Чего боится Аркадий

Стояла жара. От зноя воздух колыхался, точно тончайшая тюлевая шаль, волнующаяся на легчайшем ветерке. Базарову пришло на ум какое-то народное поверье, что перед грозой обязательно стоит духота. Базаров развалился в иссушенной траве, закрыв глаза. Аркадий лежал рядом, заложив руки за голову и уставившись в голубое-голубое небо. Трава вокруг них, казалось, жила собственной жизнью – трещала, свиристела, шуршала, иногда затихала вместе с мириадами комочков жизни, копошащихся в ней. Базаров почувствовал себя великаном, сродни Гулливеру, которого лилипуты опутали канатами толщиной с нитку. Аркадий чертовски нравился Базарову. Его самолюбию даже льстили те редкие моменты, когда младший Кирсанов с неподдельным восхищением внимал каждому его слову. Базаров был абсолютно уверен – Аркадий пойдет за ним хоть на край света. Осознавать это было так… приятно. От озера веяло прохладой, но Базаров предпочел нежиться под солнцем, которое нещадно палило их обоих. Евгений знал, что Аркадий уже был готов сорваться с места и бухнуться в воду – настолько ему было жарко. Кирсанов сдул со лба выбившуюся прядь волос, выдыхая горячий воздух. Базаров покосился на Аркадия одним глазом. Тот, думая, что Евгений его не видит, сидел в траве и неторопливо сплетал три желтых стебелька воедино. В голову Базарову пришел хитрый план. Он сорвал несколько сухих стебельков мятлика с крупноватыми метелками, сжал их в руке и осторожно подвинулся к Аркадию. Солнце распалилось еще сильней, и Аркадий зажмурился от слепящего света именно тогда, когда Базаров наскочил на него со спины и начал щекотать его мятликом. Аркадий до жути боялся щекотки – это Базаров выяснил в один из первых их совместных вечеров. Кирсанов, хохоча, катался по траве, пытаясь уклониться от Базарова, а тот, еще больше веселясь, снова нападал на него с зажатыми метелками мятлика и щекоча его, куда только можно достать. Когда от смеха уже болел живот, Базаров, наконец, откинулся на землю рядом с Аркадием и расслабился. В кулаке у него остался один-единственный стебелек мятлика; он разжал пальцы и смотрел, как медленно от них отлепляется измятая травинка и падает ему на грудь. По подбородку мазнул шершавый край мятличной метелки, и Базаров чуть отпрянул. Он тоже недолюбливал щекотку, правда, не в тех масштабах, в каких это проявлялось у Аркадия. А что Аркадий? Евгений повернул голову. Его друг с интересом разглядывал наплывающие белесые облака. Базаров был готов держать заклад, что Кирсанов думает о том, на что они похожи. Евгения насторожила небольшая тучка на самом горизонте, готовящаяся захватить небо и устроить дождливое окончание дня. Базаров двинулся к Аркадию, прильнув к нему боком, и разгоряченно зашептал ему о том, что будет, когда они вернутся домой – раскаленные солнцем, загоревшие, румяные. И что будет потом, когда они насладятся в полной мере друг другом и уснут. Аркадий покраснел, и напрягся, и от этого, похоже, еще больше покраснел, как, впрочем, Базаров и рассчитывал. Наблюдения за Аркадием доставляли ему неописуемое удовольствие. Кирсанову действительно шел весь этот румянец, странная, почти детская боязнь щекотки и такое милое обожание его, Базарова. Тоненькая кисейная тучка наползла на солнце, и стало чуть легче. Базаров выпрямился, встал с земли и направился к озеру. Даже сквозь рубашку он чувствовал на своей спине взгляд Аркадия, и от этого его чувство собственной важности раздувалось до размеров самой Вселенной. - Я знаю, что ты смотришь, Кирсанов. - Не смотрю,- рассмеялся, чуть растягивая гласные, Аркадий, лежавший на траве и провожавший его глазами. - Врунишка,- улыбнулся собственным словам Евгений, входя в теплую воду по колено. Ноги, уставшие от длительного хождения босиком то по колкой траве, то по грубой земле, возликовали мягкому песчаному дну. Базаров немного постоял в воде, расслабившись и закрыв глаза. Когда он обернулся к Аркадию, то заметил, что стало чуть темней, чем было до этого. Аркадий запрокинул голову и смотрел в небо. Евгений проследил его взгляд и увидел, что к солнцу ползет громадная, чернейшая туча. Евгений оторвался от созерцания неба и прошелся по дну озера, отходя от берега все дальше. Вода дошла до пояса; Базаров провел руками по водной глади, которую до этого тревожили только редкие колыхания ветерка. Базаров смотрел, как его пальцы врезаются в воду, разделяют ее, и как она обволакивает каждую его клеточку, словно он и не вторгался в нее вовсе… Аркадий выплыл прямо у него под носом, лишь на мгновение вызвав у Евгения ступор. В следующую секунду Базаров рассмеялся, вцепился Аркадию в волосы и начал шуточно его топить. Аркадий фыркал, баламутил воду, хватал Евгения за руки; свободная рубашка Базарова тут же промокла насквозь. Аркадий не больно лягнул Базарова под водой, и тот наконец разжал пальцы, схватил Аркадия за плечи, притянул к себе и начал целовать. Над ними угрожающе прогремел гром, предвещая скорую победу дождя и слякоти над зноем. Базаров оторвался от Аркадия: - Пошли. Мир сгущался. Духота стала нестерпимой; она давила на разум и мысли, затуманивала их, подчиняла себе. Базаров шел по пыльной дороге, больше всего желая лишь того, чтобы этот болезненный узел был разрублен как можно скорее. Чтобы в сжимающийся вокруг него мир хлынула холодная вода, отрезвляющая и пробуждающая к жизни. Аркадий плелся рядом, болтая руками чуть сильнее, чем нужно. Он изредка касался запястий Базарова кончиками пальцев, и это было мучительно для них обоих. Для Базарова – потому что ему нестерпимо хотелось наконец овладеть Аркадием, его телом и разумом, хотя разум он уже, конечно, поработил. Аркадий же внутренне сжимался в комок, предчувствуя свой страх перед вторым громогласным ударом, этакой судорогой неба, заставляющей его рыдать и выливаться на землю. Он уже плохо владел собой, зная, что для тошнотворного ужаса, скользкого комка в груди, осталось немного. Небо исказилось в муках, ревя и гремя. Сверкнула молния. В песок упали первые, самые тяжелые капли дождя. На секунду Аркадий от страха схватил Базарова за руку, но тут же, смутившись своей нежности, разжал пальцы и отошел к другому краю дороги. По плечам начали ударять капли, все чаще и чаще. Длинному носу Базарова тоже изрядно доставалось, и его обладатель хмурился. Воде хватило лишь нескольких минут, чтобы размыть дорогу, заставить ее разбухнуть от такого количества воды. Базаров остановился и закатал штанины холщовых брюк, чтобы идти было легче. Аркадий ждал его на обочине, которую тоже размывало; его взгляд словно померк, он с каким-то безразличием смотрел на Евгения, промокая под проливным дождем. Базаров выпрямился, ухватил его за локоть и повел вперед. Дома они долго смывали с себя и друг с друга грязь. Аркадий словно угас, и Базаров, когда не был увлечен какими-то прочими размышлениями, строил догадки, что же могло заставить его друга перестать светиться – а ведь обычно в обществе Базарова он именно таким и был. Аркадий долго сидел у камина, протянув ноги к решетке, вслушиваясь в треск дров и вздрагивая от ударов за окном. Базаров читал один труд, добытый им с большим трудом у одного «ученого мужа», как иногда выражался Аркадий. Тот вообще любил говорить красиво, витиевато, и обычно Базарову это не нравилось. Он всегда считал, что лаконичность – его конек, и убеждал друга «не говорить красиво». Но сейчас ему хотелось услышать из уст Аркадия что угодно, даже если это будет сказание о каком-нибудь восточном халифе, где каждое слово дышит пряностями, крикливостью местных женщин и зноем, въевшимся в их кожу. Базаров оторвался от желтоватых страниц и посмотрел на Аркадия поверх книги. У того в глазах плясали блики от огня в камине, и в темноте, озаряемой только свечой рядом с Базаровым, это было особенно заметно. Евгений закрыл книгу, отложил ее на столик и задул свечу. Аркадий поежился. Очертания предметов были словно небрежно нарисованы пальцем по копоти. На полу свет от камина боролся с мраком, стремящимся его поглотить. Базаров подошел к его креслу сзади и опустил руку на голову Аркадия. Тот закрыл глаза, впуская в себя темноту и чувствуя только лишь теплые пальцы, осторожно гладящие его волосы. Это было ничтожным утешением, но даже эта малая доля, которую сейчас Базаров мог себе позволить, успокаивала Аркадия, дарила ему внутреннее умиротворение. Базаров был чертовски аккуратен, не давая пальцам запутаться в кудрях. Аркадий давно порывался остричь волосы, но Базаров не позволял. Кирсанов договорился с ним о том, что пострижется только с наступлением осени, и это далось ему ценой битого часа уговоров. Он вспомнил, как Евгений фыркал на каждый его довод в этом бессмысленном споре, и неожиданно для себя рассмеялся. Смех прозвучал подобно грому в темноте, слившейся с тишиной. Евгений вздрогнул и дернул руку, зацепившись за волосы Аркадия. Кирсанов опять засмеялся, высвобождая руку Базарова из собственных волос и хватая ее за запястье. Он чувствовал, что напряжение, сковывавшее их обоих, куда-то делось, стоило ему засмеяться. Базаров как-то говорил, что смех Аркадия очень мил. Базаров перегнулся через плечо Аркадия, чтобы оставить на ключице теплое прикосновение губ. Они оба чертовски устали, чтобы продолжать. Тьма отступила перед начинавшимся утром; горизонт зарозовел за окном и разродился, наконец, багровым солнцем. Аркадий улыбался.