озноб пробил мне мышцы, я задрожала всем телом, моё дыхание сбилось, а он смотрел на меня и добродушно улыбался. Легкие и диафрагма непроизвольно сжались от этой улыбки, но вместо «бей или беги» произошел полный паралич. Он забрал у меня кружку из рук и убрал с коленей инструмент, я даже не видела куда, я не сопротивлялась, я смотрела только ему в глаза и от осознания происходящего меня колотило. Он нежно взял моё лицо в ладони и, прикрыв веки, поцеловал в губы, целомудренно, как на свадьбе. Свои глаза закрывать мне было страшно. Остекленелым взглядом я смотрела сквозь него. Отодвинувшись, он снова поцеловал меня, уже в щеку, крепко сжимая мою руку и шумно вздыхая, затем, составляя дорожку невесомых поцелуев по направлению к шее, опустил мою левую руку на свой пах, где я почувствовала его физическое возбуждение. В этот момент я потеряла счёт времени, я ощущала ад наяву. Он, уткнувшись мне в шею тяжело дышал и осторожно двигал моей рукой. Меня тошнило от переполняющих, испытываемых мной ощущений. Он согнулся и смогла смотреть за его спину. Там я увидела старую деревянную тумбу, на которой валялась газета Daily mail, в ней большой таблоид громогласно голосил: «вы не одни, жертвам насилия есть спасение, напишите в нашу редакцию!». Сквозь пелену отвращения вспомнилось, что уже несколько месяцев полиция города гонялась за маньяком. Об этом вещали все новостные каналы, газеты, журналы, которые я видела в руках мамы, прохожих. Абсолютное неверие опрокинулось на меня, скользкой, мерзкой вуалью покрыло всю мою кожу, от неспособности сопротивляться хотелось выть, но связки будто исчезли, я не могла проронить ни звука. Стыд заполнил все пустые полости в теле и начал просачиваться в кровь, меня захлестнуло волной отвращения к себе. Чаша терпения переполнилась и невозможно болезненный комок подступил в горле, но слёз не было, я не могла вздохнуть ни то от ужаса, ни то от желания умереть на месте. В следующие мгновения я почувствовала как тело на моей груди содрогнулось и он сжал до боли мою руку. Вряд ли прошло больше минуты, но если до этого время казалось вечностью, то теперь оно сжалось до одной доли секунды. Он отпустил мою руку, поднялся и, мягко обняв мою голову ладонью, поцеловал в лоб. Затем он ушел вглубь квартиры, куда именно я не видела. Здесь мои воспоминания превращаются в серый лондонский туман... Сомневаюсь, что я бежала, скорее я спокойно вышла из квартиры, здания, и бродила несколько часов не видя ничего перед собой. Больше о той ночи я не помню ничего. На утро меня нашёл какой-то человек в длинном чёрном пальто, он светил мне фонариком в лицо. С трудом разлепив веки, я огляделась: я лежала в пустынном переулке, близ помойных контейнеров, на сырой земле, а вокруг меня, тепло прижавшись, лежала целая стая бродячих псов, согревшая меня ночью, спасшая от холодной смерти. Псы рычали на человека, но стоило мне шевельнуться, они повскакивали и быстро разбежались в разные стороны, со звонким лаем. Сразу стало невероятно холодно. Кажется в какой-то момент я лишилась куртки. Я приподнялась на локтях и закрыла ладонью лицо от света фонарика. Должно быть этот человек был в шоке от увиденного потому, что несколько минут мы, застывши, пялились друг на друга, безмолвно. Придя в себя, он небрежно поднял меня, точнее попытался поднять, осознание реальности хлынуло на меня и тогда на меня обрушился весь возможный человечий страх. Все что можно было ощутить, испытать и прочувствовать, связанное со страхом, я почувствовала в тот момент. Меня захлестнула истерика и я с криками пыталась вырваться из его рук. — Да посмотри на меня! Успокойся! - восклицал он. Я таки вырвалась и, кинувшись в сторону, споткнувшись, свалившись в грязь, отползла к стене. Я облокотилась на неё спиной, меня сотрясали рыдания, я задыхалась от слез. Мне было трудно понять свои ощущения, эмоции выбивали из меня последние силы. Найдя через некоторое время, наконец, опору, я отдаленно слушала речь этого человека. То был цыба́стый* парень лет 25-30, с чёрной копной кудряшек на голове, чистокровный англичанин. — Считай, что я из полиции, что с тобой произошло? - Он говорил сосредоточенно, осматривая всю меня. Его голос – мягкий баритон, больше похожий на мурлыканье ягуара. Музыкальная память даёт о себе знать, я вряд ли его забуду. Я задумалась о прошедшей ночи. Попытка восстановить события привели к нестерпимому желанию избавить желудок от содержимого. У меня не получилось проглотить позыв и, кажется, у нас с этим человеком с самого начала ничего не получится. Спустя... много минут, точнее сказать не могу, я напрочь потеряла чувство времени, я пришла в себя. Органы чувств всё ещё обманывали меня, разве что въевшийся запах рвоты на одежде держал меня на плаву. Я не хотела произносить ни слова, от самой мысли — начать говорить о прошлом, — тошнило. Что до человека, то он настаивал, чтобы я поднялась, хотя, честно говоря, мне очень хотелось сдохнуть прямо здесь, у стены. — А теперь послушай, хочешь валяться здесь и помереть в грязи, — пожалуйста, но это единственный раз, когда я хочу помочь и не считаю это бесполезной тратой своих сил, — Человек говорил твёрдо, будто бил кулаком по столу, — так и или иначе, я собираюсь в полицейский участок. — Он выжидающе смотрел на меня. — Ну!? — немного рыча, спросил он и склонился надо мной. Собрав все свои силы и вложив всё возможное отвращение к себе и к нему, я сказала: — Иди нахуй... Я смотрела на него как пойманный зверь, принявший свою судьбу. А он закатил глаза, улыбнулся уголком рта и, замахнувшись, влепил мне пощёчину. Резкий удар привёл меня в чувства, вернулась ясность зрения и мысли. — Неверный ответ. — съязвил парень. Он дождался пока я сфокусирую взгляд на нём, дождался моей озлобы. — А теперь посмотри на меня и подумай: сколько у тебя причин доверять и не доверять мне. — Укоризненно говорил человек. Я бы не сказала, что это было прозрением, но, осмотрев его с головы до ног, я не рассмотрела ровным счётом ничего, никаких оснований для отказа. Собственно говоря, как и для принятия помощи. Вывод напрашивался сам собой... Я медленно кивнула. Он протянул руку, чтобы помочь мне подняться, но я неестественно шарахнулась от неё и парень убрал руку, сжав в кулак. — Не. Трогать. — пояснила я хрипло, отделяя слова. Парень, теперь я была уже уверена, что это парень, посмеялся от души и уже набрал воздуху побольше, чтобы что-то добавить, но передумал, оставив последнее слово за мной. Он понятливо закивал головой и отошёл на пару шагов. Я, оперевшись на стену, поднялась на ноги и, качаясь, двинулась из переулка. Каким то невиданным образом ему удалось поймать такси в 4... А который час? Неважно... И усадить себя и меня в машину. Я прилегла на окно и смотрела как мимо мелькали цвета, дома, деревья. Парень смотрел на меня, я заметила это в отражение, в стекле. — У тебя есть вопросы. — не выдержала я. Я обернулась и смотрела на парня. — Нет. — Ответил он. — Нет? — Усмехнулась я. Он тяжело вздохнул. — Ты студентка, работаешь по ночам— я уставилась на него, а он, тряхнув головой, — это очевидно, но не грубый труд, не бармен и не официантка, вряд ли проститутка — взгляд не тот, живешь бедно, судя по одежде, тебя воспитывает мать-одиночка, в переулке оказалась случайно, дезориентация — не помнишь прошедшую ночь, а говорить об этом не хочешь — закрываешься руками, как ребёнок со стыда, что-то произошло, и вот это то прекрасно помнит твоё тело, значит — не по твоей воли, ты устала, но спать не хочешь, нет похмелья, значит ты не была пьяна, а значит тебе нужно в полицию. Парень косился на меня и тихо сопел. Не знаю что конкретно он ждал от меня, но я не была удивлена. Я отвернулась к окну и снова уставилась в мелькающее пространство. — Я прав? — спросил он, после непродолжительной паузы. Я хотела, однако, ответить не успела. Кэб довёз нас до нового Скотланд–ярда. Парень привёл меня в приёмную, выглядел он раздосадованным. Он посадил меня на скамью и сказал ждать, пока меня оформят, а сам исчез в неизвестность. Такая система убивает ощущение спонтанности принятого решения. Вместо молниеносного течения проявляется утомительное ожидание вероятных событий. Ждать пришлось несколько часов, я успела продумать чёткий план повествования, когда в здание полиции вошёл инспектор и сержант, а за ними тот самый странный парень в длинном пальто. — Сержант, постойте! — крикнул он уходящим и те остановились. — Шерлок, я же сказал, что этим нам заниматься некогда, или можешь уходить. — Сказал тот, что шёл вторым, видимо, являющийся сержантом. «Странное имя для странного человека» – пронеслось у меня в голове. Мимолетно взглянув на меня, парень в пальто умчался вслед за теми двумя. Это было своеобразным прощанием. Меня подозвал к стойке администратор и взял имя, адрес и прочее. Я написала заявление и мне объявили, что его рассмотрят в течении 2-3 дней. Далее по списку: проводили, выставили, попрощались. Вот она — наша доблестная полиция! Я оказалась на улице в одной толстовке, одна, без денег, без документов. В этот момент я пожалела, что поскупилась на просьбу о помощи от того парня. — Ну пиздец, блять! — выговорила я вслух. Мне было одиноко, страшно и холодно. Я вышла на дорогу и поймала такси. Назвала домашний адрес и мечтала том, чтобы водитель не умел быстро бегать. И вновь мелькающие картинки за окном. Одна сменяет другую. Раз, два, три... — Мисс, мы прибыли. — тихо сказал кэбмен. Я глядела на него ошарашенным взглядом. Секунда другая и я рванула из машины. — Эй, а ну вернись! — кричал он позади. Я неслась галопом, истощая последние силы своего тела. Мне нужен был дом, моя комната, мне нужна была Мама. Хотелось просто разрыдаться в её объятиях, но едва ли я поднялась по лестнице, как услышала очередную ругань приёмной матери со сводным братом. Вот я вернулась домой, за эту ночь я пережила наверно половину своей жизни, а мир сам по себе. Меня никто ни о чем не спросил, не сказали ни слова, они так были увлечены собственными жизнями, что меня не замечали. В этот момент я даже наверно понимала почему серийные убийцы делают то, что делают. Всё, лишь бы не быть куском серого камня у подножья горы. Тогда то я и вспомнила о таблоидах в газете. Пройдя через всю квартиру, вытащив этот злосчастный номер газеты, усевшись за компьютер брата, я написала статью от третьего лица, будто интервью, о том, что со мной произошло и что я об этом думаю. В то мгновение острое воспоминание цифр и букв всплыло в моем сознании. Я написала в статье и адрес этого маньяка, и детальное описание внешности. Подписавшись собственным именем, как автора, отправила статью в редакцию. А мои задокументированные родственники продолжали цапаться, браниться и обзываться друг на друга. Я просто прошла мимо, закрылась в своей комнате, легла на одноместную кровать и моё терпение лопнуло, как стекло под давлением. Меня било дрожью от боли, страха за будущее потому, что я потеряла все средства, инструмент, свои документы личности, я потеряла жизнь. Горячие слёзы обожгли кожу. А позже я забылась в беспокойном сне. Говорят, что сон – лучшее средство от всех болезней. Я проспала наверно больше суток, а проснувшись, обнаружила, что ничего не изменилось. Мне было всё так же больно, так же одиноко, только теперь не хотелось ни с кем с этим делиться. Я упивалась в своей боли, наслаждаясь, когда легкие раздирают рыдания и щиплет глаза от не оставшихся слез. Я стала нелюдимым интровертом. Закрылась в комнате и не разговаривала даже с домочадцами. Иронично, но они не особо интересовались почему. Мои дни были как у сурка: одно и тоже, не меняясь. Правда с деньгами напряг исчерпался сам собой, а конфликт между братом и матерью волшебным образом пропал. И так продолжалось на протяжении двух недель. Однако, по истечению этого немыслимого срока, произошло нечто поистине удивительное. Я предпочла тишину городской суёте , а потому не знала, что мою статью напечатали в газете и более того, что она вызвала сильнейший резонанс в обществе. Ну и главный сюрприз — это то, что только благодаря этой статье, то есть, как показаниям, был найден и арестован тот самый маньяк. «Ай да я!» – лихо пронеслось в голове. Ведь я, как выяснилось, была единственным выжившим свидетелем, и «о Боги», неужели мне повезло? Так судьба со мной не в дурака играла? Весь сок в том, что Daily mail предложили мне работать внештатным журналистом. Тем не менее, факта это не меняет: кто я без трубы, я без высшего образования, куда меня возьмут? Однако, в этот день мне дарят ещё один подарок. Где-то около полудня в дверь позвонили. Я поднялась с кровати и, бросив вопросительный взгляд на приёмную мать, которая выглядывала из кухни, направилась к двери. Стучался почтальон, он передал бумаги, среди которых я не увидела имя отправителя. Я долго оправдывалась, что мы ничегошеньки не заказывали и ни за что платить не будем, но курьер невозмутимо передал мне увесистую коробку и, сдавшись, я заперла дверь. Мать спросила о пришедшем, ничего не ответив, я отправилась на кухню. Распаковка коробки заняла добрых несколько минут. Уж очень надежно, для некой безделушки. Когда я увидела что внутри, я была ошеломлена, поражена и растрогана до глубины души: надежно завернутая в плотную ткань, в деревянном, новеньком футляре, довольно легком, лежала моя труба! Моя, прекрасная, медная труба! Я стояла с минуту, другую, не веря своим глазам. Когда мать пришла и увидела инструмент, то была шокирована не меньше. Я улыбалась от переизбытка эмоций, первый раз за все время, после случившегося. Позже, я нашла в футляре записку, напечатанную на фотобумаге. «Спасибо за помощь. Чаще пиши в газеты.»— ШХ
Инициалы «ШХ» не сразу стали символом имени человека, который спас мне жизнь. Дело ведь даже не в том, что случилось что-то ужасное, а в том что последовало за этим событием. Без трубы я не могла зарабатывать, как я думала на тот момент. Мать подошла ко мне и обняла со словами «как это замечательно! Ты снова можешь работать и учиться!», вот только я при этом ощутила всеохватывающий холод по всему телу, сердце пропустило пару ударов и я, с криками «Не трогай, не смей трогать меня!» отпрянула от неё, как от раскалённой кочерги. Она непонимающе уставилась на меня, кажется, я её тогда здорово напугала, но она решила меня не спрашивать и впредь близко не подходить, как и мой сводный брат, а я перестала называть их семьёй. После этой «благодарности» моя жизнь круто поменялась. Прошло чуть больше двух лет. Я бросила музыку, академию, ибо не смогла справиться с тем, что ассоциировалось, когда я брала трубу в руки. Я ушла в институт журналистики и писала про всё на свете. Этому странному парню в пальто, который обо всех всё рассказывает, как по книге, я видимо жутко понравилась, что по мнению окружающих чрезвычайно странно, он стал рассказывать мне о своих делах. Мы познакомились поближе и очень скоро мои статьи превратились в некрологи, а еще позже я писала новостную линейку об убийствах, похищениях и прочей дряни. Мне это нравилось, меня забавляло рассуждать об убийствах, орудиях убийства и убийцах, о их способе мышления и выборе жертвы. На меня всегда странно поглядывали, когда на очередном месте преступления, куда сначала прибегал загадочный «ШХ», а следом за ним и я, и мы переговаривались около ограды о том, как занятно скрутили ноги жертвы и почему это со стороны того психа-убийцы является шуткой, над которой нам смешно. Шерлок Холмс в то время жил в маленькой квартирке на окраине Уайтчепела. Забавно, что это было всего то через пару кварталов от моего дома. Каждый раз отправляясь к нему, я не знаю чего ожидать. Я всегда осторожно стучу в его дверь, не надеясь, что сегодня он её откроет. Я считала, что надоедаю ему со своими сотнями различных вопросов от «почему жертва крашеная блондинка, это его фетиш?» до «какая разница между столешницой из красного дерева и столиком из сосны?». Однако, когда та дверь распахивается и на пороге показывается непричёсанная, кучерявая голова, и синий, шелковый халат, от которого пахнет химикатми, и красивые, белые руки, спрятанные сегодня в резиновые зеленые перчатки, потому что маньяки, идиоты, и тупицы ревнивые мужья лондона взяли отпуск на целую неделю, все сомнения развеиваются сами собой. Шагая по вытертому паласу его квартиры и рассуждая о неудавшемся эксперименте, спрашивая почему гений дедукции и естественных наук не в состоянии приготовить себе ужин, я думаю о том какой он уникальный. Его мнение, всегда непредвзятое, построение логической цепи, исходя из того, что видит перед собой, ловя мельчайшие детали, умение анализировать – всё это делало из него невозможного античного идола. Сверхъестественного человека. Я восхищалась и умилялась им, общение с ним стало отдушиной. А через некоторое время он стал учить меня своему ремеслу, и, как то ни странно, у меня получалось. Благодаря этим умениям я смогла попасть в приличную газету и видеть людей, их правду, которую все они так тщательно скрывают. Благодаря Шерлоку я стала журналистом, которого все ненавидят, а это значит – хорошим журналистом. Кстати, Шерлок пытался убедить меня, что произошедшее со мной не стоит внимания, но у него не выходило. У меня Гаптофо́бия, что с греческого означает навязчивый страх прикосновений других людей. С таким Шерлоку было справиться не под силу, но эта фобия не мешала мне вламываться для него в местную лабораторию и воровать пробирки. Напротив, умение вскрывать замки(во всех смыслах) помогает мне в новой профессии. Кстати, за это я получила своё прозвище «сорока-воровка», когда мой редактор обнаружил меня ночью в нашем офисе с фонариком(что он сам делал там ночью — история умалчивает). После того случая Шерлок долго на меня ругался и заставил вламываться в его квартиру на протяжении месяца, так, чтобы он не замечал и однажды я этому научилась...To be continued